— ...Оттуда до станции через болото... мимо острова, километров семь,— продол­жает Тарасов.

— А вдруг и там засада,— поддержива­ет игру командира Пугачев.

— Обойдем,—успокаивает Тарасов.

— Приехали! — говорит Волентир, от­крывая дверцу машины.

Егоров снял с «пленных» повязки. Волен­тир бросил водителю ключи от зажигания. Егоров вернул начфину и его сопровож­дающему оружие.

— Я уверен в том,— спокойно сказал Черепань,— что вас ждут большие неприят­ности!

— Получать их — входит в мои обязан­ности,— весело ответил Тарасов.

Начфин уселся рядом с водителем. «Га­зик» развернулся, едва не задев десант­ников, и быстро исчез в темноте...

В просторной кабине вертолета МИ-8 (он стоит на шоссе среди леса) беседуют Морошкин и его начальник — подполков­ник Жбанов.

— Как мы и предполагали, действовали три группы,— говорит Морошкин.— Две мы взяли... Третья...

— Да-а, дождичек нам подсуропил — никаких следов!— прервал майора подпол­ковник Жбанов.

— Те, кого мы стреножили, ничего не успели сделать. Да это и не входило в их задачу на прошедшие сутки.

— С чего ты взял!

— А все просто! Одна группа шумит, что есть силы, а две другие спокойно идут по своим делам.

— Да-а,—Жбанов задумался, глядя на карту.— Ладно, резюмируем. Где-то рядом бродит группа лейтенанта Тарасова. Пять человек. Так? В ее активе: мост, стартовая батарея, гарнизон ракетчиков. Сейчас она либо отсиживается, либо идет к аэродрому перехватчиков, чтобы, блоки­ровав его, обеспечить высадку основных сил десанта. Так?

— Именно!

— Как будешь действовать? 

— Сообразно основному принципу — вы­жидай и угадывай,— Морошкин улыб­нулся.

— Да, чуть не забыл,— спохватился Жбанов.— Тут мне под утро начфин от ра­кетчиков звонил. Он видел этих ребят. Уве­ряет, что они пойдут к станции...

Морошкин набрал на телефонном диске три цифры.

— Майор Морошкин из штаба «север­ных»,— сказал он кому-то.— Здравия же­лаю! У меня просьбочка... Не было ли у вас каких-нибудь чепе? Машины, напри­мер, не угоняли? А на железной дороге? Тоже слава богу? Да нет, свои дела... Спа­сибо. Всего наилучшего! Да, простите! Если что-нибудь случится, любые стран­ные люди, любые события — дайте знать, пожалуйста! Благодарю!

Подождав секунду, Морошкин набрал еще один номер.

— Прошу сводку по радиоперехвату!.. Квадраты четыре, пять и шесть... Все чи­сто? Понял, спасибо!

— Я бы все-таки перебросил на аэро­дром и к станции два-три батальона,— ска­зал Жбанов.—Не медля... И потихоньку.

Мелкий дождик все сеял и сеял. Лес стоит притихший... Разведчики бесшумно бегут по опушке.

Тарасов в хвосте группы: мокрый, вскло­коченный, редкие волосы некрасиво слип­лись на лбу и висках, он словно поста­рел лет на десять. Лейтенант закашлял — глухо, с надрывом, как в бочку.

— Стоп! — скомандовал Волентир.

В руках прапорщика тут же появилась плоская бутылка.

— Расстегните куртку,— мрачно просит он лейтенанта.

Тарасов задрал куртку и тельняшку, оголив спину. Волентир налил на ладонь светлую жидкость из бутылки и с остерве­нением принялся растирать спину Тара­сова.

— Та-ак,— закряхтел лейтенант, вдохнув носом запах спирта,— между лопаток, Саня, между... Теперь пониже... Ага, тут... Хор-ро-шо...

С потеплевшим от удовольствия лицом Тарасов распрямился и сказал:

— Сделаем дневку... у лесника! Как, Пугачев?! Примет ваш дедуля всю бра­тию?!

— О чем речь, Виктор Павлович?! — ра­достно ответил Пугачев.— Баньку затопим!

— Насчет бани...

Все вдруг засмеялись, вспомнив баню в гарнизоне ракетчиков.

— Я почему к леснику решил завер­нуть...— продолжал Тарасов.— Отсидимся у противничка под носом... Ты как дума­ешь?

— Как чапаевский комиссар «я думаю... командир уже принял решение и оно пра­вильное».

...Над долгой равниной повисли покой и тишина. Солнце, ярко-красное,— предвест­ник ветреного дня подкатывается к го­ризонту. Тихо... Из глубины лесов камера медленно «достает» добротный дом лес­ника...

Его двор, речку и разбитый проселок.

Сам лесник — пожилой, но еще весьма бравый, сидит на порожках, кормит здо­ровенного пса. Рядом с лесником пристрои­лась его внучка Настя: обняв Пугачева, она говорит что-то ему на ухо, поглядывая при этом на Егорова.

— Да-а, конечно,— отвечает Пугачев, подмигнув Егорову.— О чем речь? Обяза­тельно скажу...

— Да ну тебя! — Настя целует брата.— Я же не о том!

Судя по взглядам Егорова, Настя ему очень нравится. Сержант не торопясь чи­стит свой автомат, разложив его детали на чистой тряпице.

Настя подходит к Егорову. Он почти­тельно встает со скамейки, продолжая свое занятие.

— А это что? — спросила Настя, дотро­нувшись до одной из деталей.

— А это...— хотел было ответить Егоров, но Пугачев опередил его:

— А это — щечки!

— Что, правда?

— Да нет, конечно,— смущенно ответил Егоров.— Поршень — если по науке.

— Ясно... Вы всегда такой молчун?

— По праздникам. }

— А какое у вас звание?

— Сержант.

— А Игорь? Тоже?

— Никак . нет! — ответил Пугачев.—-Я отставной козы барабанщик.

— Ты когда домой вернешься, барабан­щик? — спросил лесник.

— Осенью, дед. Если командиры отпу­стят. А что?

— Охотиться приезжай,— ответил лес­ник.— Живешь — рукой подать, а к род­ному деду заглядываешь раз в год по обе­щанию. Не стыдно, паря? Друзей своих привози — я вам такую охоту соберу! С банькой, с водочкой самодельной на травках да на ягодках. С грибочками, с брусничкой моченой...

— Боюсь, не получится, дед! В институт надо поступать — и так сколько времени потерял. Если мы сейчас хорошо все это дело отработаем — тут же еду сдавать эк­замены.

— А-а, ну тебя! — лесник махнул ру­кой.— Все причины ишешь!

...В горнице, поставив на подоконник зеркало, бреется Тарасов: тщательно, не доверяя зеркалу, он гладит рукой выбри­тое место.

— Зря стараетесь, командир! — заметил Волентир.— В лесу кожа воспалится — за­мучаетесь...

Лейтенант лишь искоса глянул на пра­порщика.

— А что, разве для военных служба кончилась? — нарочито громко спрашивает Волентир, выходя из дома.

Он подходит к двери амбара и рисует на ней мелом силуэт человека в каске, с пистолетом в руке. Первым, разбежавшись, прыгает Пугачев: «крутанув» сальто, он тут же бросает в дверь большой нож — он впивается в «ногу» мишени.

— Не гни в кисти руку!— строго заме­чает Волентир.

Разбегается и прыгает Егоров: нож с глухим стуком вонзается в дверь.

— Резче! — командует прапорщик и тут же бросает свою «финку»: она входит в «грудь» силуэта.

— Разрешите-ка, джентльмены! — коман­дует из окна Тарасов. И выждав, когда Волентир и Егоров отойдут в сторонку, лейтенант сильно бросает свой нож — в «лоб» мишени.

Не успело лезвие «успокоиться», как Волентир один за другим бросает три но­жа: они впиваются в то же место, что и «финка» Тарасова...

...В доме лесника, за столом в простор­ной комнате разведчики и хозяева закан­чивают завтрак. На столе, в большом гли­няном блюде лежат ломти сотового меда.

Пугачев, первым закончив трапезу, под­ходит к комоду, на котором стоит патефон. Выбрав одну из пластинок, ставит ее на диск.

Тарасов вышел из-за стола. Щелкнув каблуками, он вдруг пустился выделывать па фокстрота: по всем правилам, легко и изящно, но с серьезным, задумчивым ли­цом.

Все с любопытством наблюдают за ко­мандиром — никто из разведчиков и не по­дозревал, что Тарасов способен на такое.

— До поселка леспромхоза, кажется, пять километров? — спросил лейтенант у Волентира, не прерывая танца.

— Чуть побольше,— ответил лесник.— А что?

— Да не идет у меня из башки этот ночной патруль. Что, если и в поселке есть посты? А?

— Все может быть,— ответил прапор­щик, любуясь танцем.

— У вас будет во что переодеть двух наших гвардейцев? — спросил лейтенант у лесника.

— Да соберем,— ответил тот.— А как? Понаряднее?