Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

…Проходя мимо больших часов на фасаде управления, Лаптев с удивлением отметил, что их массивные черные стрелки показывали уже двадцать минут девятого, а Нади все еще нет.

В это время Надя расставляла по полкам последние книги. Оставалось, только погасить свет и закрыть библиотеку, но она медлила. Зная Лаптева, Надя была уверена, что он ждет ее у двери библиотеки и понимала, что сегодня она должна будет ему, наконец, сказать…

Что она должна сказать, Надя и сама не знала. Она понимала, что большой, сильный человек, нетерпеливо ожидающий ее под окнами библиотеки, любит ее, любит по-настоящему, сильно, горячо.

И все же Надя не знала, что ему сказать. Не знала потому, что, веря в чувства Лаптева, она совсем не была уверена в своем чувстве к нему.

Будучи человеком честным, Надя не допускала даже мысли о возможности жизненной связи с мужчиной, к которому не испытываешь глубокого и серьезного чувства.

Правда, Надя не знала до сих пор, какая бывает она, настоящая любовь, но почему-то она думала, что настоящая-то не похожа на то чувство, которое испытывала она, Надя, к Лаптеву. Он тоже был ей дорог и близок, как человек, как друг, ей всегда было приятно быть с ним вместе, она никогда не скучала, когда они были вдвоем. Многие ребята ее возраста, пытавшиеся за ней ухаживать, почему-то казались ей в сравнении с ним глупыми и неуклюжими.

И все же слишком многое мешало зародившемуся в душе девушки чувству развиться в настоящую любовь.

Все-таки он на двенадцать лет старше ее, и как ни прост и добр с ней, Надя почти на каждом шагу ощущала его превосходство в развитии, в жизненном опыте.

Вместе с тем, Надя была совсем невысокого мнения о своих достоинствах. Она со страхом думала о том, как, окончательно сблизившись с ней, он быстро начнет скучать, охладеет…

Все это вместе наполняло нерешительностью сердце Нади, попросту, без раздумий тянувшееся к Лаптеву, и в то же время и с опасением сжимавшееся каждый раз, как только она пыталась представить свою жизнь с ним.

Вот поэтому Надя медлила выходить из библиотеки. Когда же она вышла, так и не приготовив никакого ответа, на лице ее вместо обычной, немного застенчивой и лукавой улыбки было выражение сдержанности и нерешительности.

Выйдя на крыльцо, Надя сразу заметила Лаптева, деловито и неспешно вышагивавшего от крыльца в противоположную от ее пути сторону. Она подумала, что он сейчас вот обязательно дойдет до угла и только тогда повернет назад, пройдет мимо крыльца до другого угла, опять повернет и так будет шагать хоть до полуночи, пока не дождется ее.

И при виде знакомой и, что скрывать, дорогой ей неуклюжей, медвежеватой фигуры она забыла все свои страхи и сомнения, всем существом ее снова овладел веселый, шаловливый задор и, обеими ногами спрыгнув с крыльца, она пошла навстречу Лаптеву.

Увидев Надю, Лаптев растерянно улыбнулся и так, с растерянном улыбкой, нерешительно шагнул к ней, не спуская глаз с ее лица.

Потом он крепко подхватил Надю под руку и пошел рядом с ней и в сторону города.

— Ты на меня не сердишься?

— За что?

— Я не позвонил…

— Надо было посердиться. Но теперь — я опоздала.

— Прости меня, — говорит Лаптев, — я так сегодня был занят установкой, что даже не сумел позвонить.

— Установкой? — спрашивает Надя, радуясь, что этот разговор оттягивает их объяснение.

— Ты понимаешь, — говорит Лаптев, — мне очень важно пустить эту установку. Я справлюсь с этим, вот увидишь, справлюсь!

— Я знаю! — смеется Надя. — Вы у нас дома уже себя однажды зарекомендовали. Патефон разобрали, а пружинку не могли вставить.

Они прошли шумную, освещенную вечерними огнями улицу и свернули в темный, безлюдный, окаймленный кустами акации и сирени переулок. Надя, боясь, что Лаптев перейдет на серьезный разговор, стала еще больше дурачиться, громко смеяться.

Лаптева удивила неестественная веселость Нади.

Он тихо спросил ее:

— Ты не хочешь сегодня со мной поговорить серьезно?

На минуту смутившись, но сделав над собой усилие, Надя снова рассмеялась:

— Я вообще не очень-то серьезная.

— Может быть, тебе нечего мне ответить, — дрогнул голос Лаптева. — Зачем же это притворное веселье, дурачество? Ты лучше прямо скажи, что не хочешь, я и не буду настаивать, тебе надоедать.

Надя шла рядом отчужденная, замкнутая в себе, не позволяя взять себя под руку.

В душе ее снова всплыли все сомнения и страхи, так недавно еще, перед выходом из библиотеки, ею владевшие.

В душе росла досада на него, обида за то, что вот он, такой умный, такой проницательный, идет рядом, рассуждает о любви, о жизни и в то же время не может, не хочет понять ее и успокоить, развеять ее досаду и обиду. Она, еле сдерживая слезы и в то же время сознавая, что наносит тяжелую, незаслуженную обиду своему другу, начала говорить ему необычные для нее, злые, обидные слова:

— Неужели вы не понимаете, что мы с вами разные люди?

— Как разные? — не понял Лаптев.

— А так, — сердито сказала Надя, — вы сами понимаете и незачем нам с вами серьезные разговоры заводить.

— Постой, постой, Надя! — побледнел Лаптев. — Ты что, обиделась?

— Не на что мне обижаться! — почти сквозь слезы воскликнула Надя. — Я сама прекрасно знаю, что я глупая, пустая девчонка и давно пора вам перестать со мной попусту время тратить.

— На-адя! — в изумлении воскликнул Лаптев, пытаясь взять ее под руку, остановить.

— И нечего нам серьезные разговоры заводить! — твердила Надя, все убыстряя шаги. — Вы серьезный, умный человек, — вон какую-то там установку придумали, вам и подругу себе надо выбирать умную, образованную, не такую пустышку, как я.

И, отвернувшись от Лаптева, она быстро пошла прочь от него к видневшейся невдалеке калитке своего домика.

— Надя! Ну, Надя же! — воскликнул Лаптев, идя вслед за нею. — Ну подожди, поговорим! Как же это так?!

Не оборачиваясь, Надя со стуком захлопнула калитку.

…Медленно и вяло шагая по ярко освещенной улице, Лаптев увидел свое отражение в большой зеркальной витрине и зло усмехнулся:

— Тоже — жених!

Свое отражение показалось ему особенно неуклюжим и нелепым. Длинный, нескладный мужчина со страдальчески-растерянным лицом, запинаясь шел по улице и, разговаривая сам с собой, размахивал руками.

И снова в душе поднималась досада и обида на Надю, которую он так любит и которая ни во что не ставит его.

Одна за другой вспоминались все неудачи сегодняшнего дня: неверие Елены, несерьезность Нади, ее какая-то деланная, неестественная веселость, и то обидное, унизительное и горькое, что скрывалось за этой веселостью — ее равнодушие к нему, отказ. Отказ!..

— Ну, что ж!.. Хорошо! — бормотал он сквозь зубы, поднимаясь на свой этаж. — Хорошо, мы еще посмотрим, кто пожалеет! Вы еще услышите обо мне!.. Да поздно будет!.. Да, поздно!.. — восклицал он, открывая двери своей комнаты.

Но здесь, дома, ему показались какими-то лишними, неуместными его высокопарные восклицания.

Декламировать и восклицать не перед кем. Ноющая пустота, оставленная в сердце уходом Нади, разом поглотила и мысли, и чувства, и все существо Лаптева. Она была нестерпима, эта пустота в сердце, как свежая, саднящая рана, и не было сил ее терпеть.

Чтобы хоть как-нибудь отвлечься, заполнить чем-то пустоту одиночества и потерянности, Лаптев сел к столу, взял какой-то листочек и, поднеся его к глазам, сделал над собой мучительное усилие, чтобы отогнать тягостную горечь, им владевшую, и сосредоточиться над тем, что написано на листочке.

Это была схема цеховой установки для светлой закалки.

Все еще как бы убегая мыслями от тягостных воспоминаний, Лаптев торопливо стал вникать в каждую деталь схемы и почти бессознательно, незаметно для себя, но зло и решительно черкал на ней карандашом, исправлял, делал пометки.

Схема преобразовалась и выходила такой же, как была нарисована в цехе на листке железа с небольшими, казалось бы, но существенными изменениями. Заметив их, Лаптев преувеличенно порадовался, своему маленькому успеху.

9
{"b":"201237","o":1}