Обойдя участок, собрал командиров отделений. Посоветовались, что делать дальше? Решили: пока никто не беспокоит, бодрствуют лишь наблюдатели, сменяемые через каждые полчаса. Остальные — отдыхают.

Досычев спать отказался. Посидели на камнях, покурили «в рукав». Пустые желудки давали себя знать. В Шпрее набрали воды, пытались ею заглушить чувство голода.

Шагах в тридцати от нас стояла каменная постройка. Мы с Досычевым зашли внутрь: каменные ступени ведут в подземелье; на одной ступени лежит солдат, а где-то ниже слышен русский говор. Значит, тут наши. Мы — к солдату. Лежит в фуфайке, поджав ноги, в обнимку с автоматом.

Подумали, что солдат мертв. На всякий случай потрясли его. Слышим, что-то бормочет, отмахивается рукой, не встает. Тогда Досычев как закричит у самого его уха:

— Подъем! Пожар!

В тот же миг — солдат на ногах!

Вернулись во взвод.

Вскоре появился связной от комбата. Пришел с сообщением, что командование немецкого гарнизона просит парламентеров для переговоров. Наши ушли. Условие единственное — безоговорочная капитуляция.

Весть молнией облетела взвод. Сонливость будто ветром сдуло. Передали приказ комбата: быть на чеку, можно ожидать от гитлеровцев всяких провокаций. Стало слышно лязганье затворов, воины протирали автоматы. В оставшиеся гранаты ввернули запалы.

Но скоро тот же связной известил, что условия безоговорочной капитуляции приняты. Прекращение огня — ровно в 12 часов дня местного времени 2 мая. Его начало возвестят белые ракеты и белые флаги в местах нахождения немецких частей. С этого момента запрещалась всякая стрельба. Затем последует сдача вражеских войск советским воинам.

Как ждали мы этого часа! Особенно тягостными были последние пять-десять минут. Уж больно долгими они показались.

И вот оно, началось! Белые ракеты! Всюду, всюду, всюду. Они прорезали шелестящим полетом чистое небо и, хлопнув в вышине, рассыпались веером ослепительных искр. Еще и еще! Сотни, сотни, сотни ракет!

Надо было видеть, что случилось со всеми нами! Выскочили из обжитых мест. Вверх полетели пилотки, фуражки. Я опомниться не успел, как оказался над головами солдат.

— Ура-а-а! — прокатился над площадью многоголосый, теперь уже не боевой клич — клич радости.

— У-у-ра-а-а! — полыхало это слово из края в край. Потом бросились друг к другу. Тискали до хруста в костях, поздравляли, целовались. И... слезы на глазах.

А день-то какой! Светило солнце. Тепло. И никакой стрельбы. Не надо прятаться. Трудно верилось, что можно ходить открыто, свободно. Автоматы за спиной. Звучат гармони. Суровые солдатские лица цветут улыбками.

Из подземелий рейхстага стали выползать сдавшиеся в плен немецкие офицеры.

Наши воины посуровели. Встали плотной стеной по обе стороны выходивших фашистов. Пленные проходили через живой коридор советских шеренг. Указали гитлеровцам места, где складывать оружие. Бросают автоматы, карабины, пулеметы, фаусты — словом, все то, что еще совсем недавно сеяло смерть.

А сдавшиеся все идут и идут. Лица бледные, глаза опущены. Бросив оружие, многие заученно говорят: «Гитлер капут» и идут на пункты сбора. Горы оружия росли и росли. Да, это конец. Конец фашизму. Но это и начало. Начало мирным дням нашей Родины.

Скоро длинные колонны пленных потянулись вдоль улиц. Весь Берлин покрылся белыми флагами. Лишь теперь заметили, что на уцелевших ветках распустились почки. Нежные, молодые лепесточки возвещали весну. Весна природы и Весна человечества. Новая жизнь пробивала себе дорогу, набирала силу.

Рис. П. Ходаева

Эти слова из песни — словно про Николая Дмитриевича Денисова. Ему сегодня пятьдесят четыре. Из них четыре года он воевал. У него была одна из очень трудных военных профессий — фронтовой разведчик. Кавалер пяти боевых орденов, награжденный многими медалями, сегодня Николай Дмитриевич работает начальником цеха на Челябинском заводе железобетонных изделий № 1.

Спросите сегодня его, бывалого воина, что больше всего ему запомнилось из минувшей войны? Первый бой? Первое ранение? Первая боевая награда? Покачает воин седой головой, задумается... Время многое притуманило в памяти, сразу и не ответишь. Разве вот только старые шрамы на теле — незабываемые меты войны — помогут найти дорогу в прошлое. Наверное, помогут, потому что трудно забыть это — места, где лилась твоя кровь, где порою лишь чуть-чуть теплилась надежда, что выживешь, что тебя найдут на поле боя свои, выручат, а потом ты снова вернешься к товарищам, возьмешь в окрепшие руки оружие.

Николай Дмитриевич Денисов четыре года шагал военными дорогами, изведал горечь отступления и невыразимо гордую радость побед, когда стремительно погнали врага с родной земли.

А первый бой? Он его никогда не забудет, потому что принял его в первый же день войны.

Накануне того дня долго не спали в солдатском лагере. Тиха и прекрасна была эта июньская ночь на Львовщине. Где-то рядом звенели цикады, с бархатисто-темного неба лился ровный свет по-южному крупных звезд. После отбоя в палатках звучал приглушенный солдатский говор — о доме, о любимых, о том, что будто бы намечаются большие окружные учения.

Под тихий этот говор вспомнилась Николаю родная Рязанщина, поля, совсем не похожие на здешние, тихоструйные речки да белоствольные березы. Всего полгода назад прибыл он, двадцатилетний парень, на службу в этот пограничный гарнизон. Еще грустил по родным местам, по товарищам из комсомольской ячейки, которую возглавляли которая считалась одной из лучших в районе.

Его зачислили в отдельный танковый разведывательный батальон. Николай проходил специальное обучение, штурмовал карпатские кручи, учился водить танки и бронеавтомобили, изучал многое другое.

...На рассвете Денисов выскочил из палатки под злой, торопливый разговор зениток. На родную землю пришла война...

В те минуты Николай еще не знал, какой длительной и чудовищно-истребительной она будет. Не знал, какие испытания выпадут и на его собственную долю.

В первом же бою танк БТ-7, которым командовал Николай, фашистам удалось поджечь. Чудом сумел экипаж в огненной сумятице выброситься из машины. После Николай с другими «безлошадными» танкистами участвовал в боях как пехотинец, отражал вражеские десанты, ходил в рукопашную.

В первую танковую бригаду, которую формировали в Подмосковье, поступали новые машины — знаменитые «тридцатьчетверки». Николая определили опять в разведывательную роту командиром бронеавтомобиля БАО-10. Здесь, в тылу, собрался наконец Николай и написал домой первое за время войны письмо: «Жив-здоров». Не знал молодой воин, что его уже заживо похоронили, что в родном селе его горько оплакивала мать Наталья Ивановна.

Вернулся домой раненый земляк и рассказал ей о том, что своими глазами видел, как в первом бою буйным факелом вспыхнул танк Николая...

А он — хоть бы и знал о том, как убивается в безысходном горе мать — откуда и с кем мог отправить весточку домой, если непрерывно находился в боях и неизвестно, где находится эта самая почта полевая?

Осенью сорок первого, когда нашим войскам приходилось особенно тяжело, по тылам врага совершал свой легендарный рейд кавалерийский корпус генерала Доватора, Конники разрушали коммуникации, лихими и неожиданными налетами громили гарнизоны фашистов, сеяли панику во вражеском расположении. Взбешенные гитлеровцы бросили против корпуса свои отборные части. Немецкое командование решило окружить и уничтожить русских кавалеристов, которые путали им все карты.