Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Спархок выпрямился. Он не почувствовал радости одержанной победы. Он взглянул на Сапфирную Розу, переливающуюся у него в руках. Он мог чувствовать, как напугана она, и он мог слышать неясное хныканье Троллей-Богов, заключенных в этих трепещущих лазурных лепестках.

Флейте как-то удалось уже спуститься вниз по террасам, и она плакала в руках Сефрении.

— Ну, все кончилось, Голубая Роза, — утомленно проговорил Беллиому Спархок. — Отдыхай теперь. — Он положил драгоценный цветок-гемму обратно в мешочек и рассеянно замотал проволоку.

Неожиданно до него донеслись звуки стремительного бегства. Принцесса Арисса с сыном, спотыкаясь, неслись что было сил вниз по ониксовым террасам к блестящему полу. Испуг их был столь велик, что они летели сломя голову, казалось, совсем позабыв друг о друге. Личеас был моложе своей матери, и уже намного ее обогнал. Но это совсем не смущало его, и он несся стремглав вперед, подпрыгивая, падая, снова поднимаясь на ноги.

Улэф, с каменным лицом, уже поджидал его внизу с топором в руках.

Личеас успел только взвизгнуть, как голова его отделилась от его плеч и, описав огромную кривую дугу, грохнулась об ониксовый пол, ляпнув при ударе как спелая дыня.

— Личеас! — в ужасе завопила Арисса, когда обезглавленное тело ее сына безвольно шлепнулось к ногам Улэфа. Она застыла, с ужасом взирая на огромного со светлыми волосами, заплетенными в косу, талесийца, который взбирался к ней по террасам с поднятым окровавленным топором в руке. Улэф был не из тех, кто останавливается на полпути.

Арисса в отчаянии нащупала у себя на поясе небольшой стеклянный пузырек, вытащила его и дрожащими руками пыталась вытащить из него затычку.

Улэф не замедлил свой шаг.

Наконец пузырек был открыт, Арисса запрокинула голову и выпила все его содержимое. Моментально ее тело напряглось, и из груди ее вырвался хрип. В страшных корчах рухнула она на пол, лицо ее почернело, и язык вывалился изо рта.

— Улэф! — крикнула Сефрения все еще взбирающемуся наверх талесийцу. — Не надо. Этого уже не нужно.

— Яд? — спросил он ее.

Сефрения кивнула.

— Ненавижу яд, — проговорил он, вытирая кровь с лезвия топора своими большим и указательным пальцами. Покончив с этим, он провел пальцем по острию. — Боюсь, целая неделя уйдет на то, чтобы как следует наточить его и привести в порядок, убрав все эти засечки и зазубрины, — мрачно произнес он и начал спускаться вниз.

Спархок поднял свой меч и тоже спустился вниз по террасам. Неожиданно на него навалилась усталость. Он подобрал свои латные рукавицы и подошел к Бериту, в благоговейном трепете глядевшему на него.

— Это был отличный удар, — сказал он юноше, положив руку ему на плечо. — Благодарю тебя, брат.

Улыбка озарила лицо Берита.

— О, кстати, — добавил Спархок, — тебе бы стоило отыскать топор Бевьера. Он души в нем не чает.

Берит усмехнулся.

— Хорошо, Спархок.

Спархок оглядел усеянный трупами Храм, затем взглянул наверх, через проломленный купол, на звезды, мерцающие в холодном зимнем небе, раскинувшемся высоко над их головами.

— Кьюрик, — рассеянно проговорил он, — который сейчас час? — Он осекся, и волна невыносимого горя вновь захлестнула его. Взяв себя в руки, он оглядел своих друзей. — Со всеми все в порядке? — спросил он. Затем он что-то пробормотал себе под нос и глубоко вздохнул. — Давайте выбираться отсюда.

Они прошли по сверкающему полу из оникса и взобрались по ступеням наверх. Окинув прощальным взглядом мрачный полуразрушенный Храм, где недавно царило зло, они заметили, что все статуи, опоясывающие стену, разбились на мелкие осколки. Келтэн шагнул вперед, осматривая дорогу.

— Кажется, все солдаты дали деру, — сказал он.

Сефрения сняла чары с входа, и они двинулись дальше.

— Сефрения, — неожиданно раздался голос, едва громче карканья вороны.

— Она еще жива, — укоризненно покачал головой Улэф.

— Это случается, — сказала Сефрения. — Иногда яд действует дольше, чем обычно.

— Сефрения, помоги мне, Пожалуйста, помоги мне.

Стирикская волшебница обернулась и взглянула на принцессу Ариссу, едва держащую свою голову, моля о пощаде.

Голос Сефрении прозвучал холоднее самой смерти.

— Нет, принцесса, — ответила она. — Не жди этого от меня. — И Сефрения вновь присоединилась к Спархоку и остальным, плотным кольцом окружившим ее.

31

За ночь ветер часто менялся, а сейчас он неизменно дул с запада, неся с собой снег. Неистовая гроза, которая прошла прошлой ночью, поглотила весь город, сорвала крыши с одних домов и разрушила другие. Улицы были покрыты обломками и тонким слоем мокрого снега. Берит нашел и привел их лошадей, и Спархок с друзьями медленно ехали по разрушенному городу. Им более не надо было спешить. За ними ехала повозка, которую Келтэн раздобыл на одной из улиц; Телэн правил лошадьми, а позади него лежал раненый Бевьер, рядом с которым покоилось завернутое в плащ тело Кьюрика. Сефрения заверила их, что тление, которое смерть неизбежно несет с собой любому человеку, не коснется Кьюрика. Сефрения ехала верхом на своей белой лошадке, прижимаясь щекой к темным густым волосам Флейты. Спархок с изумлением заметил, что по-прежнему думает о вечно юной Богине как о Флейте. Да сейчас она совсем и не походила на Богиню. Она прильнула к Сефрении, лицо ее покрывали слезы, и всякий раз, когда она открывала глаза, они были полны ужаса и отчаяния.

Солдаты Земоха и несколько оставшихся в живых солдат Азеша спасались бегством, покинув пустынный город, и траурная пустота окутала его своим скорбным молчанием. Что-то совершенно странное произошло со столицей Отта. Храм был почти полностью разрушен, и сильно изуродован дворец, но это было вполне объяснимым. Казалось невероятным то, что произошло с остальным городом. Жители еще совсем недавно покинули его, но дома их были разрушены — но не все сразу, что могло произойти из-за могучей силы взрыва потрясшего Храм, а небольшими группками по два, по три дома. Это походило на то, что запустение, пожирающее любой покинутый город, справилось с ним за считанные часы, вместо веков. Дома осели, печально поскрипывая и дожидаясь той скорбной минуты, когда тяжестью своей придавят сами себя. Стены города все искрошились, и даже булыжники, которыми были мощены улицы, выпирали или осели в провалах, разбитые и покрытые трещинами.

Их безумный отчаянный план увенчался успехом. Но победа досталась им слишком дорогой ценой. И не было ликования, и радостью не полнились их глаза. Грусть окружала их, и не только из-за тяжелой утраты.

Бевьер был бледен от сильной потери крови, а лицо его — глубоко встревожено.

— Все-таки, я до сих пор не могу понять, — признал он.

— Спархок — Анакха, — терпеливо ответила Сефрения. — Это слово стирикское, оно означает «без судьбы». Все люди подвластны судьбе, тому, что написано у них на роду, все — кроме Спархока. Он живет вне судьбы. Мы знали, что он придет, но не знали когда и кто им будет. Он сам вершит свою судьбу, и существованием своим вселяет ужас в самих Богов.

Они оставили за собой постепенно разрушающийся город в кружащемся водовороте толстых снежинок, гонимых ветром с запада, но еще долго могли они слышать шум и грохот обваливающихся домов и зданий. Путь их лежал на юг, и кони резво торопились по дороге, ведущей в Кораках. Ближе к полудню, когда снег начал ослабевать, они нашли себе приют на ночь в одной из безлюдных деревень. Они все очень устали, и мысль о том, чтобы проскакать еще хотя бы одну милю была для них просто невыносима. Улэф приготовил поесть, даже не пытаясь прибегнуть к своей обычной уловке, и они разошлись спать еще задолго до того, как на землю опустились сумерки.

Спархок внезапно проснулся и обнаружил, что сидит верхом на своем чалом. Они неторопливо ехали вдоль края опустошаемого ветром утеса, у подножия которого сердитая морская пучина с ревом несла свои волны, в ярости разбивая их о скалы и превращая в клочья пены. Над головой угрожающе нависало небо, а с моря дул резкий холодный ветер. Сефрения ехала на своей белой лошадке впереди всех, с нежностью прижимая к себе Флейту. Далее следовал Спархок, а за ним все остальные. Закутанные в плащи и с лицами строгими и непреклонными, казалось, все они были там: Келтэн и Кьюрик, Тиниен и Улэф, Берит, и Телэн, и Бевьер. Их лошади брели по петляющей, пострадавшей от непогоды тропе, которая вела вдоль края утеса, уходящего далеко вверх и вдаль, к самому его мысу, выступавшему над ревущим морем и походившему на огромный кривой каменный палец, пронзивший небо. Там, почти на самом краю скалистого мыса, росло кривое суковатое дерево, раскинувшее свои ветви, неистово терзаемые ветром.

290
{"b":"201208","o":1}