Когда они добрались до одинокого дерева, Сефрения натянула поводья своей лошадки, и Кьюрик подошел к ней и снял Флейту с седла. Лицо оруженосца казалось застывшим, и он не вымолвил ни слова Спархоку, когда проходил мимо него. Спархоку почудилось, что что-то не так — ужасно не так, — но он никак не мог понять, что же.

— Ну что ж, — проговорила малышка. — Мы здесь, чтобы завершить начатое нами, и времени у нас не так уж много.

— Что значит завершить? — переспросил ее Бевьер.

— Мое семейство согласилось помочь мне сделать так, чтобы ни люди, ни Боги не смогли добраться до него. Младшие Боги подарили мне час времени — и все их могущество — чтобы свершить это. Возможно, вы заметили что-то необычное — а может, и не заметили. Не думайте и не беспокойтесь об этом, и прошу, не надоедайте мне со своими бесконечными вопросами. У нас и без того времени мало. Когда мы отправились в путь, нас было десятеро, и сейчас нас тоже десять. Так должно быть.

— Мы забросим его в море? — спросил ее Келтэн.

Она кивнула.

— А разве этого не делали раньше? — спросил Улэф. — Насколько мне помниться, граф Хейд бросил корону короля Сарека в озеро Вэнн, и Беллиом снова появился на свет.

— Море намного глубже озера Вэнн, — ответила Афраэль. — А воды этого моря, чьи волны бьются о подножие того утеса, гораздо глубже любого другого в мире, и никто не знает, где проходит его береговая линия.

— Мы знаем, — не согласился Улэф.

— Да? И где же? На каком именно побережье какого государства? — Она указала вверх на густое облако, мчащееся у них над головами. — И где же солнце? Где восток, и где запад? Единственное, в чем вы можете быть уверены — это то, что вы находитесь где-то на берегу моря. Вы можете рассказать об этом хоть первому встречному, и любой может отправиться на поиски Беллиома, но никто не сможет найти волшебный цветок, потому что не будет знать точно, где его искать.

— Значит, ты хочешь, чтобы я бросил его в море? — спросил Спархок, спешиваясь.

— Не торопись, Спархок, — ответила Афраэль. — Кьюрик, дай мне пожалуйста тот мешок, что я просила сохранить для меня.

Кьюрик кивнул, подошел обратно к своему мерину и развязал седельный вьюк. И снова Спархока охватило чувство, что что-то не так.

Кьюрик вернулся, неся с собой небольшой холщовый мешок. Он открыл его и извлек оттуда маленький стальной ящичек с крышкой на петлях и с надежным запором. Он протянул его малышке. Она покачала головой и заложила руки за спину.

— Не хочу к нему прикасаться, — проговорила она. — Я только хочу на него взглянуть, чтобы убедиться, что все в порядке. — Она наклонилась и внимательно изучила ящичек. Кьюрик открыл крышку, и Спархок увидел, что внутри стенки его были покрыты золотом. — Мои братья хорошо поработали, — одобрила Афраэль. — Он замечателен.

— Но сталь ржавеет со времен, — заметил ей Тиниен.

— Нет, дорогой, — сказала ему Сефрения. — Этот ящичек никогда не покроется ржавчиной.

— А как же Тролли-Боги, Сефрения? — спросил Бевьер. — Ведь они могут овладеть умом человека. Разве они не могут призвать кого-то и направить его к тому месту, где покоится ящичек с Беллиомом? Не думаю, что они почтут за великое счастье покоиться целую вечность на дне моря.

— Тролли-Боги не смогут проникнуть в мысли людей без помощи Беллиома, — объяснила стирикская волшебница. — А Беллиом бессилен в своей стальной темнице. Он беспомощно лежал в горах Талесии, со всех сторон окруженный железом, с тех времен, когда был сотворен мир, и до того самого дня, когда Гвериг освободил его. Возможно, все это не так надежно, но это лучшее, что мы можем сделать.

— Положи ящик на землю, Кьюрик, — сказала Флейта, — и открой его. Спархок, вынь из мешочка Беллиом и прикажи ему погрузиться в сон.

— Навечно?

— Не думаю. Ведь этот мир не вечен, и однажды, когда он исчезнет, Беллиом обретет долгожданную свободу, и его скитания продолжатся.

Спархок снял стальной мешочек со своего пояса и раскрутил проволоку, которая оплетала его сверху. Он перевернул мешочек, и Сапфирная Роза соскользнула рыцарю в руку. И Спархок почувствовал, как цветок вздрогнул от облегчения, покинув свою стальную темницу.

— Голубая Роза, — тихо проговорил он. — Я — Спархок Эленийский. Ты ведь знаешь меня?

И Беллиом ответил ему сочным голубым сиянием, не враждебным, но и не особенно дружественным. И тут же, как ему показалось, глухое ворчание он услышал глубоко в своем сознании — видимо Тролли-Боги не разделяли этот нейтралитет.

— Пришло время забыться тебе глубоким сном, Голубая Роза, — сказал Спархок самоцвету. — Ты не почувствуешь боли, и когда ты проснешься, ты будешь свободна.

Цветок снова вздрогнул и затрепетал, сияние его лепестков смягчилось, как бы в знак благодарности.

— Теперь спи, Голубая Роза, — нежно произнес он, и окинул прощальным взглядом ажурные лепестки своего драгоценного спутника. Затем поместил уснувший маленький цветок в ящичек и закрыл крышку.

Кьюрик безмолвно протянул ему небольшой искусно выполненный замок, Спархок приладил его к ящичку и замкнул, подметив, что у него нет скважины для ключа. Проделав это, Спархок вопрошающе взглянул на Афраэль.

— Брось его в море, — сказала она, пристально наблюдая за рыцарем.

Но Спархок неожиданно почувствовал огромное нежелание делать это. Он знал, что сияющий в стальном ящичке Беллиом, не может более оказывать влияния на него. Значит это нежелание его собственное. Совсем недолго, в течении нескольких коротких месяцев, он обладал тем, что даже более вечно, чем звезды, и ему казалось, что он делил с цветком эту вечность, прикасаясь к нему. И только это делало Беллиом столь драгоценным, а не его красота или его совершенство, хотя Спархок томился и жаждал увидеть хотя бы мельком в последний раз его ажурные лепестки и прикоснуться к их бархатному голубому сиянию. Он знал, что, однажды распростившись с его маленьким спутником, он потеряет в своей жизни что-то очень важное и проведет остаток своих дней, отягощенный смутным чувством потери, которое будет ослабевать с каждым годом, но окончательно не исчезнет никогда.

Он глубоко вздохнул, стараясь укрепить себя в той мысли, что сможет справиться с этой невыносимой болью потери. Он сможет научиться терпеть ее. Затем он отклонился назад и, размахнувшись, зашвырнул стальной ящичек подальше, насколько хватило его сил, в бушующее сердитое море.

Летящий со свистом стальной ящичек описал дугу над вздымающимися далеко внизу волнами и засветился в полете ни голубым, ни красным и не каким-либо другим цветом, но раскаленным белым. Он пролетел далеко, гораздо дальше, чем мог бы забросить его человек, и затем, подобно падающей звезде, изящным изгибом упал в бушующую морскую пучину.

— Вот и все, — проговорил Келтэн. — Нам только это предстояло совершить?

Флейта кивнула, глаза ее были полны слез.

— Вы все можете теперь возвращаться, — сказала она им, а сама села под дерево и поднесла к губам свирель.

— Разве ты не пойдешь с нами? — спросил ее Телэн.

— Нет, — вздохнула она. — Я немного побуду здесь. — И Флейта заиграла печальную песнь, и в ней была скорбь и горечь потери.

Они проехали совсем немного под печальные звуки свирели, когда Спархок обернулся. Дерево все стояло на том же самом месте, но Флейты уже нигде не было видно.

— Она опять покинула нас? — спросил он Сефрению.

— Да, дорогой, — вздохнула она.

Пока они спускались с мыса и огибали утес, поднялся резкий ветер и подхваченные им водяные брызги больно хлестали им лица. Спархок пытался натянуть капюшон поглубже на лицо, но все было бесполезно. И несмотря на все его старания, холодные брызги искололи его нос и щеки…

Его лицо все еще было мокрым, когда он проснулся и сел. Он стер с лица соленую воду, и протянул руку сначала к поясу, потом себе за пазуху…

Беллиома там не было.

Спархок знал, что должен поговорить с Сефренией, но сначала он решил кое-что прояснить для себя. Он поднялся и вышел из дома, в котором они остановились на ночь еще только вчера. Двумя дверями вниз по улице была конюшня, куда они поставили тележку, на которой покоился Кьюрик. Спархок осторожно откинул шерстяное одеяло и прикоснулся к холодному лицу своего друга.