Мчась в одолженном у Гарсии «таурусе» в сторону столичного округа, я разговаривал с Фредди, который теперь возглавлял охоту. В нашей организации не было такого важного подразделения, как тактическое. Я мечтал создать его и на бумаге все уже подготовил (даже придумал прозвище для его офицеров – «стрельцы»), но Эллиса в комитете госдепа, как он выразился, «спустили с небес на землю» – содержание опергрупп обходилось чересчур дорого. Поэтому нам приходилось рассчитывать на помощь ФБР, а в отдельных случаях на подразделения боевого спецназа местной полиции.

После того как я изложил свой план, благодаря которому надеялся взять Генри Лавинга, Фредди спросил:

– Думаешь, это сработает, Корт? Звучит как история встречи Санта-Клауса с Зубной феей.

– Ты уже на месте? – осведомился я. Его контора находилась на Девятой улице в Вашингтоне, и ехать ему было не так далеко, как мне.

– Буду минут через двадцать.

– Поспеши. Сколько у тебя людей?

– Более чем достаточно, сынок. К установлению мира через подавляющее превосходство в огневой мощи – вот наш принцип. – Фредди процитировал кого-то, но я не помнил, кого именно. Мы отключили связь, и я продолжил гонку в сторону Вашингтона.

Ермес звонил мне по поводу одной из ловушек, которые мы регулярно устраиваем, чтобы заманить плохих парней в местечко, где их можно легко повязать. Срабатывает, как правило, один капкан из двадцати, а то и тридцати, но это еще не повод, чтобы от них отказываться. Все наши машины и большая часть мобильных телефонов «пастухов» снабжены специальными электронными устройствами, так называемыми потайными передатчиками. Их назначение – периодически самим делать фальсифицированные звонки: для вида они зашифрованы, но легко отслеживаются. Если у киллера или «дознавателя» есть нужная аппаратура, им не составляет труда определить, на какой номер был сделан такой звонок. Часто это обычный городской телефон, значащийся в любом справочнике.

По словам Ермеса, Лавинг перехватил одну из наших фальшивок, переданных из «армады», когда машина была припаркована у дома Кесслеров. Звонок был сделан на обычный телефон складского помещения на северо-востоке округа. В нем содержалось заявление, что данная точка нами больше не используется. Особенность трюка заключалась в том, что это сообщение записал я сам и, значит, любой, кто имел образец моего голоса (а уж Лавинг точно имел!), пришел бы к заключению: это именно то место, куда мы собирались доставить Кесслеров.

Зная же, что на Лавинга давит необходимость добыть информацию к вечеру в понедельник во избежание «неприемлемых последствий», упомянутых в электронном письме, полученном в Западной Виргинии, а также его упрямое стремление успешно довести до конца любое задание, я счел весьма вероятным, что он со своим напарником по меньшей мере основательно проверит тот склад.

С этого момента состязание между Лавингом и мной вновь принимало серьезный оборот.

В своей работе я иногда использую приемы, почерпнутые из того, к чему я (человек, по мнению многих, лишенный страстей) испытываю страстную привязанность, – из настольных игр. Я не только играю, но и коллекционирую их. Кстати, в посылке, прибывшей этим утром экспресс-почтой, должна была находиться старинная игра, обнаруженная мною после многолетних поисков. А свой нынешний дом в старой части Александрии я выбрал во многом потому, что он находится всего в паре кварталов от моего излюбленного игрового клуба, расположенного чуть в стороне от Принс-стрит. Сумма членского взноса умеренная, и там всегда можно встретить кого-то, кто сыграет с вами в шахматы, бридж, го, вей-чи, «Риск» или в одну из многих других игр. Члены клуба – невероятно пестрое сборище людей разных национальностей, возрастов и профессий. В основном это мужчины с разными уровнями образования и доходов, одетые кто во что горазд. Политические взгляды тоже различны, но не имеют значения.

У меня дома хранятся 67 игр (а еще больше я держу в летней резиденции у воды в Мэриленде – 121), и все расставлены по полкам в алфавитном порядке.

Естественно, я отдаю предпочтение играм потруднее. Сейчас моя любимая – это аримаа. Недавнее изобретение, она представляет собой лишь вариацию на тему шахмат, но гораздо элегантнее и замысловатее. Поэтому приз, учрежденный ее создателем за написание компьютерной программы, которая позволила бы машине играть в нее, пока остается невостребованным. Разумеется, хороши и шахматы сами по себе, и я получаю от них большое удовольствие. Однако о них уже столько написано, они уже так хорошо изучены и досконально исследованы, что, когда я сажусь играть с опытным шахматистом, у меня возникает ощущение, будто играю не с ним, а с толпой стоящих у него за спиной занудных и чудаковатых привидений.

Вы спросите, почему я предпочитаю настольные игры, скажем, компьютерным, ведь они, несомненно, тоже требуют немалых умственных усилий?

Прежде всего мне нравится их чисто художественная сторона. Дизайн доски, фишек, карт, игральных костей, вращающихся дисков или стрелок и прочих аксессуаров из дерева, пластмассы или слоновой кости. Меня радует во всем этом эстетика в сочетании с функциональностью, если только игру допустимо отнести к числу вещей утилитарных.

А еще мне по душе, что настольная игра, сколько бы ни длилась, не может «зависнуть» и в отличие от многих компьютерных спаррингов вы не обязаны довести ее непременно до конца здесь и сейчас. Ее всегда можно отложить – у нее нет выключателя.

Но самое главное – я люблю сидеть напротив живого человека, моего оппонента. Ведь большая часть моей жизни проходит в играх с такими, как Генри Лавинг, играх не на жизнь, а на смерть, где противник невидим и тебе остается только воображать, с каким выражением лица он обдумывает новую стратегию, чтобы захватить и уничтожить твоего клиента. А играя в шахматы, или в го, или в «Тигр и Евфрат» (между прочим, очень интересная игра), я имею возможность наблюдать, как люди обдумывают следующий ход или реагируют на то, что только что сделал я.

Я слышал, что даже такой компьютерный маг, как Билл Гейтс, – страстный игрок в самый обычный бридж.

Что касается меня, то я считаю настольные игры отличной тренировкой для ума, необходимой мне в работе.

Как и теория игр, которой я заинтересовался при написании одной из курсовых работ по математике, но больше из чистого любопытства, наслаждаясь наукой и стараясь отдалить момент, когда мне придется шагнуть в мир реальности.

Теория игр стала серьезным объектом изучения в 1940-х годах, хотя идея витала в воздухе задолго до этого. Ученые, сформулировавшие ее постулаты, проанализировали такие игры, как бридж и покер, но не гнушались и простейшими формами – «Камень, ножницы, бумага» или подбрасывание монеты на «орла» и «решку», – но не для того, чтобы научиться выигрывать. Их интересовал исключительно процесс принятия решений.

Проще говоря, теория игр помогает сделать оптимальный выбор, когда между участниками возникает противоречие (причем как среди противников, так и партнеров) и один не знает, что собирается сделать другой.

Классическим примером служит так называемая «Дилемма заключенного» – воображаемая ситуация, при которой двое правонарушителей арестованы и помещены в отдельные камеры. Полиция ставит каждого из них перед выбором: признаться или нет. И хотя ни тот ни другой не знают, каков будет выбор подельника, им ясно дают понять, что если признаются оба, это пойдет им на пользу – их, конечно, не отпустят на свободу, но дадут сравнительно небольшие сроки заключения.

Но ведь существует возможность, не признавая своего участия в преступлении, получить еще более короткий срок или вообще не попасть в тюрьму, хотя это гораздо рискованнее… Потому что есть вероятность загреметь за решетку надолго.

Признание в таком случае считалось бы «рациональным» выбором.

Отрицание вины подпадает под определение «рациональной иррациональности».

В повседневной жизни теория игр применима ко многим ситуациям в экономике, политике, психологии, планировании военных операций. К примеру, вкладчики некоего финансового учреждения понимают, что лучше не снимать сразу всех своих денег со счетов в банке, у которого возникли проблемы, поскольку, если так поступят и другие, начнется паника, банк окончательно обанкротится и это принесет убытки всем. Но с другой стороны, если ты успеешь снять деньги одним из первых, то ничего не потеряешь, и к черту интересы всех остальных! Поспешив опустошить свой личный счет, то есть действуя с «рациональной иррациональностью», есть шанс спасти свои сбережения ценой банкротства банка и других его клиентов.