Лишь только окутался мглою Патмос,
Опять Иоанн поднялся на утес.
Умчалась за вечное море гроза,
Соленая пена не била в глаза,
Дремал в полумраке утес-великан,
И голос валов не звучал как орган.
Кровавой зари догорели огни,
От туч оставались обрывки одни.
Среди освежившихся рощ и полян
С природой сливался душой Иоанн,
И ширь беспредельная мира всего
Казалась лишь Частью его самого.
Таинственно травы шептались везде,
Звезда дружелюбно мерцала звезде,
И свиток лучистый — Дорога Светил, —
Как лестница в небо, вверху проходил;
Шесть было отделов на лестнице той,
И шесть оставалось внизу под землей.
По ней под влияньем таинственных сил
Свершались движенья небесных светил,
Как кони, планеты носились по ней,
И чудились там очертанья зверей.
Папируса свитком казалась она,
Из звезд выходили на ней письмена.
Никто из людей их не мог прочитать:
На каждой ступени лежала печать.
И долго смотрел Иоанн в небосклон,
Но видеть не мог лучезарных письмён.
Он спрашивал грустно и север и юг:
— «Кто сможет открыть запечатанный круг?»
И вот на дорогу небесных светил
Овен лучезарный спокойно вступил,
И звезды, наполнив небес глубину,
Запели хвалебную песню Овну:
— «Достоин ты свиток таинственный взять
«И тайну печатей с папируса снять.
«За нас оскорблен и замучен ты был,
«И кровью своею ты нас искупил.
«За это хвалу тебе петь мы пришли
«От всех языков и народов земли.
«Из нас, угнетенных, ты сделал царей,
«И смысл божества ты открыл для людей;
«Где прежде свободен был деспот один,
«Там каждый теперь над собой властелин.
«За это хвалу тебе петь мы пришли
«От всех языков и народов земли».
И тихо по вечной Дороге Светил
Все выше и выше Овен восходил.
Он сдвинул печати ночных облаков,
И взору открылась загадка веков:
Там ехал на Бледном коне Скорпион,
На Белом — Стрелец обходил небосклон,
На Красном — скрывался Воитель с мечом,
Весы колыхались над Темным конем,
И Смерть Придавивший Своею Пятой
Стоял в небесах над Вечерней звездой.
И тихо Овен Иоанну сказал:
— «Грядущее мира ты здесь прочитал,
«То вестники тайных всевидящих сил
«Идут по предвечной Дороге Светил,
«А Смерть Придавивший Пятой — это я,
«Конец и начало всего бытия.
«Ты видишь: готово мое торжество!
«Я миру открою миров божество,
«Не будет в нем больше нп горя, ни слез,
«Я к людям спускаюсь — Овен и Христос!»
Оделись стыдливо туманом поля,
И млела, влюбленная в Агнца, земля.
И дивные повести вечных светил
В ту ночь Иоанну Овен возвестил,
В них слышались гимны далеких веков,
В них чудился звон миновавших оков.
Звучали аккорды неведомых сил
И тихие зовы небесных светил,
В них бури душевной гремела гроза,
О Свете Померкшем дрожала слеза,
Сливалися с небом земля и моря,
И жизни грядущей горела заря.
И все Иоанн средь утесов и скал
В великую книгу свою записал.
Увидел он первый в сияньи лучей
Грядущее братство и сЧастье людей,
И к Агнцу взывал он с восторгом в груди:
— «Приди же скорее, Учитель, приди!»
Не говоря уже о том, что непонятное до последнего времени астрологическое содержание Апокалипсиса делало его полторы тысячи лет источником крупнейших и вреднейших религиозных суеверий, — определение его даты и истинного смысла очень важно и с точки зрения всякого свободомыслящего человека. То, что я вам говорил здесь, есть новый и чрезвычайно важный прием исторической критики . Только этот прием и мог поставить Апокалипсис на его истинное место в хронологии крупных исторических событий. Отныне всякая книга, в которой трактуется Апокалипсис, должна быть относима не ранее, как к пятому веку.
Таким образом, история первых четырех веков христианства сразу освобождается от целой кучи загромождавшего и затемнявшего ее апокрифического средневекового хлама. Горизонт древнего мира открывается чистым и ясным для свободного и действительно научного исследования.
Призраки и миражи древней жизни.
Когда вы смотрите на какое-нибудь только-что отремонтированное и оштукатуренное здание, оно всегда вам кажется совсем прочным. Если вы не видели его до ремонта, вам и в голову не придет, что под его штукатуркой снаружи стен и под новыми обоями внутри многое давно прогнило, и даже основные бревна комнат прилажены друг к другу так непрочно, что готовы свалиться при первом напоре сильного ветра.
Точно такое же впечатление производит на нас и история древнего мира. По нашим курсам и учебникам, даже не указывающим к какому времени принадлежат первые издания их первоисточников и когда найдены первые рукописи, которыми пользовались их составители, — выходит все так последовательно, а иногда и увлекательно, что мысль при чтении совершенно перестает критически работать, да и не может, не зная, откуда автор взял свои сведения. Загипнотизированному читателю остается только верить в его глубокую компетентность да запомнить, что он сказал…
