Некоторые из тех, кто сознает все это, тем не менее осуждает Небогатова за то, что он не затопил корабли. Но затопление неизбежно привело бы к гибели людей: на «Орле» были раненые, большинство матросов не умели плавать, и в любом случае японцы продолжали бы стрелять по тонущим судам, пока они не скрылись под водой (последнее как раз и случилось с «Адмиралом Ушаковым»). Более того, открытие кингстонов могло бы повлечь за собой не постепенное погружение, а переворачивание. На «Генерале-адмирале Апраксине», например, к 15 мая оставалось 80 тонн угля, сложенного в столовой экипажа, на батарейной палубе и в офицерских каютах; этот добавочный высоко расположенный вес и мог помочь судну перевернуться вскоре после того, как клапаны были бы открыты.
Небогатов, с его простоватым лицом, экземой и мешковатыми брюками не тянет на привычный образ героя. И все же в контексте русской истории он, наверное, был им. Слишком часто в войнах, которые вела Россия, бездарность правительств и негодность офицеров с большим напряжением сил удавалось компенсировать жертвами тысяч неуклюжих, плохо обученных и плохо экипированных солдат и матросов. Этот способ оплачивать жизнями людей проявился в самом его жутком виде в 1941 году, но так было и в 1915-м, 1916-м и в 1905 году в Маньчжурии, при Цусиме и в Крымской войне. Небогатов вырисовывается на этом фоне как один из очень редких русских командиров, у кого достало ума и мужества восстать против этого. 15 мая ценою жизней двух тысяч человек он мог бы приобрести репутацию национального героя, но выбрал обратное — спасти две тысячи жизней, заслужив клеймо труса и предателя.
Спасшиеся офицеры с потопленных судов были чрезвычайно злы на Небогатова за сдачу. Когда они освободились из лагерей военнопленных и вернулись на родину, их приезд в Россию прошел почти незамеченным. Они думали, что за свою выдержку и отвагу их будут принимать как героев, но ничего этого не было. Один из моряков с «Нахимова» так высказался в беседе со знакомым итальянцем: «Если бы не было этой сдачи японцам, мы хотя бы могли думать, что при Цусиме следовали примеру Леонида в Термонилах и, может быть, вошли бы в Историю как герои. А теперь мы никто, просто побежденные».
Естественно, на суде мало было свидетелей, желавших защищать Небогатова, хотя корабельный конструктор Костенко в своем показании подчеркнул то высокое уважение, с которым матросы Небогатова относились к своему адмиралу. На фоне жаждущих кровопролития других судовых священников поразительно повел себя один из небогатовских судовых капелланов, отец Зосима, с «Адмирала Сенявина», который сильнее всего выразил гуманную сторону дела: «С религиозной стороны, я думаю, что адмирал Небогатов сделал святое дело, потому что иначе две тысячи воинов оставили бы после себя сирот и вдов. У нас люди, набранные из деревень, женатые, семейные люди. Ночами я часто слышал разговоры матросов. Один стонет, понятия не имеет, как будут жить жена и дети, которых он оставил.
Другой рассказывает, как перед уходом в море он продал последнюю корову или лошадь, чтобы его семья могла продержаться несколько месяцев. Ясно, что, если бы корабль был потоплен, это был бы огромный грех и преступление со стороны адмирала Небогатова».
В то время, как Небогатое передавал свои корабли врагам, адмирал Рожественский в окружении своих штабных офицеров спешил на север, прочь от района боя. Раненного и, несомненно, очень слабого, Рожественского перенесли с эсминца «Буйный» на однотипный ему «Бедовый». Последний, имея хорошие машины и запас угля, имел больше шансов достичь Владивостока. Сопровождаемый эсминцем «Грозный», «Бедовый» уже проходил остров Мацу, когда два японских дестроера («Сазанами» и «Кагеро») заметили беглецов и ударились в погоню.
Когда они подошли ближе, «Бедовый» выбросил белый флаг, а «Грозный», преследуемый «Кагеро», рванулся к норд-осту в отчаянной попытке достичь Владивостока.
«Сазанами» послал на «Бедовый» шлюпку вооруженных людей. Их офицер сперва не поверил, потом был восхищен, наконец, проникся почтительным ужасом, когда ему сказали, что внизу лежит раненый адмирал Рожественский. «Бедовый» был взят в Японию, и Рожественский стал почетным военнопленным.
После войны проходил специальный процесс, чтобы установить, как и почему так легко сдался «Бедовый». Офицеры штаба Рожественского, бежавшие с ним с «Суворова», и командир дестроера (Баранов) предстали перед судом. В их защиту был один факт: они решили сдаться, чтобы спасти жизнь их любимому адмиралу, который в тот момент находился в бессознательном состоянии. Рожественский, выступавший как свидетель (он так и не был судим), сказал, что на самом деле он не был без сознания, и всю ответственность за сдачу взял на себя. Какая из этих двух историй верна, определить невозможно.
Семенов, бывший среди тех, кто проходил по этому делу, заявил, что во время сдачи он был ранен и находился без памяти и что, придя в себя, увидев на стеньге белый флаг, он взорвался от негодования, бурно выражал свой протест. В выпущенной позднее книге он постарался укрепить свою репутацию настоящего моряка, отметив, что после сдачи он спустился вниз, чтобы застрелиться, но револьвер его дважды дал осечку, и, когда он взвел курок в третий раз, ему помешал подбежавший офицер. Как и многие утверждения Семенова, последнее вызывает сомнение, но его нельзя и опровергнуть.
Еще один луч света на эту сдачу (которая была гораздо позорнее, чем небогатовская, ведь «Бедовый» имел реальный шанс убежать) был позднее пролит в статье, написанной Коломейцевым. Последний, напомним, был командиром «Буйного», снявшего с «Суворова» Рожественского с его штабом и пересадившего их на «Бедовый». Он вспоминает, что Филипповский, адмиральский штурман, отказался прочесть ему показания секстанта под предлогом, что у него слишком дрожат руки. Позднее Филипповский убеждал его сдаться при появлении японских, кораблей, чтобы спасти жизнь адмиралу. Коломейцев отказался и разбудил Рожественского, и тот сказал ему действовать так, как будто на борту нет никакого адмирала.
Все это говорит о том, что при последовавшей сдаче «Бедового» главную роль играл Филипповский. На этом процессе адмирал явился в облике трагического героя, берущего всю вину на себя. Он заявил, что был в тот момент в полном сознании, говорил это так, что слушатели, наверное, подумали, будто адмирал лукавит, чтобы защитить своих подчиненных: на самом-то деле он был в беспамятстве, а сейчас храбро утверждает обратное. Его штаб-офицерам, со своей стороны, тоже, вероятно, удалось смягчить несколько сердец, когда они рассказывали, с каким трудом подавили в себе желание драться до конца, ибо они сознавали, что жизнь Рожественского для России слишком ценна, чтобы рисковать ею в простой стычке миноносцев. В конце концов трибунал признал большинство офицеров виновными, хотя сроки заключения им сократили.
Семенов при своей жизни успел написать еще ряд книг о Цусиме, в которых его старый знакомый Рожественский обрисован в положительных тонах.
Итак, Рожественский ушел в более или менее почетную отставку с пенсией, а Небогатов, лишенный всех чинов и званий, угодил в тюрьму. И все-таки сдача в плен Рожественского не имеет ничего общего со сдачей Небогатова. Небогатов находился в положении, когда в него могли стрелять как и сколько хочется, а он не мог ответить, два же эсминца Рожественского просто преследовались двумя дестроерами японцев. И то, что у этих русских малых судов был хороший шанс против японцев, показал опыт эсминца «Громкий» в тот же день. Ниже следует отрывок из официального рапорта штабс-капитана Сакса, офицера-механика «Громкого», старшего из спасшихся с этого эсминца.
«При приближении крейсера мы поняли, что, несмотря на энергичную оборону, один из вражеских миноносцев все же торпедировал «Мономаха», попав в его носовую часть. Крейсер имел большой крен на правый борт и грозился быстро затонуть, так как пластыри не держали и вода десятками тонн устремлялась внутрь. Видя жалкое состояние крейсера, командир Керн счел невозможным бросить агонизирующее судно, и мы оставались с «Мономахом» до рассвета. В 5 утра крейсер просемафорил, сколько людей мы могли бы взять на эсминец, т.к. их крен стал уже угрожающим и вода подступала к колосниковым решеткам топок. Мы ответили, что можем взять 250 человек.
