К сожалению, не обходилось без жертв. В сезон 1954-го погиб гидрограф Павел Иванович Зайцев — душевный человек и очень грамотный специалист. Погиб он, можно сказать, нелепо — оступился на железной палубе «Ярославца», перевернулся через леерное ограждение и упал, ударившись головой о борт, умер он сразу.

Как поощрялся наш труд? Итоги подводили по завершению экспедиции. Определялись лучшие — отряд, партия, группа, катер. Например, в 1954-м экипаж нашего катера ГПБ-410 «за успехи в промере и исследовании Новой Земли» был награжден вымпелом «Лучший катер экспедиции». Командиру катера вручили ценный подарок — настольные часы, а матросы получили по 10 суток внеочередного отпуска, смогли съездить на родину.

В 1954-м мы свернули работы в первых числах октября. Пришел зафрахтованный экспедицией ледокольный пароход «Леваневский», командовал им знаменитый капитан А.А. Качарава, забрал людей и мотоботы сначала в губе

Крестовой, а потом и в Маточкином Шаре. В Архангельск «Леваневский» вернулся 6 октября.

Еще четыре экспедиционных партии в губе Машигина снимал транспорт «Кола» — его тоже зафрахтовали. Долго мучились с гидрографическими катерами — они не проходили в горизонтальном положении через люк грузового трюма. Поэтому их пришлось сначала «ставить» почти вертикально, опускать в трюм, а потом, уже вручную растаскивать и крепить. Пароход-лесовоз не был приспособлен для перевозки людей — экспедиционники ехали в трюме, где не было ни воды, ни других «удобств». Вот, где еще пришлось добрым словом вспомнить ушедший на ремонт «Мурман»!

На следующий год флот гидрографии пополнился новыми кораблями — «Нивелиром» польской постройки и «Сиреной», построенной в Венгрии. «Нивелир» имел 1370 тонн водоизмещения, а «Сирена» — 1860 тонн. Командовали судами соответственно Н.Я. Столяров и Б.Е. Валинский.

Где мы в тот год работали? Группа Л.П. Агафонова — на полуострове Панкратьева, у острова Берха, в заливах Седова и Борзова. Группы В. А. Антипова и С.А. Фридмана — в заливах Вилькицкого и Русской гавани. Мы же числились во второй партии и делали промеры от губы Глазовой — в заливах Норденшельда и Вилькицкого, в проливе и у острова Баренца.

В 1955-м сворачивать экспедицию начали с полуострова Панкратьева. Подошла «Сирена», взяла на борт людей и катера, а затем, уже в Русской гавани, забрала остальных. Все уже настроились — идем домой. Не тут то было! Из Архангельска пришел приказ — снять навигационные буи в губе Черной. А там к этому времени уже взорвали атомную бомбу! Приказ есть приказ. «Сирена» прошла в Маточкин Шар, там в поселке Лагерном выгрузили с теплохода экспедиционные катера, чтобы освободить место на палубе под буи.

Пришли в губу Черную. Здесь мы в последний раз были в 1952 году — проводили промеры совместно с группой лейтенанта А.И. Шапошникова. Запомнились величественная гора Тизенгаузен, по форме напоминающая гранитный пьедестал «Медного всадника», губа Воронина, где стояли топографы, мелководная бухта Гусиная, где обитали и гнездились птицы. Очень опасную банку Игнатьева мы обнаружили всего в 250 метрах от линии входного створа, когда лотовый постучал наметкой с металлическим концом — грунт «камень».

Работа нас, молодых гидрографов, увлекала. В ясные, погожие дни мы работали по 16–18 часов. Иногда после ужина команды катеров снова выходили на галс, благо ночи в июле-начале августа были еще белыми. Конечно, никто из нас не знал, что через три года здесь взорвут атомную бомбу.

Теперь, после атомного взрыва, на поверхности Черной губы я увидел какой-то уцелевший старый эсминец, транспорт и небольшую подводную лодку. Сняли буи и повезли их в Нарьян-Мар, выгрузились и пошли обратно — в Лагерное за своими катерами, там снова загрузились под завязку.

На тот рейс в губу Черную, Нарьян-Мар и обратно в Лагерное ушло суток двадцать. Все это время экспедиционники, это около 400 человек, «катались» туда-сюда на «Сирене». Суточные за это путешествие, конечно, платили, но жить нам пришлось в трюме теплохода, где соорудили нары в три яруса, раскинули палатки и даже поставили кухню. Иногда по вечерам здесь же показывали кино. Заболев, от такой «морской жизни и внезапно свалившихся забот», замполит нашей экспедиции И.М. Вайсман, улучив момент, «укатил» из Нарьян-Мара в Архангельск.

А вот наш начальник, Жилинский, переносил все тяготы неожиданно затянувшегося рейса вместе с нами. Он был прекрасным организатором, умел уважительно разговаривать с подчиненными, был строг, когда надо, а главное -

заботился о людях: об их бытовой устроенности, профессиональном и должностном росте. Анатолий Казимирович никогда не перекладывал ответственность на плечи подчиненных, он хорошо знал все трудности работы гидрографов, сам брался за любое дело, показывал пример другим, и его уверенность, энергия всегда передавались людям.

Северодвинец Александр Николаевич Разницын — рядовой «Спецстроя-700» — воинская часть 20330. Он один из первых поделился со мной своими воспоминаниями о службе на Новой Земле. Мы встретились в самом конце 90-х. Александр Николаевич уже был на пенсии, болел. Комитеты ветеранов подразделений особого риска тогда еще только начинали организовываться в стране, в Северодвинске, если мне не изменяет память, такого еще не было. Естественно, никакими пенсионными преимуществами или льготами мой собеседник не пользовался и даже не слышал о таких. Вот его рассказ:

— Меня призвали служить в 1954-м. Уже в августе того же года нас на минных тральщиках переправили в губу Черная и высадили практически на пустынном необжитом берегу — не было даже причала. Первые недели выгрузка шла прямо с борта транспортов на шлюпки.

До Нового года наш батальон, в нем было 30 северодвинцев, размещался в палатках — каждая в 2 яруса на 35 человек. Быт для нас был делом третьим. Первая задача — построить причал, вторая — принять технику и оборудование для производства испытаний. В качестве опытовых объектов транспорты везли на полигон образцы сухопутной техники, состоявшей тогда на вооружении — танки, бронемашины, автомобили, были даже самолеты.

Перед тем самым днем, когда бомбу взорвали, наш батальон сначала отвезли за 25 километров от лагеря, где мы жили. Там погрузили на тральщики, и они доставили нас на борт крейсера «Молотовск». На нем мы ушли в море. Что было в это время на полигоне, не знаю, потому что двое суток нас держали взаперти в помещениях крейсера — запрещали выходить даже на палубу. Потом мы вернулись в губу Черную.

Работали мы примерно в семи километрах от эпицентра первого взрыва — готовили площадку для проведения второго. Меры предосторожности соблюдались самые примитивные — работали в повязках-«лепестках». А много ли в них наработаешь? Дезактивация тоже была на таком же уровне — просто поливались водой из шланга.

Ходить в зону первого взрыва нам запрещали, но мы же молодые были, глупые, о последствиях радиоактивного заражения ничего не знали. Поэтому за колючую проволоку все же бегали — посмотреть.

Там ад творился! Танки и машины в шлак превратились. От ударной волны трещины в гранитных скалах образовались А уж потом примечать стали — белухи целыми стадами на берег залива выбрасываются, да и другая морская живность, верно, почуяв угрозу, стала обходить наше злосчастное место стороной.

Как и Александр Николаевич Разницын, котлашанин Анатолий Ильич Тифанов прибыл на Новую Землю в числе первых. Более того, есть основания предполагать, что на том же самом корабле. Однако с предыдущим рассказчиком он не был знаком, судьба развела их по разным воинским частям. Впрочем, о том, что после призыва во флот ему предстоит освоить строительную специальность, Анатолий Ильич даже не подозревал. Вот что он рассказывает о своей необычной переквалификации и последующих событиях:

— Меня призвали во флот в 1951 году. Служить тогда надо было пять лет. Служил на Балтике, на крейсере «Александр Суворов». И вдруг в 54-м меня списывают с корабля и отправляют в Балтийск. Куда, зачем — об этом не знали даже командиры. Строжайшая секретность! Прошел медкомиссию. Потом — Калининград. Снова врачебная комиссия и Северодвинск. И опять проверяют здоровье. А потом уже — Новая Земля.