В главе 1 приведена схема метатропов (схема 1), которая представляется в виде круга. Все МТР находятся в зависимости от «Я» лирического субъекта, расположенного в центре этого круга. Согласно данной схеме, первое детское познание мира при помощи языка идет с двух полюсов — ситуативных МТР, связанных с личными воспоминаниями, и операциональных МТР, которые из памяти «чужих слов» превращаются в память «своих слов». Происходит процесс семантизации — переконцептуализации мира, в ходе которого осуществляется «интимная референция» и переименование всех явлений, сущностей и предметов действительности. Так, «душа» именуется Пастернаком сначала утопленницей, грушей, птенчиком-щеглом, листом, приросшей песнью, а «жизнь» в облике Девочки — Ты-веткой, «в ветре… пробующем, Не время ль птицам петь». Лирический субъект, или «Я», становится «плачущим садом», «зеркалом» и ассимилируется с «лодкой-душой» в водной стихии (Лодка колотится в сонной груди). Переименование закрепляет круг зависимостей: Я ↔ ситуативные МТР (например, «сада», реального и мифологического одновременно) ↔ концептуальные МТР (например, «зеркала-отражения») ↔ Я и Я ↔ операциональные МТР («Зеркало» = «Я сам» = «Плачущий сад») ↔ концептуальные МТР (синкретизм «глаз-слеза-зеркало-свеча-ветер») ↔ Я.

С другой стороны, каждая деталь мира приобретает свою собственную композиционную функцию в сочетании с другими элементами мира. Так, например, появление «крылатых мельниц» в разделе «Попытка душу разлучить» «СМЖ» вполне органично выводится из предыдущих текстов Пастернака, прежде всего стихотворения «Мельницы» книги «ПБ»; само же композиционное соприкосновение «крылатых мельниц» и «души» зарождает новый круг концептуальных зависимостей в системе Пастернака. В ситуативной сфере «У мельниц — вид села рыбачьего» в стихотворении «Мучкап» соотносимо со Стучат колеса на селе в «Мельницах», в операциональной — строки о «шепоте души» (Чей шепот реял на брезгу? О, мой ли? Нет, душою твой, Он улетучивался с губ…) возникают из строки Как губы, — шепчут… «Мельниц», композиционная же связка «душа-душна» + «мельница с лишними крыльями» образует концептуальное скрещение «душа» ↔ «мельница» ↔ «ветер» ↔ «зарождение речи» в одной точке картины мира. Образуется круг зависимостей Я ↔ ситуативные МТР ↔ композиционные МТР ↔ операциональные МТР ↔ концептуальные МТР ↔ Я, и определяются не только личностные «элементы речи, но и композиционные приемы их сочетаний, связанные с особенностями словесного мышления» [Виноградов 1980, 91].

Порождается «личная мифология автора», возникает «самый первоначальный союз слов и вещей и их сочетаний, раз и навсегда складываются основные темы существования» [Барт 1983, 310]. Эти вербальные темы порождаются функцией «лирического субъекта», при развертывании которой и устанавливаются отношения «Я» с «миром», формируется круг интимных референтов и адресатов. Отношения «Я» с «миром» первоначально складываются в виде вопросов, обращенных к миру, и в процессе творчества автор постепенно находит на них ответы в виде системы отношений «Я ↔ Бог» (Я молил тебя: членораздельно Повтори творящие слова). «Я ↔ Любовь» (Любимая — жуть! Когда любит поэт, Влюбляется бог неприкаянный), «Я ↔ Душа» (Душа, что получается? — Повремени. Терпенье — «Скрипка Паганини»), «Я ↔ Свет ↔ Тень ↔ Мой двойник» (Я — жизнь земли, ее зенит, Что сам бросаю тень — «НП»), и поэтому логично, что в «СМЖ» «двойником-соперником» «Я» становится «полдень мира» и т. д. Все творчество осознается как ответ миру и «высшим силам земли и неба», которым поэт поклонялся как «своим великим предшественникам» [3, 89].

Как мы видим, эта система создается наложением разных системных соотношений и образует неодномерные зависимости, пучки соответствий. Фактически эти «пучки связей» проводятся через разные ситуации жизни (ср. прием выразительности «проведение через разное» у А. К. Жолковского) и дополняются все новыми функционально-композиционными соответствиями. Так, «книга», которую читает Тень в «саду» стихотворения «Зеркало» «СМЖ», превращается в «книгу» садов горы Давида, которую читает «ночь» в «Путевых записках» (И видел ночь: чтеца За старым фолиантом), а затем в «книгу жизни» в «Гефсиманском саду» (Но книга жизни подошла к странице, Которая дороже всех святынь) — так «книга жизни» постепенно и уподобляется на жизненном «пути» «Святому писанию».

Наступает момент, когда необходимо упорядочить стихийно возникающие личностные семантические комплексы в системе «прошлое — будущее», «верх — низ», «жизнь — смерть», «звук — тишина» и т. д. Тогда и создаются пары текстов, организованные как «текст-метатекст», в которых делается попытка гармонизации мира: процесс семантизации уравновешивается процессом семиотизации, или означиванием выделенных сфер действительности и выработкой своих правил «поэтической игры». Так, в эссе «Несколько положений» (1919, 1922) расшифровывается понимание «книги», которую читает Тень, но в этой расшифровке заложен и потенциал дальнейшего развития «книги жизни» и ее «роста»: Ни у какой истинной книги нет первой страницы. Как лесной шум, она зарождается Бог весть где, и растет <…> и вдруг, в самый темный, ошеломительный миг, заговаривает всеми вершинами сразу [3, 368]. Означивание в лирике имеет у поэта свои особые маркеры в виде вопросительных и восклицательных знаков, обращений, заглавий, личных имен, перечислительных цепочек, цветовых эпитетов, «определителей» растительного и ж и потного мира, названий музыкальных и живописных инструментов, которые «озвучивают» и «пишут» эту «книгу».

Книга стихов «СМЖ» и повесть «ДЛ» в цепочке «текст — метатекст» замыкают первый круг гармонизации диалогом «детское сознание — взрослое сознание» в содержательной сфере и диалогом «свой — чужой» в операциональной (см. 1.1.2). Логично предположить, что следующий этап развития идиостиля — формирование системы «свой — чужой» в содержательной сфере при помощи уже своей операциональной системы. Диалогизация «свой — чужой» помогает определить свое «начало» в литературе и жизни и наметить путь своего дальнейшего развития по законам притяжения и отталкивания от «других».

Прежде чем говорить о противопоставлениях «своего» мира «чужому» в системе молодого Пастернака, нарисуем ту первоначальную сотворенную «картину мира», которая будет расти сначала «в ширину», затем «вверх», не меняясь в своем ядре. Центральной пропорцией этого мира будет следующая: Божий мир: Исторический мир / Свой: Чужой. Эту пропорцию в течение всей жизни Пастернак будет стремиться разрешить, избегая поляризации, путем «втягивания» истории в «свой» круг [Материалы, 420]: «…отличительная моя черта состоит во втягивании широт и множеств и отвлеченностей в свой личный, глухой круг; в интимизации, — когда-то мира и теперь истории». Мы показали, что уже в исходной системе поляризация Сад/Лес ↔ Город снимается и в центре городской жизни оказываются природные объекты: дерево, ракушка, «белая волна» снега и музыки. И в «городе», и в «саду» одни и те же «зеркала», «глазки свечи», предсказывающие, каким будет мир поэта.

Какой же он, «Божий мир» Пастернака, и каким «историческим лицом» поэт входит в мир «лесин»? Систему связей этого мира и его «круговращения» можно показать только в виде рисунка-схемы, где будут обозначены круги, радиусы и дуги. Эти дуги и радиусы намечают «преображения» в мире Пастернака, энергию которым дает то, что находится в центре круга. Вся картина целиком показывает особенности разворачивания этого мира в пространстве и времени. Изображение «картины мира» в виде «дерева» или «мельницы» (или «детской карусели»), с «корнями» и «источниками» в земле и «кроной», уходящей в небо, получилось само собой при попытке соединить все взаимозависимости мира поэта.