— Камилла, Камилла! — шептал Роберт ее имя. — Сколько раз я звал тебя там, в Довиле. И проклинал за то, что ты оставила меня, и ругал последними словами себя за то, что не смог тебя удержать.

— Ах, Роберт, — шептала она в ответ. — Я тоже проклинала, даже, мне казалось, ненавидела тебя. Но забыть не могла.

— Это главное, Камилла, это главное, — говорил Роберт, — пока мы помним друг друга, наша любовь жива. Я хочу, чтобы ты поняла то, что понял за эти дни я: любовь выше всего. Ее права абсолютны и безусловны. Среди людских желаний и страстей она — как абсолютный монарх между подданными. Разрушить любовь — великий грех. Мы не совершим его, правда?

— Нет, Роберт, не совершим, — сказала Камилла, прижимаясь к его груди и чувствуя, как бьется его сердце. — Я сейчас ощущаю нас с тобой как одно целое.

— Осталось создать это целое, — прошептал он.

— Что ты имеешь в виду?

— Ребенка, Камилла, конечно, ребенка! Это будет то целое, в котором будем мы оба.

— Ах, Роберт! — только и могла вымолвить она, прижимаясь к нему все крепче.

— Камилла! — позвал он ее.

— Да, милый!

— Я хочу тебе кое-что сказать. Точнее, спросить тебя кое о чем.

— Я слушаю.

— Камилла, будешь ли ты моей женой?

“Вот оно и произошло, — подумала Камилла. — Слова, которые я так хотела услышать, я услышала, стоя посреди я Больших Бульваров, в уличной толпе. Пусть так. Что же ты ответишь?”

— Да, Роберт, буду, — твердо ответила она. И затем, оторвавшись от его груди, предложила: — Может, мы уже достаточно погуляли и теперь пойдем ко мне?

— Видит Бог, как я этого хочу, — сказал Хаген, — но...

— Что “но”?

— Через два часа я должен вылететь из Орли в Эр-Риад.

— Через два часа?! Но... Как же так? — взмолилась она.

— Может, я не полечу? — предложил Роберт. — Скажи. Одно твое слово — и я останусь здесь, с тобой.

— Нет, что ты, — даже испугалась Камилла. — Я просто растерялась. Но... Ведь ты уже опаздываешь! Езжай, езжай скорее!

— Ну вот, не успели встретиться, ты меня уже гонишь, — пожаловался Хаген.

— Езжай, противный! — гнала она его. — Где твоя машина?

— На стоянке у твоего дома.

— Пошли быстрее.

Почти бегом они достигли стоянки. Роберт завел мотор.

— Ну что, будем прощаться здесь? — спросил он.

— Нет, я провожу тебя! — заявила Камилла. — Мне еще надо проверить, действительно ли ты летишь в Эр-Риад. А как ты думал? Я теперь в статусе невесты и должна бдительно следить за каждым твоим шагом.

— Что ж, придется смириться со слежкой, — вздохнул Роберт.

В машине они молчали. Камилла, переполненная услышанным, не хотела разговаривать, молча следила за уверенными, как всегда, движениями Роберта. Внезапно до нее дошла одна вещь.

— Слушай, я даже не спросила тебя о твоей ноге, — сказала она. — Как она себя чувствует? И ребра?

— Нога чувствует себя прекрасно и передает тебе привет, — сообщил Роберт. — Первые дни была какая-то неуверенность, но уже прошло.

Наконец показались огни аэропорта. Хаген загнал машину на длительную стоянку. У стойки рейса в Аравию толпились последние пассажиры.

— Ну вот, — повернулся Роберт к Камилле, когда подошла его очередь. — Пора.

— Когда ты вернешься?

— Салон продлится три дня. Возможно, мне придется задержаться еще на день, если мы заключим какие-то сделки. Я буду торопиться изо всех сил.

— Нет, ты уж не торопись, — возразила Камилла. — Дела есть дела. Я буду ждать столько, сколько потребуется».

— Я буду думать о тебе постоянно. Как я рад, что мы помирились — ты не поверишь.

— Почему не поверю? Но я рада гораздо больше тебя!

— А ты мерила?

— А ты?

— Поторопитесь, месье, — обратилась к Хагену служащая.

Склонившись к Камилле, Роберт крепко и нежно поцеловал ее. Это был их первый поцелуй после столь долгой разлуки. И впереди — увы! — снова разлука. Но теперь она будет наполнена ожиданием, мыслями о нем. Находясь у стойки, Камилла следила, как Роберт, то и дело оборачиваясь, уходит к эскалатору. Вот он последний раз махнул ей рукой и исчез.

Откинувшись на сиденье такси, Камилла представляла себе Роберта — как он входит в самолет, летит, поглядывая вниз на ночные огни, как объясняет, уже на выставке, важным шейхам достоинства своего мотора. Вдруг в эти грезы ворвалась острая, как боль, мысль: ведь завтра у нее свадьба с Жан-Полем! Что делать?

Самое честное и правильное — пойти и все рассказать. Прямо сейчас. Но как, как она ему скажет? Это ведь означает убить все его надежды! Нет, она этого сделать не сможет. Позвонить? Но что можно объяснить по телефону? Все равно придется встречаться. Не поможет и телеграмма. Решено: она пошлет ему письмо со службой доставки, чтобы ему вручили его завтра рано утром. Пусть эта ночь пройдет у него спокойно.

Придя домой, Камилла села за письмо. “Милый, дорогой Жан-Поль! — писала она. — Я знаю, что это письмо причинит тебе страшную боль. Пока я еще не принесла ее, я хочу сказать тебе, что я не знаю более благородного, великодушного человека, чем ты. Ты всегда был моим лучшим другом — и больше, чем другом. Ты всегда приходил на помощь в трудную минуту. Почему я пишу в прошедшем времени? Видит Бог, как хотела бы я, чтобы ты остался моим другом и впредь, но я понимаю, что это невозможно. Тому, что я делаю по отношению к тебе, нет оправданий, кроме одного. Имя ему — любовь. Да, Жан-Поль — то, что было у меня с Робертом — не увлечение, не фантазия, а настоящая любовь. Теперь выяснилось, что она не только была, но она жива, она все так же крепка. Роберт приезжал в Париж, мы помирились”.

Она уже собралась добавить: “и он предложил мне стать его женой, и я согласилась”, но передумала. Она поняла, что этим сделает страдание Жан-Поля еще острее. Подумав, она продолжила: “Я не прошу у тебя прощения, потому что понимаю: тому, что я делаю с тобой, нет ни прощения, ни оправдания. До конца жизни я буду помнить о совершенной по отношению к тебе жестокости. Этот грех всегда будет на мне, знай это. Я искренне, от всей души, желаю тебе встретить достойную тебя девушку, надеюсь, что ты будешь счастлив. Всегда ты можешь рассчитывать на мою помощь. Благодарная тебе, глубоко виноватая перед тобой Камилла”.

Запечатав письмо, она позвонила в знакомую ей фирму доставки. Ожидая служащего, она заколебалась. Правильно ли она делает, оттягивая объяснения до утра? Не доставит ли это Жан-Полю дополнительные мучения? Когда в дверь позвонили, Камилла уже приняла решение. Открыв дверь юноше в одежде фирмы, она продиктовала ему адрес и время вручения: как можно быстрее.

— С доплатой за срочность, мадам? — осведомился парнишка.

— Нет, без доплаты, но сегодня, — сказала Камилла.

Осталось выполнить еще несколько неприятных обязанностей. Вздохнув, она набрала телефон матери. Мадам Бриваль уже ложилась спать, звонок дочери застал ее в постели. Камилла как можно суше сообщила, что намеченная на завтра свадьба не состоится, поскольку она неожиданно должна уехать. На все расспросы она отвечала сердито, чем вконец расстроила мать и расстроилась сама. Подругам и гостям она решила дать телеграммы. Она составила одинаковый текст, извещавший, что мадмуазель Бриваль приносит свои извинения, поскольку свадьба не состоится “в связи с непредвиденными обстоятельствами”. Пришлось еще раз вызвать служащего. Когда, наконец, все было сделано, Камилла села, совершенно опустошенная. В голове не было ни одной мысли, и все чувства словно омертвели, не хотелось и спать. “Дорогой ценой тебе приходится платить за свое счастье”, — подумала она.

Она сидела прямо перед шкафом, одна створка которого была приоткрыта. Там что-то белело. Привстав, Камилла открыла шкаф и увидела свое свадебное платье. Она вынула его, разложила на кровати. Какое красивое! Завтра они с Жан-Полем должны были, нарядные, красивые, войти в церковь. Кругом все были бы такие радостные, веселые... И ничего этого не будет!