Наконец показался замок. Он возвышался на фоне багрового неба и казался охваченным пламенем. Камилла сразу вспомнила то, с чего началась их сегодняшняя прогулка. Ворота замка были уже заперты, привратник, видимо, отправился к себе.

Они сели в машину, Хаген завел мотор. Обернувшись, Камилла еще раз бросила взгляд на замок де Шателлэ. У нее не было сейчас сил, чтобы думать об этой загадочной истории. Но она обязательно постарается в ней разобраться. Сейчас ее волнует иное. Волнует? Да, признайся себе в этом.

Они въехали в город уже в темноте, но американец все так же уверенно вел машину, и Камилла и не заметила, как они оказались перед отелем. Хаген помог ей выйти и распахнул перед ней дверь отеля. У нее мелькнула мысль, что он, чего доброго, попросит сейчас у портье не только свой, но и ее ключ. Этого она бы совсем не хотела.

Однако американец и не думал ставить ее в неловкое положение. Взяв свой ключ, он тут же, у стойки, поблагодарил ее за прекрасно проведенный вечер и пожелал спокойной ночи. Портье осведомился, почему мадам хромает. Она сообщила, что поскользнулась на ступеньках замка де Шателлэ.

— О, там нужно быть весьма осторожным, — заявил портье. — Я слышал, в прошлом году одна английская туристка едва не свалилась со сторожевой башни — у нее закружилась голова. А какой-то итальянке стало дурно в подвале, в камере пыток. Вы ведь заметили, что там все осталось таким же, как и 400 лет назад?

Камилла заверила старика, что она не оставила без внимания ни одну из достопримечательностей замка, и отправилась к себе. Она знала, что сегодняшний вечер еще не кончился и гадала, где ее будет ждать Хаген: на верху лестницы? Или у двери?

Однако американца нигде не было. Дверь в его номер была закрыта. Камилла открыла свой номер и, не запирая его, рухнула в кресло. Единственное, на что у нее хватило сил, это зажечь лампу возле кровати. Она чувствовала себя совершенно разбитой. Это было так обидно! Именно сейчас, когда...

Негромкий стук в дверь прервал ее размышления.

— Войдите! — сказала она и, заметив, что ее поза в кресле выглядит двусмысленной, резко встала. И тут же пожалела об этом: получается, что она ждала его, да еще стоя! Но хорошенько рассердиться на себя она не успела: американец был уже в комнате. Подойдя к Камилле, он обнял ее и поцеловал. “Наверно, я должна была что-то сказать, — подумала она, чувствуя на своих губах его твердые, но такие нежные губы. — Наверно, я должна была протестовать...”

Но вместо этого она повернула голову, и Роберт стал осыпать поцелуями ее щеки, закрытые глаза, шею. Он обнимал ее крепко, но бережно — так когда-то ее, маленькую, обнимал отец. Нет, не так, конечно же, не так, но что-то общее было. Она чувствовала, знала, что хочет его. Но чем яснее она это ощущала, тем лучше понимала и другое: что сегодня это не произойдет.

Однако она не находила в себе сил сказать ему об этом и выполняла его желания. Роберт осторожно расстегнул пуговицу на ее джемпере, и она сняла его, оставшись в туго обтягивавшем ее грудь лифчике. Он погрузил лицо в ее волосы, вдыхая их запах.

Лишь теперь, когда она не видела его лицо, она нашла в себе силы сказать:

— Нет, Роберт, нет. Не сегодня.

— Но почему? — спросил он, внимательно глядя на нее.

— Я ужасно устала... и я какая-то опустошенная. Нет, я не хочу, чтобы это произошло сейчас... Я не знаю, как это тебе объяснить...

— Не надо ничего объяснять, — тихо сказал Роберт, нежно целуя ее. — Я понимаю. Но тогда... Ты ведь завтра уезжаешь. Значит, мы можем встретиться только днем?

Она представила себе это свидание днем, при уже сложенных чемоданах; в промежутках между ласками оба поглядывают на часы, чтобы не опоздать... Нет, так ей тоже не хотелось.

— Могу же я задержаться еще на день? — спросила она, словно обращаясь к невидимому строгому наблюдателю. — Кажется, есть еще утренний поезд...

— Да, рано утром, часов в восемь, — подтвердил американец. И, еще раз крепко поцеловав ее, шутливо заметил: — Да, настаивать на ласках сейчас означало бы воспользоваться твоей слабостью. Ты такая измученная, даже глаза ввалились. И рука, наверное, болит. За ночь мадам отдохнет, соберется с силами. Так что завтра, может, еще и передумает.

— Очень даже может быть, — заметила она, гладя его по щеке, на которой уже вылезала свежая щетина. — Мужчина хорош на прогулке, при трудных обстоятельствах... Например, при переноске тяжестей или покупке машины. А в остальное время — какая от него польза?

— Надеюсь, какая-нибудь польза отыщется, — сказал Роберт, нежно целуя ее волосы. — Ну ладно, надо и правда идти. Нет сил от тебя оторваться. Прогони меня, а то я сам так и не уйду.

— Пошел, противный! — отвечая на пожелание, заявила она. — Фу, какой колючий, потный. Отвратительный тип! Вон, вон из моего номера! Как вы смеете приставать к женщине в таком виде?

— Извините, мадам, — возмутился Хаген, — но я-то как раз во вполне приличном виде, а вот мадам почему-то не совсем одета. Мне думается, мадам как раз в таком виде, когда приставать не только удобно, но совершенно необходимо... Ой, за что?

Последнее восклицание было вызвано тем, что Камилла, схватив диванную подушку, набросилась на американца, колотя его по плечам и спине и восклицая:

— Он еще смеет рассуждать! Довел женщину до такого состояния, а теперь сам ее в этом обвиняет! Какое бесстыдство! Мерзкий тип! Немедленно вон!

— Все, сдаюсь! — поднял руки Хаген, пятясь к двери. — Один поцелуй на прощание! Только один!

— Почему же один? — заметила Камилла, отбрасывая подушку. — Можно и два...

Их было не один и не два, их было много, этих восхитительных, нежных поцелуев. Наконец американец тихонько ткнулся губами в ее щеку, последний раз провел рукой по ее губам и, повернувшись, не сказав больше ни слова, вышел и плотно закрыл за собой дверь.

Камилла осталась одна. Ноги у нее подкашивались. Она даже не приняла душ, не надела ночную сорочку. Раскидав белье по ковру, она рухнула в постель и сразу заснула.

... Враги усилили натиск. Она видела, с каким трудом ее воины сдерживают их напор. И все время она видела его — убийцу ее мужа. На великолепном черном коне он сражался во главе своего отряда. Как она его ненавидела, как желала его смерти! И вот — свершилось: ее конница ударила во фланг противника, вокруг всадника на черном коне закрутился вихрь схватки, вот он упал... Она отомстила! Но почему к торжеству примешивается горечь? Ладно, она потом разберется, а сейчас, окруженная своими приближенными, она скачет в замок, и ее синий плащ развевается на скаку...

И вот она уже в замке, на открытой площадке перед сторожевой башней. Отчего она одета в лучшее платье и почему сидит отдельно от всех? Ах, это пишут ее портрет! Этот долговязый художник такой забавный, он так внимательно вглядывается в нее. Но главный здесь — не он, и не она, а вот этот сидящий напротив нее юноша в черном. Он сидит боком, вытянув раненую ногу, и о чем-то разговаривает с ней. Ей так интересно, так важно все, что он говорит, что она забывает о художнике и о девушке, сидящей рядом с ней. Но эта девушка ее беспокоит. Что-то странное есть в ней. И хочется к ней обернуться, и что-то мешает. Наконец она оборачивается — и видит свой портрет, висящий на стене галереи. Она уже не сидит, а стоит перед портретом, а рядом с ней — художник и юноша в черном. Как похожи эти двое! И как похожа она на женщину на портрете! Еще бы не похожа — ведь это твой портрет! “Нет, не мой, а баронессы”. “Но ведь ты и есть баронесса”, — говорит ей юноша, и она верит ему — как верит ему, своему бывшему врагу, во всем...

Проснувшись, она долго не могла понять, где она находится и что с ней. Постепенно она вспомнила вчерашний день: поездку, замок, портрет, рассказ привратника, поляну у водопада, ушибленную руку и ногу (она сбросила одеяло и оглядела колено: осталась небольшая ссадина)... И — прощание в номере, его поцелуи, то, как они расстались. Да, такой день долго не забудешь! Но что же все-таки с этим портретом? Неужели среди ее предков были члены рода де Шателлэ? Но даже если так, как объяснить такое полное совпадение? Ведь женщина на портрете не просто похожа на нее — это она сама! И эти видения, странный сон, который она сейчас видела... Что-то еще было в этом сне необычное. Она напряглась, стараясь вспомнить. И вспомнила. Вот что: этот юноша, пленник баронессы, бросившийся за ней в тюрьму — он был поразительно похож на американца Роберта Хагена!