Точно так же Вадиус — не кто иной, как Менаж, альковный поэт, соперник Котена в прециозных салонах и неутомимый охотник за пенсиями. Чтение сонета и эпиграммы Триссотена, восторги, вздохи и суждения дам очень напоминают сцену с мадригалом из «Смешных жеманниц». Но появление Вадиуса-Менажа и стычка двух бумагомарак вносят нечто новое. Осыпав друг друга цветами лести, они начинают ссориться из-за сонета к Урании, который Вадиусу показался «чистым вздором», и ведут себя, как торговцы с Рынка:

После этой перепалки и бегства Вадиуса Филаминта переходит к делу, которое ее занимает: выдать Генриетту замуж за Триссотена. Но Генриетта не отступается от своей любви к Клитандру, хотя Арманда увещевает ее повиноваться родителям, как подобает молодой девушке. Отныне мотивы поведения Арманды ясны: она раскаивается, что оттолкнула Клитандра, и сознает, что испытывает к нему весьма живые чувства. Первая ее мысль — настроить мать нужным образом:

И она прибавляет коварно:

А ведь во втором явлении третьего действия, когда Триссотен просит Филаминту прочитать свои стихи, она отвечает:

Мольер просто забыл об этом…

Затем Арманда пробует попытать счастья с Клитандром, вернуть его, и, разыгрывая свою последнюю карту, доходит до того, что предлагает ему себя — изящным языком, но, по существу, совершенно непристойно:

Беседа Клитандра и Триссотена превращается в обмен колкостями, а Мольер пользуется этим случаем, чтобы еще раз обрушиться на пишущую братию:

Несколько неожиданный выпад — ведь исходит он, в конце концов, тоже от писателя. Но при более внимательном чтении становится ясно, что Мольер имеет в виду не настоящих писателей (то есть тех, чьи сочинения действительно самобытны и потому в какой-то мере обогащают культуру), а поденщиков пера, паразитов столь же самоуверенных, сколь бездарных, живущих как раз за счет подлинных творцов.

Вадиус мстит Триссотену, сообщая Филаминте, что его соперник домогается лишь ее богатства, а сама Генриетта ему вовсе на нужна. Он посылает Филаминте книги, в которых не поленился отметить места, украденные Триссотеном. В ответ на происки Вадиуса Филаминта немедленно решает, что свадьба состоится в тот же день. Не очень понятно, чем вызвана такая спешка, — ведь саму Филаминту эти нападки не задевают. Так же неясно, почему она непременно желает выдать за Триссотена Генриетту, тогда как другая ее дочь, Арманда, как будто тает от восхищения перед педантом. Объяснение можно искать в ее тяжелом нраве — если не в тупости и упрямстве.

Тем временем Кризаль приводит нотариуса, чтобы составить брачный контракт Генриетты и Клитандра. Появляется Филаминта, подталкивая вперед избранного ею жениха. Разгорается общая ссора.

Кризаль, на которого сыплются градом проклятия жены, готов уступить. Его спасает Арист. Он приносит два дурных известия: Филаминта проиграла процесс, а люди, которым Кризаль вверил свое состояние, обанкротились. Филаминта принимает несчастье стоически. Но у Триссотена иное отношение к делу. Эта возвышенная душа вовсе не стремится к браку с бесприданницей. Он откланивается и уходит, а Клитандр предлагает разделить то немногое, чем он владеет. Разумеется, новости оказываются ложными, и все кончается свадьбой. Кризаль может тешить себя мыслью, что одержал победу:

А ведь он едва не принес любимую дочь в жертву своей трусости.

Ежегодный перерыв начинается на сей раз 5 апреля. Лагранж записывает, что за сезон 1671/72 года он получил 4233 ливра. Эта цифра свидетельствует о процветании труппы, которая, как мы помним, взяла на себя (правда, наполовину) расходы по перестройке Пале-Рояля. Актерам пришлось также сделать немалые затраты на постановку «Психеи» — всего она обошлась в 4359 ливров, включая сюда шелковые чулки для танцоров и музыкантов и вино, выпитое на репетициях… Кроме того, труппа выплатила особое вознаграждение своему «музыкальному руководителю». Но послушаем Лагранжа:

Когда 30 апреля театр открывается снова, в труппе двенадцать пайщиков: Мольер, Лагранж, Латорильер, Юбер, Дюкруази, Дебри, Барон и Боваль (этот последний получает половину пая); женщины — мадемуазель Мольер, Дебри, Эрве, Боваль, Лагранж (она взята на полпая и с условием платить гажисту Шатонёфу, как Боваль должен платить пожизненную пенсию Бежару). 25 апреля 1672 года Лагранж обвенчался в церкви Сен-Жермен-л'Осеруа с Мари Рагно де л'Этан. Мари сразу же приняли в труппу, но на полпая. Отныне ее называют мадемуазель Лагранж.

А теперь нужно снова вернуться к Люлли. Мы уже рассказывали, как он был обеспокоен работами в Пале-Рояле. Успех «Психеи» — зрелища, которое, в сущности, уже приближается к опере, — тем более его тревожит. Он не может допустить, чтобы в Пале-Рояле шли «всевозможные представления», особенно музыкальные драмы, и чтобы таким образом он, великий Люлли, превратился в простого помощника Мольера. Впрочем, изворотливости ему не занимать. В 1669 году некий аббат Перрен получил королевскую грамоту на создание «Академии музыки». Затем эти права переходят к интенданту музыки при Месье, Анри Гишару. Люлли добивается такой привилегии для себя и присоединяет к ней пустячную фразу, невинную приписку: ни одно представление, сопровождаемое более чем двумя музыкальными номерами и более чем двумя инструментами, не может состояться без его письменного разрешения. Логично, не правда ли? Люлли — королевский суперинтендант музыки; чтобы исполнять свои обязанности, он должен обладать соответствующими полномочиями, правом контроля. Удовлетворяя просьбу Люлли, Людовик XIV не может знать, что музыкант метит прежде всего в Мольера и его чудесный новый театр. Но Мольер предпринимает ответные шаги. Вместе со своими главными актерами (Лагранжем, Латорильером, Дюкруази, Дебри, Юбером, Бовалем и их супругами) он подает в Парламент жалобу, чтобы приостановить действие королевского указа, «разрешающего одному только Батисту, сьеру д'Илье и проч., устраивать танцы, балеты, игру на лютнях, теорбах, скрипках и всяких музыкальных инструментах и воспрещающего всем прочим их устраивать и исполнять без его воли и согласия…».