1902 * * * Кто плачет здесь? На мирные ступени Всходите все – в открытые врата. Там – в глубине – Мария ждет молений, Обновлена Рождением Христа. Скрепи свой дух надеждой высшей доли, Войди и ты, печальная жена. Твой милый пал, но весть в кровавом поле Весть о Любви – по-прежнему ясна. Здесь места нет победе жалких тлений, Здесь всё – Любовь. В открытые врата Входите все. Мария ждет молений, Обновлена Рождением Христа. 1902 Сочельник в лесу Ризу накрест обвязав, Свечку к палке привязав, Реет ангел невелик, Реет лесом, светлолик. В снежно-белой тишине От сосны порхнет к сосне, Тронет свечкою сучок — Треснет, вспыхнет огонек, Округлится, задрожит, Как по нитке, побежит Там и сям, и тут, и здесь… Зимний лес сияет весь!.. Так легко, как снежный пух, Рождества крылатый дух Озаряет небеса, Сводит праздник на леса, Чтоб от неба и земли Светы встретиться могли, Чтоб меж небом и землей Загорелся луч иной, Чтоб от света малых свеч Длинный луч, как острый меч, Сердце светом пронизал, Путь неложный указал. 1912 Рождество Звонким колокол ударом Будит зимний воздух. Мы работали недаром — Будет светел отдых. Серебрится легкий иней Около подъезда, Серебристые на синей Ясной тверди звезды. Как прозрачен, белоснежен Блеск узорных окон! Как пушист и мягко нежен Золотой твой локон! Как тонка ты в красной шубке, С бантиком в косице! Засмеешься – вздрогнут губки, Задрожат ресницы. Веселишь ты всех прохожих — Молодых и старых, Некрасивых и пригожих, Толстых и поджарых. Подивятся, улыбнутся, Поплетутся дале, Будто вовсе, как смеются Дети, не видали. И пойдешь ты дальше с мамой Покупать игрушки И рассматривать за рамой Звезды и хлопушки… Сестры будут куклам рады, Братья просят пушек, А тебе совсем не надо Никаких игрушек. Ты сама нарядишь елку В звезды золотые И привяжешь к ветке колкой Яблоки большие. Ты на елку бусы кинешь, Золотые нити. Ветки крепкие раздвинешь, Крикнешь: «Посмотрите!» Крикнешь ты, поднимешь ветку, Тонкими руками… А уж там смеется дедка С белыми усами! Иосиф Бродский
(1940–1996) Рождество Спаситель родился в лютую стужу. В пустыне пылали пастушьи костры. Буран бушевал и выматывал душу из бедных царей, доставлявших дары. Верблюды вздымали лохматые ноги. Выл ветер. Звезда, пламенея в ночи, смотрела, как трех караванов дороги сходились в пещеру Христа, как лучи. 1963–1964 Рождество 1963 года Волхвы пришли. Младенец крепко спал. Звезда светила ярко с небосвода. Холодный ветер снег в сугроб сгребал. Шуршал песок. Костер трещал у входа. Дым шел свечой. Огонь вился крючком. И тени становились то короче, то вдруг длинней. Никто не знал кругом, что жизни счет начнется с этой ночи. Волхвы пришли. Младенец крепко спал. Крутые своды ясли окружали. Кружился снег. Клубился белый пар. Лежал Младенец, и дары лежали. Январь 1964 24 декабря 1971 года В Рождество все немного волхвы. В продовольственных слякоть и давка. Из-за банки кофейной халвы производит осаду прилавка грудой свертков навьюченный люд: каждый сам себе царь и верблюд. Сетки, сумки, авоськи, кульки, шапки, галстуки, сбитые набок. Запах водки, хвои и трески, мандаринов, корицы и яблок. Хаос лиц, и не видно тропы в Вифлеем из-за снежной крупы. И разносчики скромных даров в транспорт прыгают, ломятся в двери, исчезают в провалах дворов, даже зная, что пусто в пещере: ни животных, ни яслей, ни Той, над Которою – нимб золотой. Пустота. Но при мысли о ней видишь вдруг как бы свет ниоткуда. Знал бы Ирод, что чем он сильней, тем верней, неизбежнее чудо. Постоянство такого родства — основной механизм Рождества. То и празднуют нынче везде, что Его приближенье, сдвигая все столы. Не потребность в звезде пусть еще, но уж воля благая в человеках видна издали, и костры пастухи разожгли. Валит снег; не дымят, но трубят трубы кровель. Все лица как пятна. Ирод пьет. Бабы прячут ребят. Кто грядет – никому не понятно: мы не знаем примет, и сердца могут вдруг не признать пришлеца. Но, когда на дверном сквозняке из тумана ночного густого возникает фигура в платке, и Младенца, и Духа Святого ощущаешь в себе без стыда; смотришь в небо и видишь – звезда. |
