Она чувствовала, где текла вода, и три дня шла вдоль журчавшего под ногами ручейка. Пищей служили засохшие ягоды, орехи. Силы ещё не покинули её, и нередко девушка лишь утоляла жажду чистой водой. Лес не расступался, он лишь менялся иногда: молодая голая поросль следовала за исполинскими дубами, зеленые сосновые боры с просторными прогалинами выступали вслед за кленами, грабами и тополями. Легкая блузка на плечах и длинная истрепанная юбка защищали скиталицу от холодов, крепчавших с каждой ночью. Она не знала, как развести огня, засыпала около воды, согреваемая её журчанием. Как и было обещано, сестры-русалки не забывали укутывать её своими чарами и защищать от тягот долгого пути. К концу второй недели девушка совсем исхудала и выбилась из сил. Лес был пустым и сухим. Она брела по листве и бурелому, хрустевшему под ногами. Иногда она падала и двигалась вперед ползком. Слезы были все выплаканы, голос пропал, руки и ноги исцарапаны до крови. Она теряла надежду, забываясь в беспокойных снах. Она находила силы встать и идти дальше только благодаря тому, кто вскоре должен был появиться на свет.
Яркое солнце заблестело над головой, и Лисса прикрыла глаза от вспышки света. Ветви, высокие и низкие, закрывавшие небо и цеплявшиеся за одежду, сбивавшие с ног, закончились. Она вышла на опушку, с которой за пригорком виднелась небольшая деревня. Повторяя благодарности Тайре и Морю, девушка побрела по черной вспаханной борозде туда, где её должны были встретить люди. В одиночку она больше не могла, не хотела жить. Ей нужна была помощь, и она была готова молить о ней у каждого, лишь бы ей было позволено хотя бы немного отдохнуть. А после она сможет за все заплатить. Она уже давно уяснила, что расплата неминуема. Лисса приблизилась к дому на окраине и постучала в запертую дверь.
Старикам, ютившимся в небольшой избушке на краю деревни, уже давно перевалило за восемьдесят годов, но, несмотря на худые лица, согбенные спины и высохшую кожу, они проживали без посторонней помощи, ходили в лес за дровами, держали домашнее хозяйство, не бедствуя и не кляня тяжкую судьбу. Завидев на пороге обессиленную истощенную молодую женщину, Венга подхватила её на руки. Несчастная была готова упасть в обморок, едва перед ней распахнулась входная дверь. Лисса могла лишь шептать, прося о воде и еде, а ответы приглушенного старческого голоса хозяйки дома она даже не пыталась расслышать, так как все равно не поняла из них ни единого слова.
Первые дни она провела в постели, согреваемая шерстяным одеялом и горячими бульонами бабушки Венги. С теплотой и заботой к ней отнесся и старик Ханор, хозяин дома, который помогал жене ухаживать за бедняжкой, постучавшейся в наступавшие холода в их двери. Вскоре пришла зима, с неба повалил первый снег, а Лисса, уже поднявшаяся на ноги и окрепшая от перенесенных лишений, так и осталась в доме на краю деревни, носившей название Ициль. Хозяева полюбили незнакомку как родную дочь. Очень скоро Венга разузнала, что Лисса ожидала ребенка, и совсем запретила той выходить в мороз за порог или носить воду из источника, вытекавшего из холма посреди поселка. Девушке пришлось коротать темные вечера за вышивкой платков разноцветными нитками или рисованием угольком на выструганных Ханором дощечках, после того как он заметил её мастерство в изображении других предметов, лиц и животных.
Очень долго Лисса ничего не понимала из слов, с которыми добрые сельчане обращались к ней. Их язык был для неё незнакомым, и она в ответ обычно произносила лишь свое имя. Но после того как девушка окрепла и стала подолгу сидеть подле старой Венги, она постепенно разобралась в чужой речи. Венга называла себя родом из кривличей, что напомнило тайе рассказы друзей о восточных племенах униатов, из числа которых несколько столетий назад вышли черноморцы, а может и болотники, с которыми они повстречались на пути за живой водой. В деревне Венгу знали как опытную, самую старшую знахарку, и женщина нередко перебирала целительные травы, сидя возле огня печи. Это дело вскоре полюбила Лисса, которая от униатки перенимала новые знания в изготовлении зелий.
- Ты, Иза, могла бы стать моей помощницей в Ициле, - говорила Венга. Старики прозвали девушку Изой, немного изменив её настоящее имя – на языке кривличей «из» значило «дерево», а ведь именно из древесной глуши она пришла в их дом. – Но жизнь на краю леса будет для тебя очень тяжела, тем более с малым дитем да без сильного мужа. Вот приедет наш сын Серпач, заберет тебя в город на красном берегу голубой реки. Очень красивые узоры выходят из-под твоих пальцев, станешь рукодельницей и выручишь звонкие монеты за свое мастерство. А в нашей деревне не увидишь достатка и счастья, здесь лишь лесорубы да пахари. Да и кто нынче вторую девку в дом возьмет?! На имеющиеся рты не хватает порой еды.
В деревню Лисса выходила редко. Сельчане поначалу бросали на неё подозрительные взгляды, но вскоре привыкли к молчаливости и отчужденности молодицы. Сами Ханор и Венга принимали Изу за беженку из южных мест, которая в лесу лишилась ума из-за того, что не попросила гралов указать верную дорогу и вынуждена была блуждать долгие дни в чаще. Оно и ладно, признавалась самой себе тайя, ведь внешне она была похожа на местных поселенцев: русые волосы, невысокий рост, светлая кожа, лишь глаза у них чаще всего отражались голубым цветом, и она старалась прятать взгляд своих темных очей.
В конце весны на свет появился крепкий здоровый малыш, которого Лисса тут же искупала по обычаям морян, а Венга, принимавшая роды, не забыла зажечь над изголовьем мальчика низкую толстую свечу, чтобы гралы дома оберегали дитя в первые дни его жизни.
- Ты выбрала неверное имя для сына, - с укором заметила Венга, услышав решение молодой женщины назвать мальчика Лансом. – Гралы не признают таких слов, он будет лишен их опеки, и поэтому должен будет всегда носить с собой огонь, чтобы в любом месте его признавали за человека, того, кто идет собственным путем.
- Это имя он получил очень давно, уважаемая Венга, и он будет носить его и далее, - твердо стояла на своем Лисса.
Время бежало вперед, сын подрастал, а дружба и привязанность к двум старикам лишь укрепилась в сердце молодой тайи, которая погрузилась в материнские заботы. Перемены пришли по новой осени, когда в Ициль как всегда в это время года пожаловали купеческие обозы из северных краев. Прибыли гости и в дом Ханора. На козлах перед крытым длинным фургоном, раскачивавшимся в разные стороны по ухабистой дороге, сидело трое мужчин. Два молодых воина гордо щеголяли клинками, вложенными в латные ножны, отливавшие серебром. Их хозяин, по одному кивку головы которого они спрыгивали на землю или забирались внутрь фургона, чтобы вынести тяжелые сундуки, был одет в парчовый красный кафтан, его голову покрывала меховая шапка, на ногах блестели сапоги, обшитые вычурным узором поверх гладкой кожи. Серпач слыл одним из самых успешных купцов в этих землях, в Ициль он приезжал, чтобы навестить престарелых родителей, а также закупить товара, ибо в предгорьях Синих Вершин не водились столь сладостные ягодные настойки, что готовились жителями лесных окраин.
- Так, значит, правдивы вести, что дошли до меня: мои любимые родители взяли в дом приемную дочь! – воскликнул купец, едва переступил порог родной избы. Он, прищуриваясь, погладил короткую бороду из русых волос и снял шапку. В мерцании огня стала видна темно-желтая копна на голове, которая немало поседела. – Что ж, да пребудут с тобою гралы, сестрица! – он поклонился ей в пояс, и Лисса ответила незнакомцу тем же.
В те дни деревня оживилась. Вечерами за околицей раздавались веселые голоса гулявшего люда, который отдыхал после сбора урожая, радуясь, что сможет его выгодно продать на торге, припрятав еще запасы на зиму. Шумно было в домах, где остановились заезжие гости. Ханор угощал родного сына при всем честном народе, выскребав припасы из небольшого подвала, однако и Серпач на славу одарил родных золотом, медом, зерном и мясом. А когда через десяток дней северяне собрались выезжать из лесов, вместе с ними в путь отправилась Лисса с младенцем на руках. Добрые и ласковые глаза купца пришлись ей по душе, а утомлять более маленьким сыном старых людей она не хотела. Лисса согласилась переехать на время в дом Серпача, который был бездетен в браке со своей женой Ирицей и с радостью принял просьбу отца помочь несчастной девушке воспитать сына. Расставание с Венгой и Ханором было наполнено горечью и слезами, но Лисса обещала приезжать к ним в гости каждую осень и привозить мальчика, который несомненно стал бы со временем настоящим богатырем.
