Вот мое празднество!
Вечный мой труд!
Кликните аистов –
век начинается тут!
Море и степь –
праздничный хлеб…
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Песни и предания
Предание о сестре
Шла и дышала ближнему
каждому на ладонь…
Родненький, говоришь ему,
выведи на огонь!
Маются думой зябкою
там человек и зверь.
Что-то стряслось с хозяйкою –
в поле гуляет дверь,
в хате мешок катается
в угол да из угла…
А говорят красавица
ласковою была.
Гладила зверя дурочка,
а человек – ее…
Змейкой свернулась улочка,
тропка легла змеей.
И переплясом во поле
встретились слух с молвой.
И обменялись воплями,
будто бы брат с сестрой.
Плакали да пророчили
славу ей на ушко.
А над глухим урочищем
эхо росло: «Уж коль
все мы чужими стали, коль
каяться нету сил…
…Помнишь, была я маленькой –
ты мне волчат носил…»
Песня прощальная
Любимая, моего любимого,
Храни тебя, добрый люд.
Гордись, величайся ивою,
Когда обо мне поют,
О вербе, что не касается
Листами бегущих вод.
Храни тебя Бог, красавица.
Как песня моя идет
Тебе ни о чем не знающей,
Не ведающей обид.
Привет ты моих товарищей
В семействе своих ракит.
Они, ни о чем не ведая,
Подмены не разберут,
Хоть я прозываюсь вербою,
А ивой тебя зовут.
Не грустную, не прощальную
Тебе запоют они,
А гордую величальную.
А ты уж его храни.
Да не от несчастья мнимого,
От случая одного.
Любимая моего любимого,
Храни от меня его.
***
Меня покрыли белой шалью,
Она влачится возле пят
По голубому урожаю.
А свой праздник воскрешаю.
И зреют кнопочки опят
На чудотворном том баяне,
Где черноземными мехами
На три села растянут луг.
И в полнолунном воздыханьи
Растет девичий полукруг.
Я отвожу рукою правой
Цветок багряный на кайме
И выступаю белой павой,
Такой же белой, златоглавой,
Как та церквушка на холме.
Незагорелые колени
Волной захлестывает лен.
Во мне и пенье, и моленье,
И колокольный перестон.
Меня покрыли белой шалью –
Она спадает вверх и вниз,
Она за высью и за далью,
И бахромою дождь повис,
И Млечный Путь каймой качнулся –
И поддалася на искус я,
И шаль стянула на груди.
Под сердцем узел шевельнулся –
И сын под сердцем стал расти.
Колыбельная
памяти брата
У кладбища и у болота,
Где с лета сошла позолота.
И выцвели очи над сыном…
Ах, лето в окладе старинном…
Застонет осина сухая,
Замолвит о сыне другая
И ловит кукушку на слове,
А лето уже в изголовье.
По гиблым глухим овражкам
Спи крепко, моя пропажа,
Под тиной своей зеленой.
На согнутой, на поклонной,
В тиши отгнивали сучья
(А сумка в степи пастушья
Распахнута, непотребна,
А рядышком с ней сурепка…),
В тиши отгнивали корни
(А мятою лишь из горниц
Повеет в разгар поветрий…)
В тиши отгнивали ветви.
Баюкалась там колода:
Усни ты, моя забота,
Усни, как трава сурепка.
Ей солоно крепко-крепко,
Ей солоно, ей и сладко,
И ладно левее клада –
Зарытого в глину лета.
Усни же моя и эта,
И та… на провольном ложе
Никто не шуршит, не гложет
Ни душу и ни осину,
Лишь по ветру веет холстину
Глухим колокольным пухом.
Душе моей глухо-глухо…
***
Так нарывает древний шов –
Земля здоровая, больная…
Сорочка белая льняная
Легла распутьем за межой.
И за межу заполз рукав,
И встрепенулся милым волком,
И пропитался гиблым шелком
Болотных цветиков и трав.
И все узором по хребту
И заплелось и зазмеилось.
И сразу сдался зверь на милость,
Да так и вырвалось: «Приду!..»
Приду да только насмешу –
Уж так дика и белобрыса.
Одной рукой – волчицей рыскать,
Другой бы – зайцем за межу.
Одной рукой бы - полем цвесть,
Другой – засасывать трясиной,
Да все постанывать осиной…
Ну, да пора бы знать и честь.
Девичьи игрища вольны,
Да сны не вечны колдовские.
На миг прикинулся льняным –
И вот уже ломлю виски я.
И вот уж грудь мою теснит,
Бурьяном тропы зарастают,
А в небе милый ищет стаю,
А я до сей поры не с ним!
Как вскину руки я к нему,
К земной любви своей и сути –
Рубахой белой распутье
Я через голову сниму.
Песнь о листопаде
Мне счастливо и вольно поется в лесу.
Высоко я над кронами голос несу.
Опадающих листьев то шелест, то хруст…
Едет князь-листопад, раскудрявист и рус.
Едет князь-листопад на буланом луче
И меня словно птицу везет на плече
От чужих берегов до родимых снегов,
А за ним поспешает дружина его.
Едут дед и отец, едет суженый мой,
На плече всяк по птице везет золотой.
Соколиный мой глаз, голубиный мой нрав,
Не укрыться ли мне средь некошеных трав,
Не укрыться ли мне возле мшистого пня?
Три родимые птицы летят на меня.
По незримой стреле есть у каждой в боку,
Тянет каждая лишь к своему ездоку.
Но все выше и выше смертельный наш бой.
Вот уже протрубили с земли нам отбой,
Но лечу высоко над чащобами я,
А за мной поспешает дружина моя –
Три заветные птицы летят горячо,
Их уже не прельщает владельца плечо.
Мы летим высоко, мы ведем облака,
Но опять показалося три ездока.
Хоть от боя того не остыли еще,
Вновь охота пошла за родное плечо.
За желанный престол будет сечь горяча.
Будет царствовать тот, кто не примет плеча.
Позолоченных перьев то шелест, то хруст…
Едет князь-листопад, раскудрявист и рус.
Едет князь-листопад на буланом плече
И меня, словно птицу везет на плече.
Конечная станция
Долго нищенку будили,
Долго вспомнить не могла,
Что когда-то породили,
Что жива была, да мгла
Вдаль куда-то увлекла.
Перешла сухую ниву,
Повидала отчий дом
И в саду родимом сливу
Ухватила с ветки ртом.
