— Шеремет по-чувашски — достойный сожаления, — сказал Куприянов и рассмеялся. — Я сегодня в переводчики записался!

— А кто вы по профессии? — тихо спросила Леокадия.

Куприянов посмотрел лукаво:

— Как вы думаете?

Собственно, ей это, конечно, было все равно: шофер или геодезист, учитель или аппаратчик. Важно, что он, кажется, хороший. Такой, как есть — хороший, с седеющими висками, вовсе не с диковатым, а смелым взглядом больших глаз, с широкими ногтями осторожных пальцев.

— Не угадаете? — по-своему объяснил заминку с ответом Куприянов.

— Я думаю, вы — врач.

Куприянов поразился:

— Как вы узнали?

— По Гиппократу. — Она хитренько прищурила зеленоватые глаза.

Хотя разговаривали они тихо, Нелли, видно, все слышала и вмешалась:

— Он, подружка, пятиморское светило: главврач городской больницы и проницательнейший рентгенолог. А на общественных началах — председатель общества психотерапевтов Галактики и созвездия Гончих Псов.

Куприянов терпеливо выслушал тираду, хотя по тому, как заиграл желвак на его смуглой щеке, видно было, что аттестация удовольствия ему не доставила.

— О неотразимая чужеземка! — сказал он. — Уверен, что в коре вашего головного мозга не четырнадцать миллиардов нервных клеток, как у каждого из присутствующих здесь, а двадцать восемь, и все — воинственные.

— Не так страшен черт, как его малютка! — рассмеялась Нелли. — Не устраивайте мне вечер сатиры и юмора.

— Нелечка Константиновна, — вкрадчиво обратился к ней Мигун — и поглядел нежно, — не пойти ли нам потанцевать?

Взгляд Нелли сразу стал холодным, отчужденным:

— Не пойти.

Аллочка недобро посмотрела на мужа: «Получил?»

Леокадия с огорчением подумала о Мигунах: «Скверно им». По всему чувствовалось — там канун разрыва. Они уже не в состоянии были даже от людей скрыть ни своей раздражительности, ни взаимной неприязни.

Есть такие несчастные семьи, в которых, ни на один день не ослабевая, идет изнуряющая борьба самолюбий, характеров, какое-то нелепое состязание в независимости, пренебрежении друг к другу когда прямо об этом не говорится, но все время дается понять: «Обойдусь без тебя», «Свет не только в окне». И уже трудно сказать, чем эти люди не подходят друг другу, и странно, что они еще вместе.

— Почему вы ничего не едите? — спросил Куприянов у Леокадии.

Он не сказал: «Почему не пьете?» И это тоже было ей приятно. Терпеть не могла непременных уговаривателей выпить, которые смысл вечера словно видят в том, чтобы опоить соседку, и придумывают тосты пообязательнее, и все подливают, подливают в твою рюмку, и делают вид, что обижаются, если ты не хочешь пить, и вконец портят тебе вечер.

— Стыдно вам признаться, — впервые за вечер бесстрашно посмотрела в глаза Куприянову Леокадия. — Но мне так захотелось сейчас… каши с рахманками. С детства люблю!

Они посмеялись: странное желание, когда на столе сардины и крабы.

Часы пробили двенадцать. Альзин поднялся с бокалом шампанского.

— Друзья! Жизнь человека — ожидание: счастья, радости, открытий… Пусть в грядущем году ожидание каждого станет свершением!

Куприянов своим бокалом притронулся к бокалу Леокадии:

— Пусть!

И она, повторив, как заклинание: «Пусть!» — осушила бокал до дна.

…Расходились по домам поздней ночью. В лунном свете море походило на бескрайнюю степь, укрытую снегом. Лицо пощипывал мороз.

Мигун, подхватив под руку упирающуюся Нелли, вырвался вперед. Петровы, Валентина Ивановна с мужем и нахохлившаяся Аллочка шли за ними. Куприянов и Леокадия замыкали шествие. Выяснилось, что Леокадия второпях забыла дома перчатки. Алексей Михайлович предложил ей свои — кожаные, на байковой подкладке. Она не стала отказываться, охотно сунула в них маленькие руки, и они утонули в тепле.

Куприянов и Леокадия вошли в густую тень от козырька-навеса над деревянным тротуаром — здесь днем бригада Потапа Лобунца строила музыкальную школу. Каблуки Леокадии задорно застучали по настилу из досок.

— Я знаю, вы — учительница, — сказал Куприянов. — Мне об этом уже успела шепнуть ваша воинственная подруга. И химик.

— Вот болтушка! — засмеялась Леокадия.

Ей вдруг очень захотелось поделиться с ним своими заботами, и, торопясь, доверчиво поглядывая на Куприянова, она стала рассказывать, конечно же, прежде всего о Рындине.

— На той неделе посмотрел фильм «Полосатый рейс», добыл люминал, чтобы уснуть на уроке географии, а проспал весь день. Невозможно предусмотреть его художества!

И еще: о Валерике, Лизе, учителях, о просчетах и маленьких победах.

— Понимаете, я еще так мало умею! Полный несмышленыш. Все на поводу у событий, а ими надо научиться управлять.

— Нет, вы смышленыш, — очень серьезно сказал Алексей Михайлович. — И в чем-то наша работа необычайно схожа: избрать правильный способ лечения, вовремя прийти на помощь человеку…

— Правда! — поражаясь неожиданному сравнению, обрадовалась воскликнула Леокадия. — И еще: для людей надо не щадить свое время, здоровье… Ничего от них не припрятывать.

Он посмотрел на нее внимательно. Нет, она не рисуется. Это действительно и ее вера.

— А что вы больше всего на свете ненавидите? — спросил Куприянов.

— Нечестность! — ни секунды не задумываясь, сказала она. — Даже самую малую. Ведь отсюда идет все зло на свете.

— Отсюда, — все с той же серьезностью согласился Куприянов.

— А вам не жаль, что вы не занимаетесь химией, так сказать, производящей?

— Нет. Очень важно знать, что ты делаешь именно свое дело.

— Так-то оно так… Но для меня химики — это все же Альзин, Валентина Ивановна. Я вас не обидел?

— Нет, потому что заблуждаетесь.

— Может быть. Помните великолепный образ одержимого химика Бальтасара Клааса в бальзаковском романе «Поиски абсолюта»?

— Ну еще бы! Даже его слова когда-то выписывала: «Я буду творить, как сама природа»! А «Русские ночи» князя Одоевского?

— Признаться, не знаю… Недавно в журнале «Новый мир» я прочел роман, тоже о химиках, и подумал: теперь писателю, чтобы дать образ инженера Иванова, наверно, не надо изучать сто инженеров Ивановых. Время сгустило характеры, наделило их огромным внутренним богатством…

— Ну, может быть, одного и мало, — усомнилась Леокадия. — Вы чувствуете, химия все решительней вторгается и в вашу область?

— Еще бы! Даже я немного влез в биогеохимию. Любопытнейшие вещи: залежи молибдена влияют на пуриновый обмен и вызывают подагру: где много бора, там больше кишечных заболеваний; недостаток йода порождает зоб… Во всем этом надо основательно разобраться. Подправить природу… профилактикой.

— А как вам нравится крохотная разборная рентгеноустановка для просвечивания легких сплавов? Всего полграмма редкоземельного элемента, а работает без зарядки год.

Их беседу неожиданно прервала Нелли. Остановившись на углу у площадки и подождав всех, она объявила:

— Ну, мы почти дома. Лешку доведем сами.

Нелли строго посмотрела на Куприянова.

Они распрощались. У ворот Юрасовых Нелли с сожалением шепнула подруге:

— Мировой парень! Но у него жена и сын лет шестнадцати…

Вот не знаешь человека, и все, касающееся его, проходит вроде бы стороной, не задевая твоего сознания. Но появилась заинтересованность этим человеком, и теперь, словно специально для тебя, говорят о нем, и ты узнаешь какие-то подробности, относящиеся к нему, на которые прежде не обратил бы ровно никакого внимания, а сейчас, будто локатор, настроенный на определенную волну.

Как-то за обедом отец сказал, что в городе хвалят главного врача больницы, а Севка добавил, что сын этого Куприянова — Володька — мировой волейболист.

Математик Архип Фомич вдруг заявил в учительской, что доктор Куприянов талантлив. А в пятиморской газете среди фотографий кандидатов в депутаты горсовета Леокадия увидела Куприянова и статью о нем.