Выяснилось, что капитану сообщили о появлении по курсу следования немецких подводных лодок. Не желая испытывать судьбу, он предпочел остановиться и переждать, пока лодки уйдут, соблазнившись более жирной добычей. Но испытание стоянкой в бушующем море показалось пассажирам более страшным. Они снарядили в капитанскую рубку делегацию, которая, добравшись до цели ползком, умоляла идти к берегу, несмотря ни на что.

Когда качка и страдания пассажиров достигли апогея, Чудаков позвонил стюарду из своей каюты, где одиноко располагался на двух местах. Евгений был бледен — то ли от качки, то ли оттого, что сутки почти ничего не ел. В эти часы он неотступно думал о Мэгги, изобретал один другого невероятнее планы встречи с ней. По-видимому, психический стресс послужил своеобразным иммунитетом к морской болезни. Евгений даже забыл, что такая болезнь существует. Он и не подозревал, что все остальные пассажиры корчатся в судорогах на своих койках.

— Принесите, пожалуйста, горячей воды, — сказал он появившемуся в дверях стюарду.

— Джентльмену плохо? — спросил тот, удивляясь, что горячей водой можно лечить морскую болезнь.

— Да, очень, — ответил Евгений, поднявшись и твердо ступая по танцевавшему под ним полу. — Тем не менее я должен побриться.

Стюард бросил на Чудакова восхищенный взгляд, выполнил просьбу и распространил среди команды известие о том, что у них на борту русский морской офицер, который с тайным заданием адмиралтейства возвращается в Россию. Евгений узнал об этом уже на берегу, когда капитан, прощаясь с ним подчеркнуто уважительно, назвал его «господин лейтенант». Очевидно, шведская гимнастика и английские манеры сообщили облику молодого русского инженера некий офицерский лоск в лучшем смысле этого понятия.

В Финляндии Евгению не пришлось долго горевать об утраченной любви. Проблемы жестокие, как январские морозы, и неотвратимые, как снежная лавина, навалились на него со всех сторон. Железнодорожное сообщение с Россией было нарушено. Добираться домой предстояло в санях. Драповое пальто, шляпа и элегантные полуботинки Евгения, вполне соответствующие лондонским стандартам хорошего тона, выглядели совершенно нелепо в снежных просторах Севера и совсем не защищали от морозов. А тулуп, валенки и теплую шапку отыскать в напуганной войной и революцией Финляндии было совсем не просто. К тому же экономическая неразбериха разрушила систему цен, и тех денег, которые были у Евгения, могло не хватить даже до границы.

Но отступать было некуда, ждать в Хельсинки нечего. С отвагой отчаяния Евгений устремился в путь. Дорога от финской столицы до границы с Россией поездом в нормальной обстановке занимала полдня. Зимой 1918 года на преодоление этого расстояния у Чудакова ушло три недели. При всем том он опередил многих своих попутчиков и в каждом остановочном пункте на два-три дня опережал собственный багаж, который все же, благодаря легендарной финской аккуратности, регулярно нагонял его и на границу прибыл в полной сохранности.

Сам «мистер Чудаков» оказался на границе в несколько преображенном по сравнению с отбытием из Лондона виде. На нем были огромные валенки, в которые он забрался вместе с ботинками, и тесненький, очевидно, детский, тулупчик, выменянный в дороге по случаю. Не это, однако, поразило встретивших его на границе соотечественников. Гораздо более они удивились тому, что молодой человек, одетый в такой клоунский наряд, был идеально выбрит, и ногти на его руках были аккуратно подстрижены. Чуть было не приняли за шпиона, переодевшегося скоморохом, но выручил дипломатический паспорт.

Наконец все формальности закончены, и Чудаков после полуторагодового отсутствия снова в России. Проблема передвижения упрощается, хотя транспортные средства не становятся более комфортабельными. В нетопленом вагоне с выбитыми стеклами, плотно набитом людьми самого разного обличия, Евгений добирается до Москвы. И всего-то с двумя пересадками, лишившись одного из чемоданов, украденного где-то под Тверью, к счастью, не того, который набит технической литературой и заметками, сделанными в Англии!

Москва встречает путешественника неласково. Дома не отапливаются, трамваи не ходят, хлеб выдается по карточкам — двести граммов в день. Но тепла человеческого общения, которого так не хватало в Лондоне, здесь в избытке.

Прежде всего Евгений едет к старшей сестре Маше. Мать писала ему в Англию, что Маша в Москве, работает врачом железнодорожной больницы в Басманном переулке. Сестра рада Евгению безмерно, везет его к себе, целый вечер без устали рассказывает о доме, о последних событиях в стране. Сокрушается, замечая, как он похудел, но отдает должное усвоенному им английскому стилю.

На следующий день Чудаков навещает свою старую хозяйку, предполагая, что она, по-видимому, забыла бывшего студента-квартиранта. Но, оказывается, она его прекрасно помнит, и воспоминания эти добрые. Ему снова — и совсем недорого — предлагают прежнюю комнату в Токмаковом переулке.

Следующий визит в Техническое училище. Он вызывает особое волнение в душе. Ведь английские газеты писали, будто новые власти закрыли в России все высшие учебные заведения, студентов мобилизовали в армию, а профессоров — на принудительные работы. Вот и училище. В его широко распахнутые двери входят люди. Только вывеска изменилась. Слово «императорское» исчезло из названия и добавилось слово «высшее» — Московское высшее техническое училище (МВТУ).

С трепетом поднимается Чудаков по лестнице альма матер. Студенты уступают ему дорогу, принимая за иностранца. На третьем этаже, там же, где и раньше, — кафедра «Двигатели внутреннего сгорания». Евгений распахивает двери и попадает в крепкие дружеские объятия. Заведующим кафедрой назначен молодой преподаватель, давний знакомый Николай Романович Брилинг. Здесь же старый приятель Владимир Кленов. В училище по-прежнему преподает Жуковский. Почти все активисты авиационного кружка — Туполев, Стечкин, Архангельский, Микулин — тоже работают тут. Значит, врали английские газеты. Новая власть, судя по всему, поддерживает науку и заботится о высшей школе. Жизнь продолжается!

Вскоре Чудаков получил место преподавателя на кафедре Брилинга и сразу же включился в работу. Но через некоторое время он почувствовал, что она не удовлетворяет его. Кругом такое творилось! Перекраивались вековые границы, рушился старый экономический уклад, трещали традиционные социальные отношения. Требовало коренного переустройства и российское машиностроение. Наконец-то, через десятки лет после начала мировой промышленной революции, благоприятные условия для этого появились и в России.

Вместе с ММ-младшим, теперь Михаилом Михайловичем Хрущевым, который под влиянием отца из машиностроителя широкого профиля превратился все-таки в автомобилестроителя, Чудаков стал размышлять, как можно применить в решении актуальных хозяйственных задач молодой Советской Республики знания и опыт, полученные в Англии? Как осуществить давно вынашиваемые планы научной разработки основных вопросов автостроения?

Год 1918-й. Что за год! Страхи, надежды, победы, поражения — все в максимальном масштабе. Кажется, само время сжалось, уплотнилось, превратилось в упругий неукротимый поток, выбрасывающий на берег одно за другим великие события.

10–11 марта в Москву из Петрограда, к которому рвутся германские войска, вынужден переехать Совет Народных Комиссаров Российской Советской Федеративной Республики.

15 марта ратифицирован мирный договор с Германией, вошедший в историю под названием Брестского мира.

В апреле появляется работа В. И. Ленина «Очередные задачи Советской власти», в которой развернута программа начала социалистического строительства.

В июле V Всероссийский съезд Советов принимает первую Советскую Конституцию — Конституцию РСФСР.

А в июне — августе по всей стране вспыхивают десятки контрреволюционных мятежей, организуются всевозможные антисоветские правительства. Разгорается новая война — гражданская. 2 сентября ВЦИК объявляет: «Республика на военном положении».