— Это Санториус! Сайрус, мы здесь! — Андреа изо всех сил размахивал горящей веткой.
Однако и так было понятно, что шлюпка шла именно к ним. Через несколько минут Андреа уже обнимал своего офицера. На глазах Травалини даже навернулись слезы.
— Давайте погрузим все, и на борт. — Санториус, казалось, устал от объятий и поторапливал Андреа с товарищами. Команда шлюпки не сошла на берег, моряки сидели молча и сушили весла.
— Нет, сейчас на борт! В темноте тяжело грузиться! — Андреа спешил на свой корабль.
— А где все? — Санториус понял, что всего три человека ожидают на берегу.
— Потом, завтра утром! Давайте на борт!
Шлюпка, приняв пассажиров, устремилась на рейд «Диссекта».
— А что же Топо, почему он не пошел с вами? — спросил Андреа.
— Он готовит вам встречу на борту, — спокойно ответил Сайрус. — Сюрприз.
— Вот же неугомонный, — улыбнулся Андреа.
— И вправду неугомонный, — согласился Санториус.
Шлюпка глухо ударилась о борт, и Андреа взлетел на родной корабль, словно пилигрим, возвращающийся домой.
— Добро пожаловать на борт! — встретил Андреа голос Ван Фогта. — Рад видеть вас дома!
Андреа осмотрелся и понял, что все не так, как надо. У грот-мачты стоял штурман в дорогой одежде, не сняв шляпу, как это требовал этикет. Чуть дальше бизани стоял бледный даже в свете фонарей Топо. И еще на палубе стояли матросы, с пистолями за поясами, совершенно неуместными при встрече капитана.
— Штурман, почему встреча не по этикету? — голос Андреа предательски дрогнул.
— А так вышло, у нас власть поменялась, — гадко усмехнувшись, ответил Ван Фогт.
— Да? — Андреа сам для себя неожиданно успокоился. Все стало на свои места, и нервы немедленно пришли в порядок. Главное — не оставалось сомнений как действовать. — И кто теперь тут главный?
— Осмелюсь представиться, капитан «Диссекта» Ван Фогт. — Штурман шутовски снял шляпу и в поклоне расшаркался. — Прошу любить и жаловать.
Андреа молниеносным движением выхватил шпагу и точным ударом пронзил глаз штурмана, воткнув лезвие в мозг. Тот, не издав ни звука, рухнул на палубу.
— Кто еще хочет тут быть капитаном? — холодно и жестко спросил Андреа.
— Не хорохорься, мальчик, тут есть, кому командовать, — раздался из-за спины голос Санториуса, — ты потерял корабль, поэтому…
— А теперь послушайте меня, сволочи! — раздался громовой голос из глубины пушечной палубы. — Это говорю вам я, канонир Мокей!
Все повернулись на голос Мокея, пираты на минуту даже забыли об Андреа. Канонир стоял возле мортиры с запалом в руке.
— Вот смотрите, уроды! Мортира направлена в зенит. Если я сейчас поднесу запал, то через миг бомба весом в сотню фунтов рухнет на палубу. И от вас, сволочи, уже ничего не останется. Вы сомневаетесь в меткости вашего канонира?
— Мокей, не стоит суетиться, — прервал его Санториус. — Ведь мы же сохранили вашу жизнь…
— Боцман, хоть ты и сволочь, освободи Топо. — Андреа понял, что никто из команды не хочет погибнуть сейчас же, а намерения Мокея не оставляли сомнений.
— Да, капитан! — Хан-Вайер метнулся к Топо и разрезал веревку, связывавшую его руки.
Никто из моряков, вооруженных пистолями, не достал оружие. Андреа, отдавая команду, рисковал, но он рассчитывал, что, будучи уверенными в своем превосходстве, восставшие даже не удосужились зарядить пистоли.
Юноша, размяв онемевшие руки, спокойно отнял нож у боцмана и подошел к Санториусу.
— Вот посмотри, ублюдок, у меня в руке нож, только нож, а у тебя и пистолет, и шпага. А ты знаешь, что сейчас произойдет и почему?
— Ты сдохнешь. — Санториус отвел пистолет от головы Андреа.
И моментально лишился оружия, потому что капитан резким ударом выбил пистолет из рук лейтенанта.
Тут с легким свистом воздух разрезал летящий клинок. Лейтенант захрипел и упал на палубу со скальпелем в горле.
— Хирург должен уметь обращаться со своим инструментом, — весело сказал Травалини и развел руками.
— Эта сволочь убила Барбароссу. — На глазах Топо навернулись слезы. — Живого выбросил в море.
Он с легкостью, словно это был не мертвец, а мешок с сеном, перебросил труп Санториуса через планшир.
— Итак, кто еще недоволен капитаном? — Андреа повернулся к команде, стоящей в растерянности на палубе. — Давайте признавайтесь. Нас трое, а вас много. Ну?
Голос Андреа был жесток и не оставлял никаких надежд бунтовщикам.
И тут в толпе моряков раздался резкий всхлип. Команда расступилась. На палубе лежал труп с перерезанным горлом.
— Извините, капитан, тут был один, который… — промямлил Лимо Каннир. — Вот мы его и того… Мы люди подневольные. Мы всегда вас капитаном считали и считаем.
— Ладно, бог вам судья. Пока. А сейчас ты, — Андреа показал пальцем на Лимо, — Травалини и Манко, заберите оружие и всех в трюм, под замок.
— А что потом? — спросил Травалини.
— Утром разберемся. Но одно могу сказать: невиновных простят, виновных — повесят. Лучше будет, если дело не дойдет до властей. Всем по местам! Отбой! Мокей — на охрану моей каюты.
Когда за Андреа и Топо закрылись двери, капитан плеснул в кружку рома, залпом выпил его и спросил:
— Что происходит? Ты знаешь, сколько раз я уже задаю себе такой вопрос?! Как получилось, что корабль захватил этот сброд? Ты же нанимал людей в Порт-Ройале! Что произошло? Объясни мне, где Сайлер?
Рикки то ли вздохнул, то ли всхлипнул.
— Сегодня, когда вышли на рейд, Ван Фогт поставил условие: или я сделаю все, чтобы ты не догадался о бунте, или он… — Топо не стал говорить, «что он». — А Санториус взял Барри и просто вышвырнул его за борт. Потом связали меня и поставили у бизань-мачты. И сказали: одно мое неосторожное слово — и убьют всех вас сразу же.
— Что же они меня не убили?
— У них был договор: если ты всю добычу привезешь на борт — убить. Если же ты не привезешь золото сразу, то тогда, шантажируя тебя заложником, заставить привезти добычу или показать, где ты ее спрятал. Заложник — это значит я.
— А Мокей? Он был с ними, а потом передумал? Я понимаю, матросня, им все равно, с кем и куда, но канонир?
— Он весь переход прикидывался мертвецки пьяным. Ну, не то чтобы совсем уж прикидывался…
Андреа подошел к двери, распахнул ее и отдал команду:
— Канонира сюда!
Мокей, стоящий на страже, от неожиданности вздрогнул и вошел в каюту.
— Ну, заходи, заходи, — сказал Андреа, — рассказывай. А то от Топо, который в конуре просидел все время, подробностей не узнаешь.
— Да что тут рассказывать. То, что много гниленького народа набрали в Порт-Ройале, я сразу заприметил. Себе в пушкари я потому сам и набирал, чтобы на них положиться можно было. Но моих людей было мало. А как шхуну итальянскую выручили, так вся эта шваль по углам шептаться стала. Мол, почему удачу упускаем, где наша доля… Ну и приятелю вашему, Топо то есть, — Мокей кивнул в сторону юноши, — глотку перерезать хотели.
— А мне за что? — удивился Топо.
— Не любят любимчиков, да и уверены были, что ты поставлен присматривать за командой.
— А что за шхуна? — перебил Андреа.
— Я потом объясню, — ответил Топо. — Пусть он расскажет.
— Так вот, — продолжил Мокей. — Как Горн прошли, сами-то они боялись без Сайлера, так и устроили бунт.
— И ты пошел вместе с ними? — Андреа глянул строго прямо в глаза канониру.
— А на рожон переть славы мало, да и Топо пусть спасибо скажет, что жив остался. Это я Ван Фогту мыслишку кинул, что вас, капитан, трудно будет на борт заманить, если его не будет. И сказал еще, что помощника вашего и фельдшера отпустить надо, не по чести их убивать. Но вот он не даст соврать: когда напали на англичанина, я честно спрятался. Прикинулся пьяным. Пиратствовать, да еще на своих нападать — это не по мне.
— Так. Еще и англичане. Много взяли добычи? — Андреа с досады хлопнул себя по колену ладонью.
— Взяли-то много, но потом за неделю в Ла-Серене[88] спустили.
