Из-за этого, так же как и из-за раздачи степеней влиятельным финансистам и политикам, не сделавшим никакого вклада в науку, наши университеты серьезно отклонились от своего предназначения и уронили достоинство научной степени и свой научный престиж в целом.

Получив степень магистранта уголовного права, я рассчитывал в качестве диссертационной работы представить мой солидный труд "Преступление и кара, подвиг и награда", опубликованный в 1913 году. Предварительные отзывы профессоров Санкт-Петербургского и некоторых других университетов были большей частью благоприятными. Для защиты была создана комиссия в феврале 1917 года. Мои планы, однако, были нарушены произошедшими случаями насилия и беспорядков и начавшейся вслед за ними русской революцией в феврале 1917 года. Беспорядки и воспоследовавший революционный взрыв полностью прервали нормальную университетскую жизнь, включая и процедуру присвоения научных степеней. Коммунистическая революция в октябре 1917 года и начавшаяся вскоре гражданская война продлили паралич практически всех функций университета до 1918 года. В 1918 году правительство коммунистов выпустило декрет, полностью отменяющий научные степени и звания во всех вузах. Эти революционные обстоятельства объясняют, почему мое намерение выйти на защиту магистерской диссертации провалилось и почему мне пришлось ждать до 22 апреля 1922 года, чтобы получить степень доктора социологии (*7), защитив диссертацию, в качестве которой я представил два тома моей "Системы социологии", опубликованных в 1920 году.

Находясь в очень зависимом, приниженном и далеком от нормального состояния, универси-теты начали постепенно оживать в 1919-1921 годах. По мере возобновления университетских функций старые преподаватели, т. е. дореволюционные ученые, в противоположность "красным профессорам" (*8), назначенным коммунистическим правительством, потихоньку, если и не официально, то по крайней мере на практике, восстановили научные степени в норме, близкой к дореволюционной. Новые требования к соискателям были все-таки несколько менее суровые, чем раньше. Преподаватели университетов знали по собственному опыту, что в условиях голода, нехватки предметов первой необходимости, постоянных эпидемий и мерзости запустения, вызванных гражданской войной, в атмосфере постоянного преследования ученых некоммунис-тических убеждений, жесткого правительственного террора и полной личной незащищенности ученых невозможно вести какую-то серьезную научную работу. В эти годы только малая часть некоммунистических ученых смогла сделать что-либо значительное. Большинство же занималось обычной преподавательской деятельностью. В таких условиях ослабление требований для защиты было вполне понятным и простительным. Другим новшеством было то, что из-за правительст-венного запрета научных степеней в конце публичной защиты диссертации профессора не могли голосовать "за" или "против" присвоения соответствующей степени соискателю, вместо этого они голосовали за формулировку "считать (или не считать) диссертацию успешно защищенной". Этот вердикт формально не противоречил запрету, но фактически подтверждал присвоение или неприсвоение научной степени диссертанту.

Несмотря на очень сложные и суровые условия моей личной жизни в 1918-1920 годах (их я опишу в последующих главах), мне удалось каким-то образом написать кроме двух учебников по общей теории права и социологии два объемных тома "Системы социологии". Мне удалось не только написать, но и, что намного труднее, опубликовать эти "подрывные" тома нелегально. Это чрезвычайно сложное, незаконное издание в то время, когда без визы коммунистической цензуры нельзя было напечатать простой визитной карточки или таблички с надписью "Выход", осуществилось лишь благодаря героическим усилиям моих друзей - Ф. И. Седенко-Витязева (*9), руководителя издательства "Колос" и его сотрудников (*10), а также работников двух национализированных (Второй и Десятой государственных) типографий в Санкт-Петербурге.

Будучи моими личными друзьями и сочувствуя моим политическим взглядам и общественной позиции, они тайно осуществили набор книги, подделали разрешение цензуры и, поставив на титульных листах необходимый штамп - Р.В.Ц. (разрешено военной цензурой), отпечатали по десять тысяч экземпляров каждого тома (*11), а затем быстро распространили и распродали весь тираж за две-три недели. Когда коммунистические власти узнали об издании, они распорядились конфисковать все отпечатанные экземпляры. Однако их агенты едва ли нашли и уничтожили хотя бы одну книгу. Конечно, чекисты пытались арестовать меня и Седенко, но мы, ожидая этого, ушли в подполье и оставались там, пока не утихли страсти. (В те годы чекистам приходилось арестовывать так много людей, что они не могли себе позволить тратить слишком много времени и сил на поиски одного человека. Если его не удавалось взять за несколько дней, они были вынуждены прекратить поиски, чтобы заняться другими жертвами.)

После фактического восстановления научных степеней и системы их присвоения в конце 1921 года, деканы факультетов и профессора Санкт-Петербургского университета убедили меня представить два тома "Системы социологии" в качестве докторской диссертации (*12). (Социология вошла в число изучаемых в университете дисциплин при Временном правительстве Керенского в 1917 году, а в 1919-1922 годах была образована специальная кафедра социологии, руководителем которой избрали меня.) После некоторых раздумий я последовал их совету и представил в юридический факультет свои два тома. Специальная университетская комиссия одобрила мою диссертационную работу и назначила 22 апреля 1922 года днем публичной защиты.

По счастливой случайности я сумел сохранить обзорную статью из журнала "Экономист" (No 4-5, 1922 г.), озаглавленную "Диспут профессора П. А. Сорокина". Статья содержит детальный отчет о публичной защите моей диссертации. В ней сказано, что диспут под председательством декана факультета профессора И. М. Гревса (*13), известного специалиста по истории средних веков, состоялся в большой физической аудитории, до отказа заполненной преподавателями, студентами, учеными извне университета, журналистами и заинтересованной публикой. В начале этого памятного заседания ученый секретарь факультета огласил биографические сведения о диссертанте и список его трудов. Затем последовало вступительное слово П. А. Сорокина, открывшее диспут. В своем выступлении он отметил основные принципы, преемственность, методы и цели двух томов его работы. После этого выступили официальные оппоненты, назначенные университетом: известный профессор социологии К. М. Тахтарев (*14), заслуженный ученый, историк и социолог профессор Н. И. Кареев (*15) и знаменитый профессор философии И. И. Лапшин (*16). Каждый из них, дав общую высокую оценку труда Сорокина, подвергал далее детальной критике его слабые и сомнительные стороны. Диссертант энергично защищался по всем пунктам предъявленных ему критических замечаний. Вслед за официальными оппонентами в диспуте выступили несколько других ученых, например, бывший вице-президент I Государственной Думы, профессор Н. А. Гредескул и профессор экономики С. Н. Тхоржевский (*17). Дебаты продолжались в общей сложности шесть часов и закончились тайным голосованием профессоров факультета. Статья в "Экономисте" отмечает в конце, что "ввиду отмены в настоящее время ученых степеней диспут закончился заявлением проф. Н. М. Гревса о единогласном признании работы удовлетворительной. Многочисленная публика наградила диспутанта долго несмолкаемыми аплодисментами" (*18).