Я все хочу вникнуть, как же работает Тихонов, жду, когда начнутся у него «служебные» разговоры. А ведь все его разговоры служебные. Слышу, спрашивает он прапорщика Титова, когда тот собирается везти из городского роддома жену с малышом.

— Товарищ капитан, так дорога же… сами видели.

— Машину дадим, водителя неопытнее. Жена-то, наверное, домой рвется, да и малышу пора с отцом познакомиться…

Семья. Она человеку основательность, уверенность придает. Семейные люди обживаются на границе быстрее, чувствуют ее родным домом. А дом, он хозяином держится. Вот и раовивает Тихонов в людях чувство ответственности за свое дело, за свое место, за товарищей своих.

Напились мы чаю, поблагодарили повара. А он подсел к замполиту с разговором. Старший повар Николай Пантелеев — кандидат в члены КПСС, секретарь комсомольской организации заставы. Разговор с капитаном Тихоновым у него долгий, вопросов накопилось много.

Службой Николая на заставе довольны. Солдат он исполнительный, повар — с выдумкой. Не только о службе толкует солдат, но и о том, как украсить быт на заставе думает:

— Занавески в столовую нужны!

Тихонов обещает помочь. Пусть на первый взгляд занавески и мелочь. Но мелочь эта говорит, что, хоть и недолго служить осталось парню на заставе, не временным человеком чувствует он себя здесь, а хозяином. И помог обрести ему это чувство Тихонов.

Под обложным дождем и мокрым снегом мокнут горы, курган, бугры мыса. От влаги потемнели стены двухэтажной погранзаставы. Сквозь узорчатую ограду, обсаженную кипарисами, заглядывает броневого цвета море.

Будничный день. А на заставе торжества; каждому предстоит сфотографироваться для нового комсомольского билета. А потом шагать с ним по жизни, хранить у сердца. Фотографии — на всю комсомольскую молодость.

Шумно в казарме. Новички, недавно прибывшие из учебного подразделения, старательно причесывают короткие волосы. Сверкают пуговицы, пряжки ремней.

Еще раз глянув в зеркало, по одному входят в канцелярию. Садятся на табуретку перед натянутой простыней, с наивной робостью глядят в фотообъектив. Фотографирует сам начальник заставы майор Игорь Васильевич Подлесный.

Много парней с зелеными погонами служило под началом Игоря Васильевича. Выросли, стали воинами и эти ребята, которых он сейчас встречает в канцелярии. Встречает с улыбкой, с шуткой.

Еще не спавший после дежурства Костя Казначеев присел на табуретку, наклонил голову.

— Не набычивайся, нос выше! — просит майор. — Уловил? — это его излюбленное словечко.

Щелчок фотозатвора, еще щелчок — дубль… Готово! Следующий!

Обычно спокойный, он волнуется: по нескольку раз прикладывается к своему ФЭДу, прицеливается. Знает: не такой уж он мастер в этом деле, на одно старание надежда. Хочется, чтобы хорошо получились.

И все-таки не это главное. На фотокарточке души человеческой не разглядишь, где там! Но Игорь Васильевич видит их, души своих солдат. Для него души этих людей всегда нараспашку. Вот что главное!

— Смелее входи! — подбадривает Подлесный замешкавшегося на пороге Геннадия Мягкова.

Мягков садится, кладет на колени большие ладони. Подлесный минуту изучающе смотрит на солдата, ищет ракурс. Внезапно усмехается: зачем? Вот он, весь на виду, солдат! Окончил профучилище в Воронеже, работал на заводе. Когда Геннадию было двенадцать, отец подарил ему двустволку. «С ружьем, — рассказывал Мягков, — дал всего один патрон. Попробуй, говорит, зайца достать. Я и достал».

Теперь, когда выдается свободная минута, читает и конспектирует книги по лесному хозяйству, готовится в техникум. О природе говорит с увлечением, наизусть читает Тургенева, Некрасова, Кольцова. Мечтает встретить настоящего диверсанта, Комсорг заставы старший сержант Юрий Мочалов говорил: «Если доведется встретиться, Мягков не подведет — он парень упорный…»

А вот Владимир Князев, радиометрист. Высокий, красивый. Прибыл на заставу полтора года назад и как нельзя кстати. Помещение для ПТН уже стояло, а станция пока была в деревянных ящиках с надписью «Не кантовать».

— Однако кантуется, — сказал тогда Князев и взялся за монтаж вместе со старательным Равилем Вагановым.

Работа спорилась, но не всегда ладили между собой энтузиасты, иногда ссорились. Когда станция вошла в строй, а сержант Вагапов стал ее начальником, дружба и вовсе пошла на убыль.

Подлесный, кстати, живо интересовавшийся монтажом, видел, что самим друзьям не залатать образовавшейся в дружбе трещины. Вызвал Ваганова в канцелярию, поставил вопрос ребром: почему? Сержант мялся, скреб мозоль на ладони, наконец ответил:

— Говорю ему: так делай, а он: можно по-иному, лучше, говорит. Пререкается, — Вагапов не скрывал досады.

А Князев не оправдывался: пререкался так пререкался. Лишь месяц спустя майор понял, что покривил Вагапов душой. На самом деле сержант подчиненных к станции не подпускал, профилактику делал сам, ни с кем не советуясь. Трудно было ему возражать. Вагапов опасался, как бы не подорвался его командирский авторитет.

Когда майор указал ему, что за буквой нужно видеть прежде всего живых людей, Вагапов ответил:

— Мне, товарищ майор, морские цели надо искать, а не Князева разглядывать…

Короче, сержант сам подал повод поговорить об этом на комсомольском собрании. Никто не отмалчивался, но не все осуждали Ваганова. Иные поддерживали.

Игорь Васильевич тогда своего мнения не навязывал, но для себя решил: надо провести эксперимент. Случай вскоре представился. Вагапова откомандировали на трехдневное совещание классных специалистов в отряд. Обслуживать РЛС остался Князев.

И вышло так, что в первый же день померк индикатор. Князев спокойно, не паникуя, попросил разрешения начать ремонт. С Виталием Казаковым проверили все узлы РЛС. Ни майор Подлесный, ни прапорщик Александр Трусов в их работу не вмешивались. Вот экран вновь вспыхнул, развертка стала выхватывать из зеленоватых глубин экрана цель за целью.

Помощи инженеров не понадобилось. А Князев напевал:

С помощью локатора Видно до экватора…

Вернувшись с совещания, Вагапов ревниво ощупал станцию. Убедившись, что она в полном порядке, растроганно сказал на родном языке:

— Рахмат, дуслар! Спасибо, друг!

Сейчас Равиль живет и работает в Татарии. Но в каждом письме на заставу обязательно спрашивает: «Как вы там? Техника как?» Князев неизменно сообщает: «Порядок! — не забывая сказать об Аркадии Зыкове и Сергее Дубровском, новеньких операторах: — Смена что надо!»

Майор продолжает фотографировать. У Игоря Васильевича волевое лицо, глаза с лукавинкой. За плечами — большая жизнь. Особый след в душе оставила война. Пятилетним мальчишкой он увидел фашистов, на мотоциклах и танках ворвавшихся в Мещевск. Тяжело было матери Марфе Михайловне с тремя малолетними детьми. Голодно, холодно, бесконечные думы о муже. В первый же день Великой Отечественной войны Василий Григорьевич простился с семьей и заспешил в военкомат. Чтобы снова стать рядовым.

Все памятно: и встреча тяжело раненного под Курском отца, и конец войны, и школа в совхозе «Красный сад», где свекольным соком писали на старых газетах или углем на фанерках; и Алма-Атинское погранучилище, которое Подлесный окончил по первому разряду; и застава на памирском высокогорье — ничто не забыто. Но резче всего врезались в память картофельные очистки у немецких кухонь, пинки и подзатыльники от чужеземцев и морозное утро, когда пришло избавление.

В то утро яростно грохотали пушки, рвались снаряды, горели дома. Марфа Михайловна с детьми забилась в сарай. Неожиданно сюда вбежал замотанный бабьим платком фашист. Одна рука — то ли раненая, то ли обмороженная — завязана тряпкой. Подскочил к Марфе Михайловне, показал на подсумок с патронами, велел зарядить ему карабин. И она стала заряжать. Но едва гитлеровец выглянул на улицу из приоткрытой двери, сзади на его голову обрушился удар прикладом. Солдатка, мать троих детей, сдала пленного подоспевшим советским бойцам…