Впрочем, произведение это слишком знаменито, и слава его настолько бесспорна, что я не останавливаюсь на этом. Я хочу подчеркнуть лишь следующее: картина эта в одно и то же время и очень реальна и очень фантастична, точна в передаче натуры и глубока по замыслу, осторожно разработана и великолепно написана. В ней оправдались все усилия Рембрандта, ни одно из его исканий не оказалось тщетным. Но какова, вообще говоря, была его цель? Рембрандт хотел трактовать живую природу почти так же, как и свои вымыслы, совместить идеал с жизненной правдой. И он достиг этого, пройдя через ряд парадоксов. Таким образом, Рембрандт связал здесь в единую цепь все звенья своего чудесного творческого пути. Два человека, которые долгое время делили между собой силы его духа, подают друг другу руку в этот момент достижения совершенного успеха. Рембрандт завершает свою жизнь шедевром и примирением с самим собой. Но суждено ли ему было обрести мир в душе? Подписав «Синдиков», он, по крайней мере, мог считать, что этот день пришел.

Теперь еще последнее слово о «Ночном дозоре», и мы покончим с ним.

Я уже говорил вам, что заданный сюжет кажется мне слишком реальным, чтобы можно было допустить в нем столько таинственного, и что поэтому фантастичность, его затемняющая, представляется неуместной. Я говорил, что рассматриваемая как представление реальной сцены картина эта малопонятна, а с точки зрения искусства в ней нет того идеального, что составляет естественную стихию Рембрандта, где особенно выступает его талант. Но вместе с тем я отмечал в картине одно обнаружившееся здесь неоспоримое качество художника: искусство вводить в большие полотна, в широкие развернутые сцены новую живописность, преображение вещей, силу светотени, секретов, которой никто — ни до, ни после него — не знал так глубоко. Я осмелился сказать далее, что картина эта отнюдь не доказывает, что Рембрандт был великим мастером рисунка в обычном смысле этого слова, и что она особенно подчеркивает все те различия, которые отличают его от других великих и подлинных колористов. Речь, разумеется, идет не о таланте и мастерстве, так как между Рембрандтом и большими мастерами палитры есть только несходства, но це различия в уровне. Наконец, обратившись для сравнения к его луврским картинам и портретам семьи Сикса, я постарался объяснить, почему Рембрандт именно в этом произведении не является прекрасным мастером техники. В тех случаях, когда художник соглашается видеть природу такой, как она есть, его техника превосходна, а когда ой выражает какое-нибудь чувство, даже, казалось бы, самое невыразимое, это — бесподобный исполнитель.

Не обозначил ли я таким образом, хотя бы приблизительно, контуры и границы этого великого духа? И не поможет ли это вам сделать свои выводы?

«Ночной дозор» является в жизни Рембрандта промежуточным произведением, делящим ее почти пополам и занимающим среднее положение в области его дарования, Картина со всей очевидностью обнаруживает все то, чего можно было ожидать от столь гибкого гения. Но в самой картине возможности эти не раскрылись, нет в ней и совершенства, достигавшегося художником в каждом из жанров, к которым он обращался. Можно лишь предугадать, что Рембрандт может быть совершенным во многих жанрах. Головы в глубине и одно-два лица первого плана свидетельствуют о том, каким станет в дальнейшем портретист, и показывают его новую манеру передавать сходство, отвлекаясь от жизни и проникая в самую суть жизни. Мастер светотени, Рембрандт раз навсегда дал здесь отчетливое выражение этому элементу, который ранее смешивался со многими другими. Он доказал, что светотень существует сама по себе, независимо от внешней формы и от колорита, и что по своей силе, по разнообразию применения, по мощи эффектов и по числу, глубине и тонкости выражаемых ею идей она может стать принципом нового искусства. Он доказал, что можно выразить самые разительные контрасты без колорита, лишь с помощью одного воздействия света на тень. Более определенно, чем кто-либо другой, он сформулировал закон валеров и тем оказал неисчислимые услуги нашему современному искусству. Его фантазия сбилась с пути в этом произведении, несколько приземленном по условиям заказа. И тем не менее, маленькая девочка с петухом — уместна она или нет — показывает нам, что этот великий портретист — прежде всего мечтатель, что этот исключительный колорист — прежде всего художник света, что странная атмосфера его произведений — это воздух, которым только и могут дышать его замыслы, и что, наконец, вне природы или, вернее, в глубинах природы есть вещи, доступные лишь этому искателю жемчугов.

Огромное усилие и интересные предчувствия — вот, по-моему, главное в картине. Она несвязна лишь потому, что преследует многие противоречивые цели. Она неясна лишь потому, что само задание было неопределенным, а замысел не вполне ясным. Она несдержанна лишь потому, что ум художника напрягал усилия, чтобы овладеть сюжетом, и впадает в крайности, потому что рука, творившая ее, была более смела, чем уверенна. В ней ищут тайн, которых в ней нет. Единственная тайна, какую я в ней вижу, — это вечная и скрытая борьба между реальностью, властно заявляющей о себе, и истиной, как ее постигает ум, погруженный в химеры. Историческое значение картины обусловливается огромностью труда и значительностью устремлений, итогом которых она является. Известность картины основана на ее необычности. Наконец, ее несомненное бессмертие вытекает, как я уже говорил, не из того, что она собой представляет, а из того, что она утверждает и предрекает.

Насколько мне известно, ни один шедевр не лишен недостатков. Но обычно он является по меньшей мере точным и полным выражением способностей мастера. Можно ли с этой точки зрения считать шедевром амстердамскую картину? Не думаю. Можно ли, основываясь на ней одной, написать вполне обоснованное исследование о гении такого масштаба? Можно ли измерить его? Что случилось бы, если бы «Ночной дозор» исчез? Образовались бы пустота, пробел? И что произошло бы, если бы те или иные избранные картины и портреты Рембрандта тоже исчезли? Какая из этих потерь умалила бы более или менее славу Рембрандта, и от какой, следовательно, больше всего пострадало бы потомство? И, наконец, знают ли как следует Рембрандта те, кто видел его в Париже, Лондоне и Дрездене? И знают ли его в совершенстве те, кто видел его только в Амстердаме и только картину, считающуюся его шедевром?

Я думаю, что «Ночной дозор», как и «Успение» Тициана, — капитальная и очень значительная, но вовсе не лучшая из его картин. Думаю также, не сравнивая достоинства этих картин, что Веронезе остался бы неизвестным, если бы был представлен только «Похищением Европы». Это одно из наиболее известных, но, без сомнения, и самых неудачных его произведений. Оно не только не означает шага вперед, но скорее предвещает закат художника и упадок целой школы.

Как видите, «Ночной дозор» — не единственное в истории искусства недоразумение.

В жизни Рембрандта, как и в его живописи, много теней и темных углов. Насколько Рубенс в своей общественной и частной жизни всегда был таким же, как в яркий полдень своего творчества, — ясным, блестящим, искрящимся умом, полным радости жизни, горделивой грации и величия, настолько Рембрандт таится и как будто всегда что-то скрывает, будь то в живописи или в жизни. У него нет ни дворца с многочисленным штатом, как у большого вельможи, ни свиты, ни галерей в итальянском вкусе. Невзрачная обстановка, потемневший дом мелкого купца, полный хаос внутри, как у коллекционера, букиниста, любителя эстампов и редкостей. Никаких общественных занятий, которые отвлекали бы его от мастерской и втягивали в тогдашнюю политику, никаких милостей, которые бы привязывали его к какому-нибудь государю. Ни официальных почестей, ни орденов, ни титулов, ни лент, ничего, что связывало бы его близко или отдаленно с какими-нибудь событиями или деятелями, которые могли бы спасти его от забвения: история, говоря о них, при случае упомянула бы и его имя. Рембрандт принадлежал, и то с натяжкой, к третьему сословию, как сказали бы во Франции 1789 года, — к тем массам, в которых отдельные личности сливаются, где жизнь однообразна, а обычаи лишены всякого благородства. Даже в этой протестантской и республиканской стране с ее так называемым равенством сословий и без аристократических предрассудков, несмотря на все своеобразие гения Рембрандта, его неприметное социальное положение не позволило ему выбраться из низов, в которых он и утонул.