И он махнул рукой, точно отгоняя муху.

– Вернемся к нашим баранам, – сказал он. – Значит, вы подтверждаете, что знали Степу?

– Да, – вздохнул я.

– Стало быть, вы принадлежали к их компании… А отличные были ребята, черт возьми, да, Поль?

– Да уж… Но все исчезли, – подавленно произнес Зонахидзе. – Вот только вы, месье… Я рад, что нам удалось вас… локализовать… Вы были в компании Степы… Поздравляю… Та эпоха куда лучше нашей… а главное – люди были иного сорта, не то что теперь…

– Главное – мы были моложе, – усмехнулся Эртер.

– Когда, в какие годы? – спросил я с бьющимся сердцем.

– Да мы все путаемся в датах, – сказал Зонахидзе. – Во всяком случае, до потопа…

Он внезапно помрачнел.

– Бывают же совпадения… – сказал Эртер.

Он встал, подошел к невысокой стойке в углу и вернулся к нам, листая газету. Потом протянул ее мне, указывая на объявление:

Дочь, сын, внуки, племянники и внучатые племянники, а также друзья – Жорж Сашер и Степа де Джагорьев – с прискорбием извещают о кончине Мари де Резан, воспоследовавшей 25 октября, на девяносто втором году жизни.

Погребение на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа после отпевания в кладбищенской часовне 4 ноября в 16 часов.

Заупокойная служба девятого дня состоится 5 ноября в русской православной церкви: Париж, XVI округ, ул. Клод-Лоррен, 19.

Специальные уведомления рассылаться не будут.

– Так, значит, Степа жив? – спросил Зонахидзе. – Вы с ним видитесь?

– Нет, – сказал я.

– И правильно. Надо жить настоящим. Ну что, Жан, коньячку напоследок?

– Сейчас.

С этой минуты они, казалось, потеряли всякий интерес к Степе и к моему прошлому. Но это уже не имело значения. Я напал хоть на какой-то след.

– Вы не дадите мне эту газету? – спросил я с деланым безразличием.

– Конечно, – сказал Эртер.

Мы чокнулись. Итак, от того, кем я был когда-то, остался лишь смутный силуэт в памяти двух барменов, да и то заслоненный наполовину фигурой некоего Степы де Джагорьева. А об этом Степе они ничего не слышали со времен «потопа», как выразился Зонахидзе.

– Значит, вы частный детектив? – спросил Эртер.

– Уже нет. Мой патрон ушел на покой.

– А вы? Продолжаете этим заниматься?

Не отвечая, я пожал плечами.

– Как бы то ни было, я рад с вами познакомиться. Приходите, вы всегда будете здесь желанным гостем.

Он уже встал и протягивал нам руку.

– Простите меня… Я вас выставляю, мне надо заняться бухгалтерией… А тут еще они… только оргий мне не хватало…

Он кивнул в сторону пруда.

– До свиданья, Жан.

– До свиданья, Поль.

Эртер задумчиво посмотрел на меня. И сказал, растягивая слова:

– Теперь, когда вы встали, у меня в памяти возникает совсем другой человек…

– Кто же? – спросил Зонахидзе.

– Один постоялец из отеля «Кастилия», который всегда возвращался поздно ночью… когда мы там работали…

Зонахидзе, в свою очередь, окинул меня взглядом.

– А что, – заметил он, – может, вы и жили когда-то в «Кастилии»…

Я растерянно улыбнулся.

Зонахидзе взял меня под руку, и мы направились к выходу. В зале стало еще темнее, чем раньше. Новобрачной в бледно-голубом платье за столиком уже не было. Когда мы вышли, с той стороны пруда до нас долетели всплески музыки и смех.

– Прошу вас, – обратился я к Зонахидзе, – если вам не трудно, напомните мне мелодию песни, которую заказывал этот, как его…

– Степа?

– Да.

Он стал насвистывать первые такты. Потом остановился.

– Вы хотите встретиться со Степой?

– Может быть.

Он с силой сжал мне руку:

– Скажите ему, что Зонахидзе часто думает о нем.

Его взгляд задержался на мне.

– Кто знает, может, Жан и прав. Вы были постояльцем отеля «Кастилия»… Постарайтесь вспомнить… отель «Кастилия», улица Камбон…

Я повернулся и открыл дверцу автомобиля. Кто-то съежился на переднем сиденье, прижавшись лбом к стеклу. Я наклонился и узнал новобрачную. Она спала, бледно-голубое платье задралось выше колен.

– Надо как-то от нее избавиться, – сказал Зонахидзе.

Я легонько потряс ее, но она не просыпалась. Тогда я обхватил ее за талию и с трудом вытащил из машины.

– Не можем же мы бросить ее прямо на землю, – сказал я и, подняв, отнес на руках в ресторан. Голова молодой женщины откинулась на мое плечо, светлые волосы ласкали шею. Пряный аромат духов напоминал мне что-то. Но что?

Было без четверти шесть. Я попросил таксиста подождать меня на улочке Шарль-Мари-Видор, а сам пошел пешком к улице Клод-Лоррен, где находилась русская церковь.

Двухэтажное строение с тюлевыми занавесками на окнах.

Справа тянулась широкая аллея. Я встал на противоположном тротуаре.

Первыми у входа в дом, со стороны улицы, остановились две женщины. Одна из них, темноволосая, коротко стриженная, была в черном шерстяном платке. На голове другой, сильно накрашенной блондинки, красовалась серая шляпа, по форме напоминавшая мушкетерскую. Я слышал, что они говорят по-французски.

Подъехало такси, из него с трудом выбрался совершенно лысый, тучный старик с набрякшими мешками под узкими раскосыми глазами. Он пошел по аллее.

Слева, свернув с улицы Буало, ко мне приближалась группа из пяти человек. Две немолодые женщины вели под руки старичка, бледного и хрупкого, словно из гипса. За ними шли двое мужчин, наверное отец и сын, очень уж они были похожи друг на друга – оба в серых элегантных костюмах в полоску, – отец выглядел как-то фатовато, у сына были белокурые вьющиеся волосы. Их догнала машина, откуда вылез другой старик с седыми волосами ежиком, подтянутый и быстрый, в пелерине из плотного сукна. Выправка у него была военная. Не он ли Степа?

Все они вошли в церковь через боковой придел, в конце аллеи. Мне хотелось пойти за ними, но мое присутствие среди этих людей наверняка привлекло бы внимание. Меня все больше мучила тревога, что я так и не угадаю, кто из них Степа.

Справа поодаль остановился автомобиль. Из него вышли двое мужчин, потом женщина. Один мужчина, очень высокий, был в темно-синем пальто. Я перешел улицу и ждал, пока они поравняются со мной.

Они подходят все ближе, ближе. Мне кажется, что высокий, прежде чем свернуть в аллею вместе с остальными, бросает на меня пристальный взгляд. Сквозь витражи окон, выходящих на аллею, видны горящие свечи. Он наклоняется, чтобы пройти в дверь, слишком низкую для него, и во мне возникает уверенность, что это и есть Степа.

Мотор такси работал, но шофера за рулем не оказалось. Дверца была приоткрыта, будто он должен был вот-вот вернуться. Куда он мог подеваться? Осмотревшись, я решил поискать его где-нибудь поблизости.

Я обнаружил его в кафе неподалеку, на улице Шардон-Лагаш. На столике перед ним стояла кружка пива.

– Вы еще долго? – спросил я.

– Ну… минут двадцать.

Белокожий блондин, пухлые щеки, голубые глаза навыкате. Пожалуй, я никогда не встречал человека с такими мясистыми ушными мочками.

– Ничего, что я не выключил счетчик?

– Ничего, – сказал я.

Он мило улыбнулся.

– Не боитесь, что такси угонят?

Он пожал плечами:

– Да ну…

Ему принесли бутерброд с ветчиной, и он деловито принялся за него, не спуская с меня тусклого взгляда.

– А кого вы, собственно, ждете?

– Да тут, одного… он должен сейчас выйти из русской церкви.

– Вы русский?

– Нет.

– Глупо как-то… Вы б его спросили, когда он выйдет… Дешевле обошлось бы…

– Ничего не поделаешь.

Он заказал еще пива.

– Я не мог бы попросить вас купить мне газету?

Он полез было в карман, но я остановил его:

– Что вы…

– Спасибо. Купите мне «Эриссон». И еще раз спасибо… вот…

Я долго блуждал в поисках продавца газет и обнаружил его только на Версальской авеню. «Эриссон» оказался газетенкой, напечатанной на бумаге болотного цвета.