До сих пор мы были совершенными верующими. Каково же лекарство? «Знание», внутренний интеллект, энергичное более глубокое понимание! Когда они становятся доступными, можно положительно использовать элементы нашей сферы.

__________

Хотя ясно, что для истинной полноты осуществления необходим иной подход к знанию, такой подход часто наталкивается на многие трудности. Этот факт служит указанием наряду с различной критикой обычного знания на наиболее нежелательную черту тенденции «умствования» и «структуры верования» — они не допускают в отношении себя значительной и положительной критики. Поэтому они закрывают собой новые перспективы.

Может и не быть ничего плохого в верованиях и понятиях самих по себе, но если они составляют единственный путь, известный нам о бытии, они становятся ловушкой. Число их растет, и они сцепляются, пока не исчезают из вида все альтернативы. Это равносильно настоятельному домогательству нашего внимания, когда они удерживают нас крайне узко «настроенными». Совокупный эффект всего этого приводит к тому, что, чтобы познать реальность, обычно оказывается, что мы должны принимать ее на уровне, где она представляет себя и где ясно, что есть нечто, что можно познавать. Однако это всегда оказывается тем же видом вниманий и познавания. Поэтому мы бессознательно убеждаемся в том, что даже если бы мы могли посмотреть иначе или еще куда-то, нечего было бы видеть. И, конечно же, не было бы ничего, что релевантно соотносилось бы с этим обычным миром. Так обстоят дела.

Поскольку обычные точки зрения являются столь протекционистскими, то, прежде чем мы освободимся от накладываемых ими ограничений, нам необходимо сделать особоеусилие, чтобы открыто бросить им вызов. Но именно в связи с тем, что они воплощают в себе такое сопротивление к изменению, мы и будем иметь дело с возражениями, вытекающими из наших старых взглядов. Мы можем увидеть себя внутренне разделенными — недовольными старыми взглядами, тем временем все еще находясь под влиянием их страхов и консерватизма. Можно даже усомниться в ценности нашей собственной критики обычного знания. Это — сомнения, удерживающие нас от того, чтобы посмотреть дальше: как можем мы заявлять, что обычное знание ложно просто потому, что оно — лишь* только то, что мы знаем? Откуда наша уверенность в том, что такое познавание важно для нас, релевантно нашему привычному опыту? Как могут необычные состояния сознания не критически, а значимо соотноситься с обычным состоянием?

Способ разрешить эти сомнения как философски, так и экзистенционально — это подвергнуть критике старый подход (и тем самым поймать намек на природу нового пути «познавания»), не сохраняя никаких базовых терминов или предположений обычного знания. Мы не нуждаемся в том, чтобы взять в качестве фундаментального «ум», психофизический организм или субъект. Не нужно нам также и сохранять общепринятый акцент на нашем обычном знании как особом функционировании или состоянии (а снимая это ударение, мы можем освободиться от идеи, что лучшее «познавание» должно быть изменением, неординарным состоянием, подобным «измененному состоянию сознания»). Используя такой фундаментальный вызов в качестве гида при утончении нашего переживания, мы обнаружим, что появляется сам по себе другой вид познавательности, вначале принимающий характер неожиданно возникающего и мощного критического свойства. Эта способность уже под рукой, и просто требуется полное очищение, чтобы ей открыться.

Именно потому, что это «познавание» столь близко к нам, мы можем сказать, что оно и его критическая оценка наших условий действительно релевантны и что само оно не является новым состоянием. Оно не отделено от обычного познавания некоторой специфической для состояния границей; оно релевантно, потому что на самом деле постигает то же самое известное нам содержание. Суть в том, что оно делает это, не подкрепляя обычных оценок и предпочтений, данных в этом содержании. Этот отличный подход к «познаванию» может подвергать сомнению содержание обычного знания и даже статус «мира», ничего не отвергая и не заявляя о несуществовании обычных вещей. Возникающее «познавание» просто способно пересмотреть знакомый мир и человеческий опыт и увидеть, что все это — просто «низшее знание».

Эта формулировка в конце концов оказывается успешной в снятии возражений, выставляемых против обычной критики обычного знания. Например, чертой «низшего знания» на самом деле является ограничительное ударение на субъекте, но «низшее знание» — это не только то, что знает субъект. Вместо этого оно представляет собой в целом тенденцию, включающую в себя «субъект, познающий объект с помощью обычного знания». Так как сведение вещей мира «лишь к мысли ума» равносильно произвольному субъективному идеализму, мы можем сказать, что все — и познающие субъекты, и познаваемый объект — является буквально «низшим знанием». «Низшее знание» поэтому не отличается по качеству от «обычного знания», это скорее всесторонний термин, включающий все грани нашей общепринятой реальности.

Сами физические объекты — просто «знание» в этом смысле «низшего знания», что не сводит их к субъективизму. Так же, как раньше мы видели, что все вещи — это «пространство» и «время», мы можем видеть, что они есть «знание». Это равносильно смене обычного взгляда на то, что составляет мир. Нет ни субъекта, ни объекта — только отдельное и ограниченное «пространство», «время» и «знание».

Наша область — это низшее «пространство», «время» и «знание», когда термин «низшее знание» используется близко к исчерпывающему типу «значения», относящегося ко «времени» в частях I и II. В этом же смысле мы даже можем сказать, что мир есть «значение». Затем мы можем пойти дальше и сказать, что сам мир есть «вера» в особом смысле, относящемся к необычно широкому охвату термина «низшее знание», но не «вера» в обычном смысле, как то, что мы просто научены видеть или во что научены верить. Для того чтобы свести мир к вере этого обычного вида, нужно было бы предположить существование многих вещей, что редуцирующее требование намерено переоценить — людей, умы, тела, учение, системы образования и т. д.

Заявляя о том, что мир есть «низшее знание», мы можем пойти достаточно далеко, все без исключения подвергая вопрошанию. Несомненное можно поставить под сомнение. И этот критический вызов к «низшему знанию» и его пересмотр теперь может основываться на отдельных моментах, как это только что было сделано (хотя и на более поверхностном уровне) в предыдущей критике обычного знания.

Каким бы, в общем, творческим, изобретательным, ярким ни казался наш план, он, рассматриваемый как «низшее знание», предстает как утомительно однообразный и мертвящий. В основе своей оно суть функционирование на уровне записывающей машины… поверхностные реакции, старательно и механически приписанные познающему субъекту.

У «низшего знания» слишком мало глубины и чувствительности, так же, как и гибкости. Все понуждается к соответствию с некоторой имплицитной логикой того, как случается познание и как структурирован известный мир. «Низшее знание» действует подобно некоторому виду магнита, привлекая переживания и предположения, затемняющие понимание природы явленности. Оно отслеживает лишь самую поверхность Пространства и Времени, позволяя появиться ограниченным «пространству» и «времени», которые, в свою очередь, ограничивают способность знать, оценивать. «Низшее пространство» не обеспечивает достаточного места для широкой перспективы. «Низшее время» слишком торопливо, чтобы ухватить сердцевину вещей и должным образом отразить ее.