Вскоре я сидел в кабине мощнейшего транспортного средства, слушая деревянный голос инструктора:

— Рулевое управление служит для поворота направо, налево и в другие стороны совместно с перемещением рукояти указателя куда поворачивать…

Управление тягачом я освоил в рекордные сроки и, немало гордясь таким достижением, радостно отрапортовал о нем полковнику, чье настроение в последние дни по неизвестным причинам отличалось стабильной мрачной подавленностью.

— Тогда собирайся, — угрюмо приказал мне начальник. — Форма одежды — полевая, возьми с собой все ценные вещи и деньги, убываешь в командировку. Да! — Он раскрыл сейф, достав оттуда два «макарова». Один из пистолетов передал мне. — Засунь за пояс, никому не показывай… Трогаемся ночью, а пока можешь взремнуть.

Не задавая лишних вопросов, я покинул кабинет руководства.

Ровно в час ночи, когда дивизион почивал глубоким сном, Михал Иваныч, сопровождаемый дежурным офицером и начальником караула, снял бирки с охранными печатями, висящие на суровых нитках, просунутых в стальные петли ворот секретного подземного ангара, открыл многочисленные запоры, и мы проследовали в бетонное чрево хранилища, где стояли стратегические тягачи с зачехленными ракетами новейшей конструкции.

— Сержант Подкопаев… займите место водителя… — кивнув на один из тягачей, приказал мне полковник торжественным голосом.

— Есть! — Я нырнул в кабину «урагана», начиная уяснять причину ночной поездки: мы вывозили оружие, не предназначенное для всеобщего обозрения, направляясь, вероятно, к железнодорожной ветке, где располагалась специальная погрузочная станция.

Взревел дизель, сизые выхлопные газы заполонили подземелье, откуда неторопливо выползала многотонная махина перевозчика ракет. Я зажег фару-искатель, высветившую погруженные во тьму здания дивизиона, и тут в кабину забрался, усиленно крестясь, Михал Иваныч.

— Ну, Толя, с Богом! — произнес он свою сакраментальную фразу. — Рули осторожно, не рядовой состав везем… И не табачные изделия. Пистолет взял?

— Конечно.

— Ценная вещь… На черном рынке две тысячи марок дают…

Мы выехали за ворота дивизиона, направляясь к автобану. Только тут я, всецело поглощенный управлением тяжелого транспортного средства, заметил на коленях полковника портфельчик, из которого, порывшись, он извлек портативную рацию с цифровым табло, проговорив в ее микрофон:

— Я «Одуванчик», как слышите, прием?!

— «Одуванчик», я «Поле», — откликнулся чей-то далекий, бесцветный голос. — Доложите о маршруте.

— Базу покинул, прохожу участок номер один.

— Вас понял, будьте на связи при переходе на участок номер два.

— Контроль? — спросил я полковника.

— Ага, — кивнул он, нервно закуривая.

— Четко работают, — прокомментировал я.

— Они такие… — сказал Покусаев неопределенно.

Внезапно меня посетило некое подозрение.

— Мы… надеюсь, ракету не на продажу везем? — спросил я, стараясь привнести в интонацию юмор.

— Честно? — отозвался полковник. — Если честно, Толя, то, может, я бы ее и впарил, с Богом, но таких покупателей здесь не найдешь… А до Ирака нам с тобой не доехать. Направо сворачивай!

— «Одуванчик», мы видим вас, — подала голос рация. — Остановитесь через пятьсот метров.

В зеркальце бокового обзора я внезапно увидел сигнальные огни полицейской машины. Точно такие же огни вспыхнули и впереди, на темной обочине…

— Полиция! — сказал я растерянно.

— Все правильно, — рассудительно кивнул Михал Иваныч. — Машины сопровождения. Тормози. И вылезай.

— Зачем?

— Тебе что, мать твою, боевой приказ нужен, по-человечески не понимаешь?! Или с тобой по-военному разговаривать, на «вы»?

Вздохнув, я заглушил дизель, спрыгнув на землю и тут же очутился в окружении лиц в полицейской форме и в гражданских костюмах, что, однако, плохо скрывали принадлежность их владельцев к категории погононосителей.

Вокруг звучала немецкая речь. Один из гражданских пожимал руку Михал Иваныча, широко моему командиру при этом улыбаясь.

Я ничего не понимал…

Где мы? Что это за публика? Когда наконец последует команда тронуться дальше?

Михал Иваныч указал мне на полицейскую машину. Произнес возбужденно:

— Садись, поехали, с Богом… По пути все объясню. Ну, чего ты сегодня как отмороженный? Не выспался?

Мы разместились на заднем сиденье; за руль сел полицейский в форме, рядом с ним — военный тип в гражданском.

— Такие, мой мальчик, дела, — начал Михал Иваныч, извлекая из своего портфеля плоскую бутылочку с виски и совершая из бутылочки основательный глоток. — Значит, получаю я тут на днях приказ командования: вывозить дивизион из Германии. В район озера Байкал. Увлекательный приказ, как полагаешь?

— Полагаю, не очень, — сказал я.

— Во-от! Ну, и чего делать?

Меня осенило. Я вспомнил слова господина Покусаева о бездарных придурках, которые не в состоянии даже продать с толком собственную Родину. Кажется, я понял теперь смысл такого его тонкого замечания. Как и природу полнейшего равнодушия полковника к разного рода распродажам и барахолкам.

Мы приехали к немцам, сдав им стратегическую ракету!

Мне невольно открылось, что тот, кому многое дано, еще больше берет себе сам.

— Так, — сказал я. — С вами все ясно, полковник. Вы получите какой угодно статус. И, наверное, гонорар, хотя утверждали, что ракета товаром не является. А что уготовано мне?

— А помнишь, Толя, я говорил, что твой английский тебе вскоре пригодится? — проникновенно вопросил полковник. — Вот и настал черед… Ты тоже можешь подать заявление, рекомендацию я устрою…

Меня поневоле начал разбирать нервный смех.

— Ты зря смеешься, Толя, зря… Я уже старый, а ты молодой, все впереди… Я ведь тебя специально с собой взял, с прицелом… — Последовал новый глоток. — Ну, сам сообрази: чего бы ты после моего отъезда делал, а? Сначала бы по особым отделам затаскали, а потом услали к чертям на острия рогов… А тут шанс, Толя, шанс… Ты уж меня извини, но я ведь по-человечески, с Богом…

Я уже не слушал своего набожного и одним уже этим грешного командира, лихорадочно соображая, как в данной ситуации поступить.

Шкурный поступок перебежчика в полковничьем мундире мной категорически осуждался, но в описании последствий нашего путешествия в тыл противника старый негодяй, несомненно, был прав: меня, конечно бы, не посадили, но поизмывались бы надо мною изрядно, причем наверняка бы всплыла подоплека моего перевода в Германию из внутренних войск, объяснить которую сколь-нибудь внятно я бы не смог. А там, перебирая нить, добрались и до беглого осужденного, и до перипетий моей службы в конвойной шестнадцатой роте…

— … с Богом! — донеслось до меня окончание фразы.

— В общем, Михал Иваныч, скажу так, — произнес я. — Подлец вы, конечно, законченный…

— Да, — с горестной готовностью согласился полковник.

— Но, — продолжил я, — если бы вы отчалили без меня, мне все равно бы светило небо в крупных булыжниках…

— В астероидах! — уточнил Покусаев.

— Вот именно, — согласился я. — А потому… мне ничего не остается, видимо, как передислоцироваться в лагерь противника. Хотя желания — никакого.

— Счастья ты своего еще не понял! — сказал Михал Иваныч. — Рыба ищет где глубже, а человек — где вобла. С икрой. А тебе все на блюде преподнесли. С вилочкой. На здоровье, мол! Кстати. Отдай пистолет. Поносил — хватит.

— Не отдам, — ответил я. — У вас свой есть. Точно такой же. Его и продавайте. А мне с пистолетом будет спокойнее в страдающем от преступности западном обществе. И еще: я имею право на моральную компенсацию от вас, гражданин бывший полковник. За ваше сегодняшнее благодеяние. Так?!

— Ну… имеешь… — прозвучал покорный ответ.

— Теперь. А вы действительно уверены, что меня не вернут обратно? На растерзание?

— Не-ет! — замахал руками Покусаев. — Они понимают… Ты им, кстати, сразу же заяви: родился, мол, в Америке, давайте сюда консула, буду просить гражданство!