— Все, хозяин, хоть сейчас борщи вари…

— Может, стопочку? — предложил Каменцев. — В честь, так сказать… традиции!

— Не пью, — отрезал электрик, открывая входную дверь. Каменцев даже не успел удивиться, как вдруг из‑за скрывающейся в дверном проеме спины мастера в квартиру вынырнули, жутко и ирреально утверждаясь в узком пространстве коридора, заполоняя его статью расправляемых широких плеч, трое молодцов с плоскими, решительными мордами и — р–раз! — качнулись стены, и через миг он уже очутился в гостиной, плюхнувшись от упругого тычка в грудь на диван.

— Извини, друг, — прорезал круговерть мыслей и смято–расплывающееся перед глазами пространство комнаты чей‑то бесцветный голос. — Приходится, знаешь ли, идти на хитрости…

В расплывающемся фокусе возник сорокалетний мужчина с жестким лицом и безжалостно–холодными глазами.

Мужчина, одетый в длинное просторное пальто, застегнутое под ворот, пододвинув стул, уселся напротив Каменцева. Трое богатырей надежной стеной встали за ним. Неприступность кремня одухотворяла их мрачные физиономии.

"Мы пришли к тебе с приветом, с утюгом и с пистолетом", — пронеслось без тени юмора в голове Каменцева.

— Значит, друг, так, — произнес человек, сидящий на стуле. — Как ты, наверное, понял, мы — не менты, дыши ровно, через нос. Ситуацию твою горестную постигаем. И — попытаемся тебе помочь. — В голосе его отчетливо прослеживались хамоватые интонации, свойственные свежевылупившимся хозяевам жизни.

— Каким же образом попытаетесь? — выдохнул Каменцев, обретая наконец способность к словоречению и вообще к мыслительному процессу.

— Ты должен денег людям, — сказал собеседник уныло. — Так или нет?

— Должен, — торопливо согласился Каменцев. — Но тут не моя вина, тут… дичайшее недоразумение…

Незнакомец успокаивающим жестом выставил вперед себя широкую, сильную ладонь.

— Позволь, я изложу тебе твое же мнение о случившемся, — произнес веско. — Итак. Ты — пьяный хулиган, попадаешь в тюрьму за реально совершенное преступление. Воспользовавшись данным прискорбным фактом, твои недобросовестные подчиненные и партнеры подвергают руководимую тобой фирму всяческому разграблению. Результат: куча озлобленных кредиторов. Теперь — вывод. Он заключается в неоригинальном вопросе: кто виноват? Я правильно излагаю?

— В общем, да…

— И в общем, и в частностях. Копаем дальше. Сел ты в темницу благодаря собственной глупости. Благодаря иной глупости, но опять‑таки лично тебе принадлежащей, набрал в свою команду людей нечестных и алчных. С этими мерзавцами мы, конечно, попробуем разобраться, но самый главный крайний — все равно — ты!

— Не буду спорить, — с внезапной холодной ожесточенностью, охватившей его, произнес Каменцев. — Но у меня нет денег. Хотите — убейте…

— Не хотим, — решительно произнес собеседник. — Зачем? Крайняя мера последняя мера. Лучше поговорим о долге. Его общая сумма составляет шестьдесят тысяч долларов…

— Сколько?! — протянул Каменцев возмущенно.

— Вот… — Человек протянул ему лист бумаги, поданный одним из мордоворотов. — Полная калькуляция. С процентами, с неустойками…

Каменцев, мельком посмотрев на цифры, отложил бумагу в сторону. Спорить было бесполезно. Но причину появления в квартире бандитов он уяснил: в списке фигурировала фамилия Крохина — единственного, кто знал о Надежде.

Вот кто дал наводку!

— Значит, "спасибо" за ваш визит я должен сказать Володе, — пробормотал он.

— А в чем, интересно, Володя виноват? — спросил собеседник. — Несчастный мытарь, бьющийся за выживание… Ему каждый доллар — как капля валокордина для нищего пенсионера–сердечника. А ты его сразу на четырнадцать тысяч наказал! Там в каждой тысяче — год его жизни! Естественно, человек огорчился. Он ведь эти деньги заработал своим горбом, безо всяких там анекдотов…

— Короче, ваши предложения, — равнодушно произнес Каменцев.

— Предложение такое: деньги должникам платим мы, а ты их отрабатываешь. Спросишь — как?

— Да вы и сами скажете…

— Это верно… — Бандит позволил себе снисходительную усмешечку. Первый долг возвращается Володе. Четырнадцать тысяч плюс проценты . — Утешу: данная сумма отрабатывается быстро. Сегодня ты с пятью молодыми и бодрыми ребятами едешь в Сибирь. Там облачаешься в форму капитана нашей измочаленной армии, благо стрижка у тебя военная, ребята — в форму солдатиков, и, усевшись в одну из трех грузовых машин, следуете всем коллективом из Сибири обратно в столицу. Ты выступаешь в качестве ответственного офицера.

— А в машине — ворованные боеприпасы, — сказал Каменцев.

— Нетрудно догадаться, — подтвердил бандит.

— Каков риск спалиться?

— Небольшой, но есть…

— ГАИ, ВАИ — это имеется в виду?

— Совершенно верно.

— И какие действия в случае…

— Ну, определенно не такие, какие были предприняты тобой некоторое время назад… Имею в виду разоружение патрульных… Полумерами здесь не обойдешься. Менты, заподозри они чего, ликвидируются, а далее — либо движение продолжается, либо — грузовики взлетают в небеса, а наша команда пускается в рассыпную. Детали тебе разъяснят, главное сейчас — твое принципиальное согла…

— Главное сейчас, — перебил Каменцев, — договориться о всех видах моих работ и услуг. Чужой кровью я свои долги покрывать не намерен. Такой уж я чистоплюй. И попрошу говорить мне "вы".

— Я понял. — Бандит встал со стула. — Твердо обещаю: ни к каким силовым акциям лично вы на всем протяжении своей будущей биографии наемного труженика отношения иметь не будете. Чем гарантируется такое обещание? Простыми соображениями. В такого рода делах на вас может положиться лишь идиот. Вы в них — профан и неумеха. А у меня и без того достаточно кадров, которые влепят кому надо пулю в лоб не просто умело, но и с удовольствием. Ну–с, пишите записочку Наде… — Подал Каменцеву чистый лист. — Так, мол, и так, дорогая, срочно покидаю тебя на недельку, еду в Питер, скажем, за надежными документиками, обязательно позвоню. Ключи беру с собой. Ключи‑то есть?

— Есть, — отозвался Каменцев враждебно.

— Тогда собирайся, милый. Через три часа — самолет…

— А паспорт? Нужен же паспорт…

— Открою секрет: самолет военный… А у военнослужащих паспортов нет. Военный же билет тебе организуем, это — как "здрасьте". Еще вопросы?..

— Вы ничего не сказали о необходимости соблюдения мной правил примерного поведения.

— Хотите окончательно допортить себе настроение? Как будет угодно… Бежать вам некуда. И не к кому. Все вероятные финты закончатся тюрьмой. А в тюрьме закончат вас. Это — закон. Поскольку теперь вы — в команде. И финт — уже не финт, а предательство. Поверьте, мне неприятно говорить вам все эти слова, но в вашем случае приемлем лишь один метод — грубый шантаж.

— Знаете — что? — грустно сказал Каменцев. — Мне жалко вас… Честное слово — жалко! Обреченное на погибель существо… Пыжащееся в гнусностях ради сытости своей оболочки. А за оболочкой — вакуум.

— Почему — вакуум? — удивился собеседник. — Там скорбь… О загубленной душе. И ничуть тебе меня не жалко, скотина ты лживая… Ненависть твоя беспомощная и трусливая — в тебе скулит… Проходили!

В среду, как было условлено, Сенчука принял большой начальник Росморфлота Иван Алексеевич.

Войдя в министерский кабинет, Сенчук, бегло оглядев новенькие, закупленные явно с недавних прибылей, лакированные столы с телефонами и дутые кожаные кресла, поймал себя на той мысли, что ничуть не завидует холеному бюрократу со всей его властью, персональной машиной и социальной значимостью. Да и разве можно было назвать жизнью высиживание в казенных стенах, бесконечные совещания, звонки, монотонную вереницу дней, наградой за преодоление которых служили лишь сомнительные по нынешним временам номенклатурные привилегии и краткий отпуск на каком‑нибудь турецком побережье в ячейке отеля с видом на куцый курортный пляж.