– Я спрячусь, Юс, – сказала Нина. И поцеловала его. В лоб, в веки. И в губы. – Я спрячусь, Юс. Обязательно. Все будет хорошо. Я обещаю тебе.

– Спасибо.

– До свидания, Юс!

Вертолет завис над усыпанной мелким серым песком площадкой, вздымая вокруг себя стену пыли. Юс подождал, когда он коснется колесами земли, и осторожно вытянул из гнезда под панелью чемоданчика тонкую проволоку. Обвязал ее вокруг левого запястья. Поднял левой рукой чемоданчик и пошел вниз.

Его заметили. Овальная дверца на вертолетном боку открылась, выпустив двоих с автоматами. За ними, щурясь, прикрывая лицо рукой, спрыгнула на песок Оля. Юс махнул ей рукой. Она пошла наверх. Медленно, осторожно ступала, пошатывалась, будто долго не двигалась, и теперь осторожно расхаживала затекшие, оцепенелые ноги.

– Оля! Оля! – позвал Юс. – С тобой все нормально? Тебе помочь?

– Все нормально! – отозвалась она. – Я сейчас подойду!

Из вертолета вышли еще двое. Рахим. И Каримжон. У Каримжона в руках была винтовка со снайперским прицелом.

– Привет, Юс, – сказала Оля, тяжело дыша. – Вот, запыхалась совсем.

– Ты здорова? Ты можешь идти, нормально идти?

– Могу. Я последние дни сиднем сидела. Они меня в усадьбе какой-то заперли и кормили как на убой.

– Ты бледная совсем.

– Я ж говорю, меня мутит с отвычки.

– Оля, Оля, – Юс обнял ее, прижал к себе. – Тебе нужно идти, Оля. Там, наверху, тебя ждет женщина. Ты ее знаешь. Она отвезет тебя домой. Слушайся ее.

– А ты, Юс, ты как?

– Я пойду. Видишь, – он показал ей чемоданчик. – Вот чем все заканчивается.

– Ты ведь приедешь ко мне, Юс, ведь приедешь?

– Я постараюсь, Ольча. Я постараюсь. Иди наверх.

Поднявшись метров на двадцать, она оглянулась. Крикнула: «Юс! Обязательно приезжай! Это очень важно! »

– Да! – крикнул Юс в ответ. – Да!

Оля поднималась медленно. Подолгу останавливалась, садилась на камни. Вертолет уже успел скрыться за поворотом ущелья, когда она наконец добралась до площадки за валунами, на моренном гребне.

– Привет, – сказала ей Нина. – Для альпинистки ты что-то не слишком поворотлива.

– Я ничего. Это пройдет.

– Я уж думала без тебя военных вызывать.

– Ой, – тихо сказала Оля, – мне… меня… Ее вырвало. Потом еще раз.

– М-да. Альпинизм, альпинизм. На, выпей воды. Что с тобой вообще? Ты нормально идти можешь? Тебя били? Или еще что-нибудь?

Оля прополоскала рот. Плеснула водой на руку, отерла лицо.

– Спасибо. Меня не били. И никакого «что-нибудь». Меня заперли и кормили, и все. Меня который день уже тошнит.

– А-а-а, – Нина усмехнулась. – Это от него? Ну, чего молчишь? От него? И сколько уже?

– От него. Второй месяц.

– Как все-таки сообразно устроена природа. Где отнимется, там и прибавится.

– Это как? Это Юс? Это с ним – отнимется? Что с ним?

– Твой Юс выбрал оригинальный способ самоубийства… Ну, чего так смотришь? Он теперь там, зато ты теперь здесь. И тоже с ним. В некотором роде. Так что смотри за своим грузом поаккуратнее. Это в первый раз у тебя?

– В первый.

– Гормональные пилюльки, спирали, прочее в том же роде?

– Нет, никогда.

– Хорошо. Отлично.

– Скажите, Юс вернется? Он ведь вернется?

– Не хочу тебя расстраивать – в твоем положении вредно. Но шансы на то, что твой Юс выберется из этой переделки, – один к тысяче. Если не меньше.

– Он это из-за меня сделал, да? Из-за меня?

– Из-за кого же еще? Только не хнычь, ради бога. Шипучку побоку, как говорил классик. Скоро я вызову сюда наших друзей, которые запросто могут и тебя, и меня шлепнуть. Чтобы этого не случилось, слушай меня внимательно. И запоминай. Я – офицер КГБ. Я здесь выполняю очень важное задание, о котором ты ничего, – абсолютно ничего, поняла? – не знаешь. Тебя террористы, напавшие на альплагерь, взяли в заложники. Можешь рассказать, что там было, в точности. Твои друзья все подтвердят.

– Что с ними? Где они?

– Они дома, и с ними все в порядке. Не перебивай. Тебя отвезли сюда, на Вахан, и мы тут тебя освободили. Спросят, как и где, отвечай, что горы, а где именно, не знаешь. Отвезли на вертолете. Потом на лошади везли. Все время была под чадрой, ничего не видела. Поняла? Хорошо. Ты Семена помнишь? Тощего, белобрысого такого? Отлично. Скажешь, мы вместе уходили через перевал, а потом его подстрелили местные. Снизу догнали. А он под перевалом остался, на леднике. Это все. Запомнила? Повтори.

Оля повторила.

– Великолепно. Запомни – ни единого лишнего слова. Только то, что я тебе сказала. Будь такой, какая есть – напуганной, неловкой. Реви, не стесняйся. Признайся, что беременная.

– А про Юса? Что мне про Юса рассказывать?

– Если спросят, скажешь, что был он с террористами, – Нина нахмурилась, – а кто он у них был и кем был – не знаешь. Этим ты ему не повредишь, не бойся. Про Юса рассказывать – мое дело. Боюсь, мне придется рассказывать о нем куда больше, чем мне хочется.

– А кто он? Тоже офицер КГБ? Как и вы?

– Нет. Он бы обиделся, предположи ты такое. Он художник. Настоящий. Когда-нибудь я расскажу тебе о нем. Не сейчас. Запомни еще: тебя будут много допрашивать. И друзей твоих тоже. Но они знают, что говорить и кому говорить. Они умные ребята, твои друзья. Особенно Владимир. Если хочешь что-нибудь еще спросить у меня, спрашивай сейчас. Потом у нас вряд ли будет возможность поговорить.

Нина вынула из кармана радиомаяк, набрала код. Нажала на кнопку вызова.

– Готово. Через полчаса они будут здесь.

– Нина, а вы… вы спали с ним?

– Это все, что ты у меня хочешь спросить? Да, спала. Надеюсь, тебя это не слишком расстроило.

– Нет, – ответила Оля. – Нет.

– Отлично, – сказала Нина, застегивая рюкзак. Потом они сидели на камнях и ждали, глядя вниз. Долина уходила далеко на запад, и за створом ее, в буро-желтой пыльной дымке, низкими волнами катились холмы нагорья. Там были люди. И дорога. Далеко-далеко. Нина подумала, что очередная жизнь отслоилась, обвалилась с нее, как чешуйка отмершей кожи. Есуй. Даже язык не поворачивается выговорить. Есуй. И костры, и смрадные юрты, и жилистые, безволосые руки Сапара. А прежнее прошлое, отброшенное, мертвое, забытое, вернулось так вот запросто, и ожило. Нина усмехнулась. Ведь дома захотелось, тепла. Размеренности. Снова стать колесиком в машине. А почему бы и нет? Устала.

А может, и не только. Глядишь ты, тоже начнет тошнить, как эту, со шрамом. Она симпатичная. Теплая. От нее живое, сильное тепло. Недаром Юс на нее глаз положил. Он художник, он умеет видеть. Но с ней придется повозиться. Чтоб только не задергали вовсе. Но сейчас не то время, имперские друзья-коллеги стали осторожнее. Шума боятся. Так что тебя мы вытащим, будь уверена. Хоть ты еще долгонько под колпаком проходишь. Может, и всю жизнь. Нина вздохнула. Такие, как ты, – стадо. Волки приходят, выбирают, едят. А овце остается только ждать. Или обернуться чудовищем, как твой Юс. Хотя вовсе он не чудовище. Кто тут чудовище, понятно. Пещерное, людоядное. Тайносекретное.

Оля сидела, уперев подбородок в ладони, закрыв глаза. Нина осторожно погладила ее по голове. Поправила непослушную прядку.

– Вы что? Что случилось?

– Не пугайся. Ничего. Совсем ничего, – сказала Нина тихо. – Не спи. Они уже летят, видишь? Посмотри.

Снизу, почти черные в предзакатном солнце, шли вертолеты. Боевым строем, треугольником, – тонкие, хищные штурмовые «бураны». И за ними, натужный, пузатый «Ми двадцать четвертый».

– Много, – заметила Нина, щурясь. – Целый комитет по встрече. Вот что, моя милая, – если, не дай бог, начнут стрелять, забивайся между камней, вот сюда, и сиди тихо как мышь. Поняла?

– Поняла, – покорно отозвалась Оля.

– Он так и сидит? – спросил хаджи Ибрагим в трубку. – Ни с кем не разговаривает, ничего больше не просит? Целеустремленный юноша. Что ж, не делайте с ним ничего. Не дергайте, не пытайтесь отвлечь. Если все-таки потребует чего-либо, соглашайтесь. Если можно исполнить, исполняйте. Если нельзя, обещайте, тяните время. Если захочет выйти, сопровождайте. Не пускайте дальше чем за сто метров от вертолета. Вертолет, надеюсь, в порядке? Отлично. Садитесь на станции, заправьтесь, и давайте на Сарез, как и планировали. Я? Нет, Рахим, куда мне, старику. Буду дома сидеть, ждать вестей. Главное будет тут, ты уж поверь мне. Да, скоро. До свидания, Рахим.