Встречный киргиз, пьяно покачиваясь на лошади, сказал, что Алтан-бия сейчас нужно в лагере искать. Там новые туристы приехали, много туристов, он там их инспектирует. Говорит, прошлый раз как понаехало, едва до вершины дотащили. Такие задохлики. Хоп, пора ехать. А у вас тут тоже клиент? Ох, как он на лошади сидит. Родился в седле, наверное. Пусть ко мне заезжает, я ему барана продам. Ну-ну.

Когда вечером подъезжали к лагерю, навстречу выехало несколько всадников. Поздоровались и проводили до лагеря. Ехали позади. Как конвой. На лице Каримжона не дрогнул ни один мускул, и Шавер все так же беззаботно улыбался и напевал под нос, но Алимкул заметно занервничал. Он озирался по сторонам, поправлял на себе что-то, поминутно заговаривал с провожатыми. Те отвечали односложно. Юс почувствовал, как страх, сегодня уже вспомнившийся, опять начинает ползти наружу, выбираться из подвала, где прятался так долго. Это хорошо, что нет оружия. На всех остальных – есть, а на нем нет. Если что, ничего не знаю. Турист. Несусветная глупость. Турист с вооруженной до зубов охраной. Идиотизм. Или? Может, ничего они и не подозревают? Всех встречают так. Конечно, явились-то с оружием. Сейчас время такое. А если примутся расспрашивать, где нашел таких провожатых? Мысли заметались, как стадо зайцев. Хорошо, что нет при себе оружия. Хорошо.

У ворот лагеря их встретили еще несколько конных, окружили. Юс нутром чувствовал глядящие на него стволы. Остановились, ожидая. Что сейчас? Ладони стали мокрыми, и вдоль позвоночника прокатилась вниз большая, очень холодная капля. И тут раздался голос: «Юс! Здравствуйте! Я уже и разуверилась, что вы приедете! » Юс почувствовал, как откуда-то снизу, от пяток, поднимается теплая, сладкая, легкая волна, захлестывает, обдает с ног до головы. «Здравствуйте, Оля! » – крикнул он, не слыша своего голоса, соскочил с коня, прошел между изумленными конвоирами, – подхватил Олю, поднял как пушинку. Она чмокнула его в заросшую щеку: «Не раздавите меня, какой вы медведь, пустите сейчас же! »

– Извините, бога ради, – сказал Юс, смеясь. – Вы не представляете, до чего ж я рад, безумно рад вас видеть! Я по вам соскучился, честное слово!

– Вы что, все это время в горах болтались?

– В горах, дорогая Оленька, в горах!

– Вы, наверное, проголодались?

– Как волк, как акула, как мамонт, как свинья!

– Тогда давайте скорей в столовую, пока с голоду не умерли! И зовите своих провожатых.

– А, они сами, – Юс махнул рукой, – у них свои дела.

Конвоиры переглянулись. Юс махнул Шаверу – мол, в общем, я пошел, увидимся позже. Тот кивнул в ответ.

В столовой было шумно, многолюдно, вкусно пахло, голова шла кругом. Звякали миски и звенели стаканы, кто-то о чем-то рассказывал, поминутно хохоча, ему вторили, называли болваном, слышался ответ: сами дураки. Рвали руками лепешки, разливали чай, сколько угодно чая, самовар на столе, сахар, сгущенка, – давай наяривай! Кто-то уже махал рукой, приветствовал, ба – да это лопоухий Леха, и не узнать, загорел так, что веснушек не видно, а рядом с ним и тот парень, сидевший в магазинчике за компьютером, по-прежнему с банданой, только давно уже не бритый, с козлячьей реденькой бородкой. И вот уже перед носом миска, до краев полная гречкой, и баранья отбивная сверху, и соус, ох ты боже мой, сколько же я времени питался одной вонючей козлятиной, гречка, божественно, м-м-м, обжигает язык, вкуснотища! И лепешку намазать повидлом и маслом, сложить вдвое, и кусать, давясь, пропихивать в глотку, выдавливая повидло на усы, облизываться, отхлебывать чай, здесь настоящий индийский «Ахмад»!

– Вам еще чаю? – спросила Оля.

– Ну разве еще полкружечки.

– Давайте. Теперь я точно верю, что вы все это время в горах шлялись.

– Ох, шлялся.

– А где, если не секрет?

– В окрестностях Ферганы, – сказал Юс, чудом сдержав отрыжку. – Восхитительные здесь горы, Оленька.

– Прекрасные. И не называйте меня «Оленька», терпеть не могу.

– Простите, Олень… Оля. Столько времени знакомого лица не видел, вот и рассюсюкался. Давно вы здесь?

– С неделю уже.

– И как вам тут?

– Неплохо. Местные, правда, назойливей, чем раньше. Пристают: то продай, это. А они ведь все с оружием ездят, – местные силы самообороны вроде. Но бояться не нужно. Директор здешний их всех в кулаке держит. Так что, если пристанут, можно просто послать подальше. Директор – очень забавный человек, с наполеоновскими замашками. Вы с ним завтра увидитесь, он всех новоприбывших к себе приглашает. А погода просто изумительная. Ясно, сухо, снежком чуть пометет или покаплет, да и то ночью, а снег поутру испарится весь под солнцем. Вы видели? Обязательно посмотрите. Снег не тает, а исчезает прямо на глазах, будто его кто-то невидимый поедает. … Как вы, начали рисовать?

– Вы знаете, нет, – смущенно ответил Юс. – Может, здесь начну. Столько новых впечатлений. Как губка, впитываю их. Раз только карандаш в руки взял.

– А, знаю такое, – закивала Оля, соглашаясь. – Со мной тоже так. Здесь разве только наброски делаю. А по ним работаю уже дома.

В дверях появился Шавер. Высмотрев среди сидящих за столом Юса, махнул рукой. Юс, извинившись, встал, прошел к выходу.

– Тут спрашивают, – сказал Шавер, – где тебе место: в домике или в палатке, или свою будешь ставить.

– А вы где?

– Мы… нашли нам место, – ответил Шавер. Он был без оружия, и ножны на его поясе пустовали.

– Как наш план? – начал было Юс, но заметил в сумраке за Шавером темный силуэт и докончил: – Мы же собирались чуть свет ехать?

– Поедем, – усмехнувшись, сказал Шавер. – Поедем-полетим. Все свои, хорошие седоки-едоки, все добрые, хорошие, поедем!

– Пойдемте, покажем вашу комнату, – сказали из сумрака.

– Ага, – сказал Юс задумчиво. Когда он ушел, лопоухий Леха сказал:

– Вроде нормальный парень. Тогда показалось, мудак мудаком. А сейчас нормальный. Загорел, по-веселел, даже вроде в плечах раздался.

– Еще раз ботинком захотел по пысе? – спросил парень с банданой.

– Володя, Леша, не ссорьтесь, – сказала Оля.

– Мы не ссоримся. – Володя поправил жирным пальцем сползшие на нос очки. – Только если он еще будет вякать, получит по пысе.

– Володя, прекрати, – сказала Оля. – Человек знакомого встретил, обрадовался, только и всего.

– Ох, люблю я эти случайные знакомства в поездах, – заметил Леха, отодвигаясь на всякий случай подальше.

– Ольча, ты с нами завтра идешь? – спросил Володя.

– Нет. Пойду на Луковую поляну, поработаю.

– Тогда до послезавтра, – Володя встал из-за стола.

– Сколько крови, сколько песен за прелестных льется да-а-ам, – пропел ему вслед Леха.

– Прекрати, – сказала Оля, – вы оба как дети.

– Прижми же, о несравненная панна, меня к своей сладкой груди! Можно даже к обеим сразу.

– Ты сейчас миской по зубам получишь!

– Все меня грозятся физически оскорбить, все! Никто не поймет тонкой души поэта!

– Лайдак ты и халтурщик, а не поэт. И трепло зубоскальствующее.

– Трепло, – безмятежно согласился Леха, – а вот Володя тебя всерьез приревновал. Ты смотри, а то он морду бить твоему художнику полезет.

Оля ничего не ответила.

Несмотря на усталость, спалось плохо. Юс ворочался с боку на бок на удивительно неудобной кушетке. За тонкими деревянными стенами свистел ветер. Уныло, надрывно. Будто кричал от боли. Сквозь занавеску сочился свет. Луна. Такая крупная, холодная, яркая. Будто стекло с изморозью. Юс встал и вышел наружу. Ледяной ветер резанул как ножом. Все небо – в огромных звездах, ярких до боли в глазах даже рядом с луной. Светло. Он дошел до туалета, помочился, повозился окоченевшими пальцами с пуговицей ширинки. Как зимой – пальцы не слушаются. Юс подышал на пальцы, размял. Наконец смог застегнуться. Прошел немного по лагерю. Внизу, в долине, вязко растеклась темнота. А у ворот висел фонарь, и в его качающемся свете различался сгорбленный, бесформенный силуэт. Кто-то завернутый в толстую доху. За спиной черная черточка – винтовочный ствол. Иззябший Юс вернулся в дом и залез в спальник. Накрыл курткой лицо. Закрыл глаза, стараясь не слушать ветер.