Сон – мне снились бесконечные горные тропы – оборвался так же резко, как и начался. В комнате царила кромешная тьма, но по обводу двери светились мои охранные чары. Они-то и пробудили меня.
Дверь тихонько скрипела.
Стряхивая остатки сна, я потянулся за ножом, но тут же, чуть ли не со смехом, выкрикнул:
– Эй, вы там! Чего надо?
Никто не отозвался, хотя я и чувствовал присутствие двух тел за дверью. Они ждали. Ждал и я.
Потом дверь заскрипела, словно на нее надавили.
– На вашем месте я бы этого не делал, – слова мои прозвучали почти небрежно, хотя в действительности я гадал, что же предпринять, если пытавшиеся заглянуть в комнату не остановятся и перед попыткой взломать дверь.
Шум за дверью стих. Больше всего мне хотелось спать, однако я предпочел пораскинуть мозгами.
Дверной засов едва ли выдержит несколько сильных ударов. Если трактирщик решил ограбить меня, то, скорее всего, попробует вломиться. Но почему он не сделал этого сразу?
Ступая босиком по каменному полу, я подошел к двери, обследовал ее своими чувствами и хлопнул себя по лбу.
Этот негодяй трактирщик, видимо, не любил сталкиваться со своими жертвами напрямую, он просто захватывал их в плен. И сейчас он и его жена не пытались заглянуть ко мне, а просто закрыли дверь с другой стороны, задвинув наружный засов. После чего ушли, убежденные в том, что узкие окна и толстые стены исключают возможность бегства.
За свои три золотых я превратился в пленника.
Что вовсе не входило в мои планы.
Подойдя к окошку, я начал тщательно прощупывать чувствами крепление рамы. Если удастся выдвинуть штыри...
Над окном я трудился совершенно бесшумно – сказывались уроки дядюшки Сардита. В конце концов штыри вышли, а поскольку перепады температуры повлияли на состояние добротного, но старого клея, мне удалось вынуть окно и осторожно втянуть его в комнату.
Мой плащ, торба и седельные сумы полетели на мерзлую траву. Окажись я на фунт тяжелее, мне не протиснуться бы в оконный проем, но, к счастью, путешествие не сделало меня толще.
Вернув окно на прежнее место, я закрепил его с помощью магии гармонии и, крадучись, направился к конюшне. Гэрлок стоял на месте и жевал травку. Установив новый охранный круг, я свернулся на соломе и заснул прямо в стойле.
Разбудили меня не охранные чары, а первый намек на утренний свет. Трактирщик не появлялся, что позволило мне спокойно оседлать Гэрлока да еще и забрать из фуражного ящика шесть лепешек из прессованного зерна. По правде сказать, имея припасы Джастина, я мог обойтись и без этого, но Гэрлок определенно заслуживал дополнительного поощрения. А коварный трактирщик – наказания. Впрочем, поразмыслив, я все же оставил в ящике четыре медяка. Возможно, многовато, но оставить меньше мне не позволило мое распрекрасное, прирожденное и постоянно возрастающее чувство гармонии. В конце концов, при всем более чем сомнительном гостеприимстве трактирщика, фураж едва ли достался ему даром. Так или иначе, положив в ящик монеты, я почувствовал себя лучше.
Открыв дверь конюшни, я окутал нас с Гэрлоком плащом невидимости, и мы вышли наружу, в тишину зимнего рассвета.
Копыта зацокали по твердой земле.
Проехав по лугу примерно кай, мы добрались до ручья. Остановившись, я убрал щит и оглянулся, высматривая признаки погони, но над постоялым двором еще даже не поднимался дымок. После этого я снова оградил нас щитом и сделался видимым, лишь когда мы добрались до дорожного столба со стрелкой и надписью «Пассера». По обочинам дороги намело сугробы, однако саму дорожную полосу вымело ветром почти начисто, как будто ее очистили специально.
Не зная, кому и чему здесь можно доверять, я решил не останавливаться в следующем трактире, а свернул на ночлег в ближайшую к дороге расщелину. Правда, чтобы забраться туда да еще скрыть наши следы, мне потребовалось больше трудов, чем для установки охранных чар на дверь какого-нибудь трактира, но спалось мне здесь все равно спокойнее. И хотя я проснулся с замерзшим кончиком носа, мне не пришлось выкладывать за это три золотых.
Подъем к перевалу оказался не столь мучительным, как путешествие под снежным бураном, но столь же долгим. Я взобрался на гребень через два дня после бегства из Карсонна. За это время мне повстречались три группы путников, направлявшихся в Кертис, причем каждая состояла по меньшей мере из четырех хорошо вооруженных всадников. Один из таких отрядов облегчил мне путь, проторив дорогу сквозь небольшой снежный завал.
Само собой, нас с Гэрлоком никто из них не видел. Стоило мне заслышать голоса или стук копыт, мы отступали в сторону и становились невидимыми.
Погода все это время оставалась холодной, облачной, с порывами ветра, бросавшими в лицо сухие снежные хлопья. С самого перевала не открывалось никакого обзора. Просто до какого-то момента тропа между скальными стенами шла вверх, а потом вниз. И лишь после дня пути под уклон и ночи, которую я провел, дрожа даже в спальном мешке, мне открылся вид на равнины Галлоса. Дальше, на протяжении почти трех кай, тропа лепилась к горному склону. Примерно на полпути вниз я укрыл Гэрлока в придорожной пещере, а сам, выбравшись на подходящую площадку, обвел взглядом расстилавшиеся внизу земли. Обзор облегчало то, что день, впервые после отъезда, выдался по-настоящему солнечным.
Передо мной расстилался Галлос. Грязновато-бурую равнину расчерчивали тонкие, неровные серые линии, наверняка представлявшие собой каменные ограды, и гораздо реже – более широкие и кривые ленты дорог.
Внизу справа, где дорога отделялась от скал и уходила в лесистые холмы, над лощиной поднимались дымки. Надо полагать, там и находилась Пассера.
Опершись спиной о нагретый солнцем черный гранит, я внимательно перечитал записку Джастина. До сих пор мне так и не удалось прочесть книгу полностью, а горный склон представлялся для этого не самым подходящим местом. Однако Джастин уже не единожды оказывался прав... Из этого следовало, что, прежде чем продолжить спуск к Пассере, мне стоит хорошенько пораскинуть мозгами насчет будущего.
Помимо элементарного выживания, передо мной стояли две проблемы. Обе разрешимые, но обе требовавшие решения. Во-первых, моя мошна, и с самого начала не столь уж тугая, начинала истощаться.
Во-вторых, я по-прежнему не имел ни малейшего представления о цели и задачах моего путешествия. А это отнюдь не вдохновляло.
Если я буду прежним манером заезжать в города и нарываться на неприятности, то рано или поздно нарвусь либо на арбалетную стрелу, либо на ружейную пулю.
Стоило поразмыслить еще вот над чем. Буря, настигшая меня в холмах Кертиса, определенно имела неестественное происхождение. Нет, совсем не естественное. Кто-то явно пытался, но так и не смог обнаружить мое местоположение даже с помощью магии.
Кроме того, существовал еще вопрос с Гэрлоком. Почему, например, он не подчинялся конюхам, но совершенно не артачился со мной? Случайно ли вообще мы с ним оказались во Фритауне одновременно?
Я перевел взгляд на золотисто-коричневую шкуру моего верного спутника, размышляя о том, что менее выносливое животное не смогло бы вынести всего того, что выпало на нашу с ним долю.
Вздонув, я потянулся к нему чувствами... и опешил.
Гэрлок был горным пони, но не совсем обычным. Подобно тому, как я усиливал гармоническое начало в монтгренских овцах, кто-то усилил его в Гэрлоке, да так, что пони просто не мог выносить присутствия хаоса. Это могло объяснить, почему он лягал того конюха. Но в объяснении нуждалось нечто гораздо большее.
Неужто все это было подстроено и предусмотрено заранее – кем-то, кто был куда дальновиднее меня?
Мне определенно следовало не просто прочесть книгу, но уразуметь, как можно использовать содержащиеся в ней сведения. А для этого требовались время и место, где я мог отсидетъся, не привлекая к себе внимания. Особенно с учетом того, что о моем исчезновении из запертой комнаты мог прослышать Антонин или какой-то другой Белый маг, который за мной охотился.
