— Разве вы не одобрили бы забой скота, пораженного ящуром или сибирской язвой, с целью предотвращения распространения заразы на здоровое поголовье?

— Люди не скот, — ответил Родман, — а голод не заразен.

— Вот тут вы ошибаетесь, — возразил секретарь. — В том-то и дело, что заразен. Если мы не проредим перенаселенные районы, голод перекинется на те места, где его еще нет. Вы не должны отказывать нам в помощи.

— И как же вы меня заставите? Пытать будете?

— Мы и волоска на вашей голове не тронем! Ваши таланты в этой области слишком для нас драгоценны. Но продовольственные карточки можем отнять.

— Голод вряд ли пойдет мне на пользу.

— Вы не будете голодать. Но раз уж мы готовы обречь на гибель несколько миллиардов человек ради спасения рода человеческого, то нам не составит труда лишить продовольственных карточек вашу дочь, ее мужа и их ребенка.

Родман молчал, поэтому секретарь продолжил:

— Мы дадим вам время подумать. Мы не горим желанием причинять вред вашей семье, но сделаем это, если потребуется. Даю вам неделю на размышление. В следующий четверг состоится общее собрание комиссии. Тогда вас подключат к проекту, и никакой дальнейшей задержки мы не потерпим.

Охрану увеличили вдвое. Родман окончательно превратился в узника, и этого уже не скрывали. Через неделю к нему в лабораторию прибыли пятнадцать членов Всемирной продовольственной организации вместе с госсекретарем по сельскому хозяйству и представителями законодательных органов. Они уселись за длинным столом в конференц-зале роскошного исследовательского комплекса, построенного на общественные фонды.

Несколько часов они толковали и строили планы, время от времени задавая Родману вопросы по специальности. Никто не спрашивал, согласен ли он сотрудничать; все были уверены в том, что другого выхода у него нет.

— Ваш проект все равно провалится, — сказал в конце концов Родман. — Вскоре после того как в определенный район прибудут поставки, люди начнут умирать миллионами. Неужели вы думаете, что уцелевшие не увидят связи между поставками и повальной смертностью? Вы не боитесь, что в отчаянии они таки сбросят вам на головы атомную бомбу?

Аффер, сидевший за столом прямо напротив Родмана, заявил:

— Мы предусмотрели все возможности. Неужели вы думаете, что мы, годами разрабатывая план операции, не учли потенциальную реакцию регионов, выбранных для прореживания?

— Надеюсь, вы не рассчитываете на их благодарность? — с горечью съязвил Родман.

— Они и не узнают про отсев. Не все поставки зерна будут инфицированы липопротеинами. И мы не станет сосредоточивать их в каком-то одном районе. К тому же мы позаботимся, чтобы местное зерно тоже было частично зараженным. А потом, умрут-то не все и не сразу. Кто-то, лопавший зерно от пуза, вообще не умрет, а кто-то, съевший всего горсточку, скончается немедленно — в зависимости от их мембран. Это будет похоже на чуму. Как будто вернулась Черная Смерть.

— А вы подумали о психологическом воздействии Черной Смерти? Вы подумали о том, какая поднимется паника?

— Ничего, перетопчутся, — бросил секретарь, сидевший в конце стола. — Для них это будет хорошим уроком.

— Мы объявим об открытии противоядия, — пожав плечами, сказал Аффер. — Сделаем поголовные прививки в районах, не подлежащих прореживанию. Доктор Родман, мир отчаянно болен и нуждается в отчаянных средствах. Человечество стоит на краю чудовищной гибели, поэтому не пытайтесь оспорить единственный способ, каким его можно спасти.

— В том-то все и дело. Действительно ли это единственный способ — или вы просто выбрали самый легкий путь, не требующий от вас никаких жертв, кроме миллиардов чужих жизней?

Родман прервался, так как в конференц-зал вкатили столик с подносами.

— Я решил, что нам не помешает немного подкрепиться, — сказал доктор. — Может, заключим на время перемирие?

Он потянулся за бутербродом и, прихлебывая из чашечки кофе, заметил:

— Мы обсуждаем величайшее массовое убийство в истории, но сами при том питаемся отменно.

Аффер критическим взором оглядел свой наполовину недоеденный бутерброд.

— И это вы называете отменной едой? Яичный салат на кусочке белого хлеба сомнительной свежести — это не Бог весть что, и я бы на вашем месте сменил магазин, поставляющий кофе. — Он вздохнул. — Но в мире голода грешно выбрасывать еду.

И он прикончил свой бутерброд.

Родман обвел взглядом остальных и взял последний бутерброд, оставшийся на подносе.

— Я думал, обсуждаемая нами тема хоть кого-то из вас лишит аппетита, но, как видно, ошибся. Все вы поели.

— Включая вас, — огрызнулся Аффер. — Вы до сих пор жуете.

— Да, верно, — согласился Родман, медленно работая челюстями. — Кстати, примите мои извинения за сомнительную свежесть хлеба. Я сам готовил бутерброды прошлым вечером, так что им уже четырнадцать часов.

— Вы сами делали бутерброды? — изумился Аффер.

— Ну да. Я должен был убедиться, что все они инфицированы липопротеином.

— Что вы такое несете?

— Господа, вы утверждаете, будто необходимо убить некоторых, чтобы спасти остальных. Возможно, вы правы. Вы меня убедили. Но чтобы мы как следует представили себе то, что намереваемся сделать, необходимо провести эксперимент на самих себе. Я произвел небольшой опытный отсев с помощью вот этих бутербродов.

Несколько чиновников повскакивали с мест.

— Мы отравлены? — выдохнул секретарь.

— Ну, не все, — сказал Родман. — К сожалению, ваша биохимия мне неизвестна, поэтому я не могу гарантировать семидесятипроцентного уровня смертности, о котором вы так мечтали.

Они глядели на него, оцепенев от ужаса, и доктор Родман опустил глаза.

— Однако весьма вероятно, что в течение следующей недели двое или трое из вас умрут. Вам нужно просто подождать, чтобы выяснить, кто это будет. Никаких противоядий не существует, но вы не волнуйтесь. Смерть будет безболезненной. «Перст Господень», как выразился один из вас. Надеюсь, уцелевшим это послужит хорошим уроком, как сказал еще один из вас. Те, кто останется в живых, возможно, изменят свои взгляды на отсев.

— Вы блефуете, — заявил Аффер. — Вы сами тоже ели бутерброды.

— Конечно, ел, — сказал Родман. — Я подобрал липопротеины к своей собственной биохимии, так что жить мне осталось недолго. — Он прикрыл глаза. — Вам придется продолжать без меня — тем, кто выживет, разумеется.

Раньше научную фантастику писали для научно-фантастических журналов. Джон Кэмпбелл как-то даже в шутку определил этот не поддающийся определению жанр следующим образом: «Научная фантастика есть то, что покупают издатели научной фантастики».

Но в наше время ее покупают все кому не лень, и я уже не удивляюсь предложениям, исходящим из самых неожиданных источников. Так, летом 1975 года журнал «Хай Фиделити» предложил мне написать научно-фантастический рассказ примерно в 2500 слов, действие которого происходило бы через двадцать пять лет и имело бы отношение к звукозаписи.

Меня заинтриговала узость предлагаемых рамок, весьма похожая на вызов. Я, естественно, объяснил редактору, что ничего не смыслю в музыке и звукозаписи, но он нетерпеливо отмахнулся, заявив, что это несущественно. Я начал писать рассказ восемнадцатого сентября 1975 года. Редактор предложил несколько поправок, ликвидирующих мою музыкальную безграмотность, и рассказ появился в апрельском выпуске журнала за 1976 год.

Джером Бишоп, композитор и тромбонист, никогда раньше не бывал в психиатрической больнице. Он вполне готов был допустить, что может когда-нибудь попасть туда в качестве пациента (а кто не может?), но ему и в голову не приходило, что его пригласят как консультанта по вопросу о психическом расстройстве. Как консультанта!