— Что, черт побери, ты делаешь?! — закричал он.

— Не кричи на меня, — поморщилась Айрин. — И не смей мною командовать, — еле слышно сказала она.

— Тобою покомандуешь, как же! — заворчал Эдвард, ухмыльнулся и недоверчиво покачал головой. — Только посмотрите на нее, еле на ногах держится, но все равно будет делать по-своему. Знаешь, даже самым сильным женщинам дозволено иногда болеть. А у большинства представительниц прекрасной половины рода человеческого бывают выходные.

— Возможно. Но кроме меня некому заботиться о близнецах и моей матери.

— Ошибаешься. — Эдвард легко, как пушинку, подхватил ее на руки.

— На ближайшие несколько дней вы все находитесь под моей защитой. И будет лучше, женщина, если ты научишься подчиняться. Насколько легче иметь дело с твоей матерью. Она не спорит, ей не приходится объяснять элементарные вещи.

Меня не проведешь, мелькнуло в воспаленной голове Айрин, я никогда больше не буду бессловесной рабыней мужчины.

— Ненавижу тебя, — простонала она, прижалась щекой к его груди и закрыла глаза.

— Чудесно. — Эдвард заглянул в лицо Айрин. — Говорят, ненависть сестра любви.

— Врут! — тихо, но твердо сказала она, не открывая глаз.

— Должно быть, я сошел с ума, — пробормотал себе под нос Эдвард.

Он вернулся в гостиную, закутал Айрин в плед, несмотря на ее протесты, и вынес из дома.

Рандольф запер входную дверь, и они направились к машине, из окон которой смотрели ее мать и близнецы, закутанные как полярники на Северном полюсе.

Больше двух суток Айрин в основном спала.

Она позволила себе расслабиться после того, как у Ники к утру в воскресенье окончательно нормализовалась температура. Эдвард настоял на осмотре всех больных своим лечащим врачом, который подтвердил диагноз и рекомендовал все то же самое: постельный режим, теплое питье и продолжение курса антибиотика.

Накануне Рождества пошел снег. Айрин проснулась в очередной раз во второй половине дня и обнаружила, что впервые с начала болезни у нее не раскалывается от боли голова.

Было приятно лежать, ни о чем не думать и смотреть за окно на медленно падающий снег.

Снизу доносились какие-то звуки, потом послышался детский смех, и губы Айрин дрогнули в слабой улыбке. Значит, с мальчиками все в порядке. Слава Богу! Зашел Рандольф и сообщил, что ее матери стало значительно лучше. Он принес ей крепкий мясной бульон с крошечными гренками и настоял, чтобы она поела в его присутствии. Надо было отдать ему должное, несмотря на мягкость манер, Рандольф умел убеждать. Айрин подчинилась ему неохотно, но в результате не заметила, как выпила без остатка весь бульон с хрустящими гренками. Пока она расправлялась с бульоном, Рандольф неторопливо рассказывал ей, какими лечебными свойствами обладает мясной отвар, и в доказательство приводил примеры из древней истории.

Айрин действительно вскоре почувствовала приток жизненных сил. Ей вдруг стало невыносимо, что дети встречают сочельник без нее.

Она заставила себя сесть в постели и огляделась. Спальня, в которую ее поместили, оказалась той самой, которая понравилась ей больше всех остальных во время экскурсии по дому с Эдвардом. Она была выдержана в золотисто-светлых тонах. Огромный персидский ковер с вытканными в центре яркими цветами устилал пол. Айрин спустила босые ноги, и они утонули в нем по щиколотку. Она встала, слегка пошатнулась и медленно пошла в ванную комнату.

Несколько раз ей пришлось отдыхать прежде, чем она смогла привести себя в порядок и одеться. Больше всего мороки было с волосами. За два дня они спутались так, что на щетке остался целый клок волос после того, как она их расчесала. Вернувшись к постели, она села отдохнуть, удивляясь, как можно было так ослабеть за два дня болезни. Она не могла вспомнить, чтобы раньше такое с ней случалось. Разумеется, ей приходилось болеть гриппом, но все ограничивалось насморком и кашлем в течение недели без всяких последствий.

Грипп тоже бывает разным, как и люди, усмехнулась она.

Айрин вышла на площадку и снова услышала детский смех. Дойдя до лестницы, она остановилась отдохнуть и полюбоваться гирляндами из свежих ветвей остролиста и плюща, которые свисали с перил и тянулись дальше, вдоль стен холла внизу.

Праздничное оформление лестницы и холла не шло ни в какое сравнение с тем, что она увидела в большой гостиной, когда открыла туда дверь. Держась за ручку, она замерла от удивления и восторга. Комната, украшенная сверкающей мишурой и разноцветными флажками, преобразилась в сцену для праздничной мистерии. В дальнем углу стояла большая пышная елка. На ее раскидистых ветвях висели блестящие шары, стеклянные фигурки животных, хлопушки, золотой и серебряный дождь. Множество разноцветных огоньков вспыхивали среди хвои, притягивая взор своим таинственным мерцанием. У основания елки лежали большие и маленькие коробки в праздничной упаковке.

Ники лежал на кушетке, придвинутой ближе к горящему камину, и трудился вместе с Рандольфом над гирляндой из разноцветных бумажных колец. Джун лежала на диване, который стоял с другой стороны камина. На ней был надет теплый халат, ноги прикрывал клетчатый плед. Сам Эдвард и Мики сидели на полу, застланном толстым зеленым ковром, и заворачивали коробки в бумагу с веселыми рождественскими рисунками.

Очаровательная картина семейной идиллии, подумала Айрин, здесь всем так уютно. Похоже, одна она оказалась вне этого домашнего круга. И ей стало зябко.

Первым ее заметил Ники. Его радостный крик нарушил тишину в комнате, заставив всех оглянуться на дверь. Майкл мгновенно оказался рядом с ней, взял ее за руку и подвел к кушетке. Рандольф уступил ей место, пересев к столу, на котором он разложил почти готовую гирлянду.

Близнецы заговорили разом, перебивая друг Друга:

— Мамочка, тебе понравилась елка и украшения? Мы готовим тебе сюрприз!

— Под елкой лежат подарки для тебя и бабушки, но нам не разрешили говорить, что спрятано в коробках.

— А нам подарки принесет Санта-Клаус. Дядя Эдди написал ему, что на Рождество мы будем здесь, чтобы он знал, где нас можно найти.

— Мамочка, мы так старались сделать все красиво, чтобы ты обрадовалась, — сказал Майкл уже не так радостно.

Он заметил, что мать нахмурилась, но не знал причины ее недовольства. Айрин поняла, что не сумела скрыть, как больно ее поразили слова «дядя Эдди», которые произнес Ники.

Именно этого боялась она, когда отказывалась от ухаживаний мужчин, этим же она руководствовалась и в своих отношениях с Эдвардом, сведя его общение с мальчиками к минимуму.

У нее была знакомая в аналогичной ситуации.

Ее дети едва успевали привыкнуть к одному «дяде», как ему на смену появлялся другой. На мужчин вообще нельзя полагаться, даже если они являются родными отцами, рассуждала Айрин. Тем более нельзя полагаться на такого, как Эдвард Фрост. Свое жизненное кредо он изложил ей во время первой встречи.

Конечно, было глупо полагать, что ей удастся надолго сохранить свою жизнь раздвоенной: с одной стороны, ни к чему не обязывающая «дружба» с Эдвардом, а с другой — ее реальная жизнь с детьми. Впрочем, сохранить статус-кво было бы возможно, если бы она не заболела.

Айрин заставила себя весело улыбнуться детям, посадила Ники на колени и обняла Мики, стоявшего рядом. Нельзя портить детям праздник, напомнила она себе.

— Дорогие мои, все так красиво, что у меня дух захватывает. Вы замечательно потрудились!

Личики детей повеселели, и они снова начали болтать, и в этот момент она встретилась взглядом с Эдвардом. Он смотрел на нее, прищурившись, словно читал ее мысли. На нем была светлая рубашка и темные джинсы. Босой, с растрепанными волосами, он произвел на нее сильное впечатление. Таким домашним она его никогда не видела. Самое ужасное, что он был еще привлекательнее в таком виде, чем обычно, когда был одет в безукоризненный элегантный костюм и лакированные ботинки. Нет, решительно это был совсем другой Эдвард, пришла к окончательному выводу Айрин. Почему-то ее встревожила сама возможность подобной метаморфозы.