Если верить английским критикам, директора-шотландцы вызвали Уофера в Эдинбург только для того, чтобы выкачать из бывшего буканьера всю информацию о Панаме. По этой причине они позаботились, чтобы Уофер ничего не знал об истинных целях и об истинной ценности компании. Шотландские агенты в Лондоне внушили Уоферу, что английские власти могут помешать ему отправиться на север для оказания помощи шотландцам, и потому он должен путешествовать под чужим именем, а в Эдинбурге находиться в условиях полной секретности. Уофер согласился на их план и позволил переправить себя в Шотландию инкогнито, под неприметным именем «мистера Брауна». Он все еще ничего не подозревал, когда в Хаддингтоне, в двенадцати милях от Эдинбурга, его перехватил Пенникук и отвез в уединенный дом, принадлежавший одному из директоров. Там его продержали почти как пленника два или три дня, пока сменявшие друг друга сотрудники компании выпытывали у него сведения о Дарьене, зачитывали отрывки из рукописной копии его дневников и выспрашивали обо всем, что он испытал на перешейке. Они даже уговаривали его указать точное место, где можно найти рощи кампешевого дерева. То ли Уофера загипнотизировала мысль об обещанном компанией жаловании, то ли он отличался необычайной наивностью, только он отвечал на вопросы со всей возможной полнотой и с радостью указал точное расположение зарослей кампеши. Шотландцы, в восторге от его готовности сотрудничать, перевезли Уофера под покровом ночи в офис компании в Эдинбурге, где снова подвергли заключению, продолжая допрос с большими удобствами для директоров. Наконец, уверившись, что выкачали все до последней капли, шотландцы без обиняков сообщили Уоферу, что отказываются от планов на панамскую империю, потому что англичане узнали об их замыслах и готовят блокаду панамского побережья. По этому случаю, тонко заметили они, знания Уофера оказываются для них бесполезными. Они сожалели, что не в состоянии нанять его в прежнем качестве, но предложили ему подумать о работе в Южной Америке и Ост-Индии. Как они и предвидели, Уофер не пожелал быть задвинутым на мелкую должность в дальнем филиале компании и наотрез отказался от предложений шотландцев. После чего директора попросту выставили его, ничего больше не заплатив, и предоставили возвращаться в Лондон за свой счет.

Два года спустя, когда провал шотландской экспедиции в Панаму широко обсуждался в обществе, защитники компании начисто отрицали все, что сотворили с Уофером эдинбургские директора. Сам Уофер, безусловно, никогда об этом не писал. Но, конечно, у него не было причин рекламировать собственное легковерие и признавать, что его надули. Кроме того, Лайонел Уофер был не из тех, кто вытаскивает на свет старые обиды, просто чтобы сквитаться с обидчиками. Так или иначе, Уофер не получил назначения, на которое намекали представители Шотландской компании, а шотландцы направились для основания колоний в точности к тому пункту, который он рекомендовал в своем дневнике. Однако, на счастье экс-буканьера, он вернулся в Лондон и наблюдал, как расходится из типографии его книга, как раз в то время, когда шотландцы высадились на Золотых Антилах, так что ему не довелось принять участие в очередном великом крушении мифа.

Начатая в невежестве и управлявшаяся со злополучной смесью некомпетентности и невезения, шотландская попытка колонизации Золотых Антил стала трагедией в двух действиях, пролог которой начался 26 февраля 1696 года. В этот день публике в Эдинбурге была официально представлена подписная книга Шотландской компании: неделю спустя подписка была открыта и в Глазго. Для финансирования новой компании требовалась гигантская сумма в четыреста тысяч фунтов, а все надежды на финансовую помощь из Лондона пошли прахом, так что шотландцам предстояло самим доказать свою веру в проект, обеспечив каждый пенни основного капитала из собственных сбережений. Однако если Шотландской компании и недоставало наличных средств, зато ее силу составляла пышность и внешнее великолепие. Новорожденная компания щеголяла такими церемониями и привилегиями, которые могли порадовать сердце самого ярого патриота-шотландца. Новый устав превращал ее практически в государство в государстве. Она была уполномочена иметь собственный герб и девиз, снаряжать собственные корабли, объявлять и вести войну против своих врагов. Она, с согласия местного населения, могла основывать торговые станции в любых странах, на которые еще не предъявили права европейские монархи. Заняв то или иное место, компания могла строить и оборонять собственные форты, владеть рудниками и вести разработки и даже военные действия. На родине служащие компании освобождались от воинской повинности, а королевский магистрат обязывался во всех случаях защищать интересы компании. Столь же широки были и торговые привилегии. В течение тридцати одного года вся торговля Шотландии с Азией, Африкой и Америкой объявлялась монополией компании, а в первые годы она освобождалась от большей части налогов. С будущих владений компании за океаном взималась символическая пошлина в один хогсхед[18] табака в год. Все эти привилегии, прерогативы и претензии на высокий статус выглядели очень роскошно, но, разумеется, висели в воздухе. Необычайную смесь надежд и веры как нельзя более ярко иллюстрировал свежеотчеканенный герб компании. Щит компании, поддерживаемый довольными мавром и американским индейцем с изливающим цветы рогом изобилия в руках, был разделен на четыре части большим андреевским крестом. Между ветвями креста изображались перспективы мировой торговли: нагруженный торговый корабль, входящий в родной порт, слон под паланкином и две южноамериканские ламы, гордо выступающие под грузом богатств Южной Америки. Над всем этим помещалась эмблема компании: восходящее солнце с улыбающимся лицом. Также и в такой же славе предстояло восстать и Шотландии.

Если совет директоров рассчитывал, затронув патриотические чувства, заставить шотландцев отпереть сундуки, он не просчитался. Общество охватила волна патриотического восторга, и даже неудачная попытка директоров собрать капитал в Лондоне сыграла им на руку. В глазах шотландцев отступление лондонских инвесторов выглядело преднамеренным оскорблением; вероломные англичане в который раз доказали свой эгоизм и отсутствие интереса к северному королевству. Шотландцы покажут, что не нуждаются в помощи Англии!

Создание собственной торговой компании в духе великих торговых предприятий Англии, Голландии и Франции затронуло струну гордости и оптимизма в национальном характере, и не только в душе горстки богатых финансистов или нескольких полных энтузиазма шотландских купцов. «Волна» коснулась всех слоев шотландского общества, где способны были наскрести необходимый капитал. Аптекари и парикмахеры вместе с землевладельцами и банкирами вносили свои имена в подписные листы. Сорок пэров вызвались обеспечить компанию деньгами, городские советы инвестировали из муниципальных фондов, члены гильдий, перчаточники и ювелиры собирали мелочь, а мелкие фермеры устраивали складчину, чтобы собрать минимальные сто фунтов вклада, допущенные уставом. Верхним пределом для отдельных лиц были три тысячи фунтов акциями, однако среди шотландцев нашлось всего восемь человек, которые смогли или захотели сделать столь крупный взнос, большинство же из 1400 акционеров, поддержавших компанию, были финансовыми пигмеями, маленькими людьми, которые не могли себе позволить так рисковать. Согласно одной оценке, они, в порыве энтузиазма, заложили более половины свободного капитала страны. Безусловно, никогда еще мифу о Золотых Антилах не приносили жертвы с такой щедростью. Тем острее стала для этих безрассудных добровольцев неизбежная трагедия.

Ведь шотландские инвесторы, бесспорно, сильно рисковали своими деньгами. Правление хваленой компании, сколь бы респектабельной она ни выглядела на бумаге, на деле очень мало понимало как в перспективах, так и в механизме торговли и создания плантаций как на Востоке, так и в Вест-Индии. Пышные фразы из рекламных листовок компании (не допускавшие и намека на поднявшийся протест в Англии) читались прекрасно, но могли означать что угодно. Когда пришло время переходить от теории к практике, совет директоров выказал самые смутные представления о способах получения прибыли от внешней торговли. Их глубокое и тщательно скрываемое невежество сказалось в том, что одним из первых решений совета была тайная посылка в Лондон агента для выяснения, какие именно товары пользуются спросом на западном побережье Африки. В то же время другого агента попросили выяснить, чем можно торговать в Гренландии и Архангельске. Ясно было, что совет компании еще не решил, рисковать ли общими деньгами на Невольничьем берегу или в торговле с эскимосами и русскими.