Мы проплыли вдоль берега до следующей деревни и повторили попытку — с тем же результатом. Никто никогда не видел эту странную птицу, с четырьмя белыми перьями вдоль крыльев и ярко-зеленым воротничком, и единственными, кто мог что-то знать о ней, были ловцы птиц с Гандасоли.
В тот вечер мы бросили якорь у небольшого портового поселка, куда приходил паром с Тернате, и на следующее утро Джулия, Буди и я поехали на автобусе через густонаселенный перешеек Бакана в поселок Гандасоли. Это было типичная деревня Островов пряностей. Вдоль улицы, среди садов, стояли небольшие домики, отгороженные частоколом. Небольшие магазинчики, мечеть; единственной интересной особенностью были несколько сохранившихся домов традиционной постройки — сложенные из бревен, они стояли на деревянных сваях. Благодаря высоким крутым крышам эти дома, должно быть, гораздо более комфортные и прохладные, чем маленькие домики из бетонных блоков с ржавыми жестяными крышами.
Старейшина деревни отсутствовал, поэтому его заместитель пригласил нас в свой дом и за чаепитием рассказал о птицеловах. В деревне было около пятнадцати человек, которые зарабатывали себе на жизнь этим ремеслом. Сейчас все они находились в лесу, занимаясь своей работой, и никто не знал, сколько еще времени они там пробудут. Они обычно возвращались, когда отлавливали достаточное количество птиц или когда их запасы продовольствия подходили к концу. Обычно они работали группами по три-пять человек, отправляясь в те места, где обитали в большом количестве птицы — в основном попугаи лори и какаду. Там, неподалеку от мест кормежки, группа ставила лагерь. Охотники подвешивали на ветвях деревьев спелые фрукты, а сами ветви смазывали смолой. Птицы подлетали поклевать и увязали лапками в смоле. За две недели команда птицеловов вполне могла наловить около двухсот птиц на продажу, причем довольно скромного какаду можно было продать за небольшую сумму 17 500 рупий.
Две сотни птиц, пойманные за две недели одной группой ловцов, представляли собой серьезный урон для популяции, так что мы не удивились, когда наш собеседник посетовал, что на Бакане становится все труднее ловить птиц на продажу. С основного острова птицы уже давно исчезли, и теперь, чтобы заработать на жизнь, птицеловы отправлялись на маленькие острова, лежащие дальше в море. Они уже не привозили пойманных птиц в деревню, а построили на одном из таких островов сарай, где держали свою добычу. Отсюда птиц в клетках забирали торговцы буги, которые потом плыли прямо в Сулавеси, откуда товар отправлялся дальше, в Сингапур.
Мы снова подивились откровенности нашего собеседника. Когда Буди протянул ему определитель, он показал нам, каких птиц ловят на продажу. В основном обычные виды вроде красных попугаев, но было и несколько необычных — например, черноголовый попугай. Официально торговля этими птицами запрещена, но это только подогревало интерес покупателей. Очевидно, заместитель старейшины знал о том, что торговля не вполне законна. Временное содержание пойманных птиц на маленьком островке и отправка непосредственно за границу контрабандой на кораблях буги снижали опасность быть уличенными, и, рассказывая об этом, заместитель старейшины нервно теребил ремешок часов.
Однако между деятельностью птицеловов на Гандасоли и тем, что делал Уоллес сто сорок лет назад, имелось некоторое сходство. Современные птицеловы работали, чтобы обеспечить себя необходимым, — так же, как Уоллес. Проблема заключалась в масштабе происходящего: сейчас отлов птиц уже начал угрожать сохранению вида. Было непонятно, как популяция птиц на Бакане или на любом другом острове сможет сохраниться при таком широкомасштабном профессиональном отлове. В отличие от Вайгео, где жителям деревни принадлежали все деревья, на которых происходили брачные игры райских птиц, птицеловы на Гандасоли могли свободно ловить птиц всюду, где им вздумается.
Ловля птиц стала приносить меньший доход, чем раньше, сказал наш собеседник. Но затем он повеселел и сообщил, что новый покупатель, недавно открывший магазин на Бали, занялся продажей бабочек, и была одна особенная, очень крупная бабочка, за которую он готов заплатить 250 тысяч рупий — гораздо дороже, чем за любую обычную птицу, и что птицеловы, должно быть, переключатся на охоту за этими бабочками. Здесь снова мы вспомнили об Уоллесе. На Бакане ему удалось несколько раз увидеть эту бабочку — огромного птицекрыла (орнитоптеру) с такой роскошной окраской, что он сразу же загорелся желанием ее поймать. Через два месяца ему удалось раздобыть один экземпляр — это был самец птицекрыла; в ширину он достигал семи дюймов, бархатистые крылышки украшены оранжево-черным рисунком. Уоллес назвал этот вид Omithoptera croesus. Зная, насколько эта бабочка редка и как высоко ценится, Уоллес оставался в Бакане, пока не собрал коллекцию из сотни таких бабочек обоих полов, в том числе около двадцати очень красивых самцов, «хотя идеально хороши были всего пять или шесть». Очень вероятно, что именно за бабочку этого вида таинственный торговец с Бали был готов заплатить эквивалент двухмесячного жалованья.
Что же касается открытого Уоллесом вида — вымпеловой райской птицы, никто в Гандасоли не видел ее и не слышал о ней, и мы готовы были признать, что этих птиц, вероятно, уже нет на Бакане. Однако мы решили сделать еще одну, последнюю попытку: Леонард предложил отправиться на север острова, так как Уоллес упоминал между делом, что жители северной части Бакана зарабатывают на жизнь собирая древесную смолу, которая называется даммаровой. Эта смола сгорает ярким чистым пламенем и во времена Уоллеса использовалась для фонарей. Но даммаровая смола для двух художников нашей экспедиции, Леонарда и Трондура, имела совсем другое значение. Они смешивали ее со скипидаром и получали таким образом лак, который применяли для покрытия своих работ. Этот даммаровый лак придавал краскам особую глубину и насыщенность, которую не мог дать никакой другой материал. Для художников проблема заключалась в том, что даммаровая смола в Европе является большой роскошью — даже маленькая баночка этого материала стоит очень дорого. Может быть, спросил Леонард, мы можем дешево приобрести немного смолы, если приедем туда, где ее добывают?
В Гандасоли нам сказали, что даммаровую смолу в наши дни собирают редко. Цена на нее слишком низка и не окупает хлопот, так как за смолой нужно идти в глубь леса, где растут смолоносные деревья. Однако в местечке под названием Сабатанг, на северо-восточном краю острова, до сих пор шла торговля даммаровой смолой.
Когда на следующий вечер мы остановились напротив Сабатанга, бугийский торговец как раз снимал свою торговую палатку. Он поставил лодку на якорь у самого берега и установил на пляже палатку, в которой помещались товары — пластмассовая домашняя утварь, посуда, горшки и сковородки, а также одежда. Было понятно, прочему он выбрал для торговли именно Сабатанг. Хотя деревня была небольшого размера — возможно, в ней проживали не более двухсот человек, — здесь царил порядок, деревянные домики содержались в чистоте, улицы были аккуратно выметены и в воздухе витало ощущение благополучия.
Джулия, которая была командирована на берег, чтобы узнать насчет даммаровой смолы, вскоре вернулась назад с сообщением, что трое или четверо жителей деревни торгуют даммаровой смолой, а у одного из них в сарае за домом имеется достаточный запас.
Дом, куда мы пришли, был новее и красивее других. Открыв дверь с искусно выпиленным рисунком, мы оказались в гостиной. В очень чистой, без единой пылинки комнате стояли пластиковые стол со стульями, на стенах висели фотографии, в углу — музыкальный центр; в окна даже были вставлены стекла. Можно было заключить, что торговля смолой приносит кое-какой доход. За домом стоял небольшой сарай, в котором торговец хранил запасы даммаровой смолы, — по словам Джулии, она выглядела как гравий. Это была метровой высоты куча белых полупрозрачных угловатых камешков, немного липких и пахнущих скипидаром. Эти застывшие кусочки смолы собирали так же, как каучук: делали надрезы в стволах агатиса — хвойного дерева, дающего даммаровую смолу — и собирали выступающий сок. Торговец пояснил, что ближайшее такое дерево растет в лесу в семи километрах от деревни и что все агатисы принадлежат деревне. В удачный сезон с одного дерева можно получить не менее сотни килограммов смолы, которая затем хранилась в деревне в ожидании бугийских торговцев. Они везли сырую смолу на Тернате, где ее перегружали для отправки на Яву и использовали для производства высококачественных красок и лаков.
