Этот случай напомнил мне о слухах, которые доходили до меня ранее. Кто-то рассказывал, как летел на военном самолете из Доббо. Поднявшись в салон, он обнаружил, что весь задний отсек забит клетками с райскими птицами, которых контрабандой вывозили с Ару на продажу, нарушая закон. В домах высокопоставленных чиновников — тех самых, что предположительно должны были обеспечивать защиту редких видов, — я видел в декоративных клетках чучела райских птиц с расправленным брачным оперением. Чучела выглядели довольно свежими. Что бы ни гласил закон, а райская птица — живая или мертвая — остается в Индонезии престижным сувениром и повышает статус своего владельца. По названиям райских птиц именовались улицы, самый большой залив на севере Ириан Джайи также назван в честь райской птицы; райская птица изображена на индонезийских банкнотах, и она же украшает нарукавную нашивку форменной одежды полицейских на Амбоне.
Пара райских птиц — самец и самочка — один из самых дорогих и противозаконных контрабандных товаров. Но множество других видов птиц также являются объектом торговли, и здесь работает то же правило — чем красивее птица и чем реже она встречается, тем больше ценится. Птицы, пойманные в силки на дальних островах, оказываются в клетках профессиональных торговцев птицами в таких городах, как Амбон на юге и Тернате на севере Моллукского архипелага, Соронг на Ириан Джайя.
Оттуда их на кораблях доставляют на рынки Сурабайи и Джакарты. В основном идет торговля обычными, широко распространенными видами — маленькими яркими попугаями, и это совершенно легально. Многие индонезийцы держат дома попугаев и лори. Но, помимо этого, на рынке можно увидеть и запрещенные для торговли виды — черных какаду и чешуйчатых красных лори. Для их перевозки, как нам рассказали, на некоторых больших паромах на пассажирских палубах устраиваются специальные скрытые отсеки. В пути умирает и заболевает так много птиц, что оптовые торговцы платят за товар обычно через через месяц после его получения — за тех птиц, которые остаются к этому времени живы. Поэтому, несмотря на расходы, все чаще клетки с птицами отправляются с островов на самолетах, в сопровождении поддельных документов.
Буди и Джулия договорились о встрече с представительством министерства образования на Амбоне. Одной из задач экспедиции было предложить местным школам, расположенным по пути нашего следования, особенно в наиболее отдаленных и диких уголках, беседы с учениками по охране окружающей среды и учебные материалы. Для этой программы Джулия приготовила буклет, основанный на реальной истории Альфреда Уоллеса, а Буди нарисовал иллюстрации. В течение следующих двух недель они собирались посетить несколько школ на Амбоне и расположенном неподалеку острове Серам, в то время как остальная часть команды отправилась на прау западнее, на архипелаг Горонг, где Уоллес купил себе местную лодку. Позже мы воссоединились на северном побережье Серама и отправились вместе на Ириан Джайю — обиталище красных райских птиц.
Когда Уоллес направлялся на острова Горонг из Амбона, он стремился проплыть мимо Серама как можно быстрее. Гребцы на его лодке — местные жители — непрерывно распевали песни и били в тамтам, что доставляло Уоллесу немало мучений. Мы также не планировали задерживаться на этом острове. Хотя Серам очень живописен и достаточно свободен от воздействия цивилизации, он расположен настолько близко к Амбону, что сюда постоянно наведываются экспедиции со всего мира. Кроме того, Уоллес почти ничего не писал о Сераме, и нам не с чем было сравнить нынешнее состояние острова.
Плавание вдоль длинного южного берега Серама заняло у нас целых два дня, в течение которых мы благоразумно держались подальше от берега, пока не достигли хорошо заметной горы на восточной оконечности острова.
Коническая, со столообразной вершиной, эта гора возвышается за куполами полудюжины мечетей, каждая из которых является центром небольшой деревеньки. Во времена Уоллеса сюда сходились местные торговые суда, так как эта часть Моллукского архипелага является естественным перекрестком нескольких морских дорог. Уоллес особенно отметил один островок, уставленный домиками на сваях так густо, что его можно было бы назвать индонезийской Венецией. Мы нашли этот островок, но обнаружили, что он практически обезлюдел: несколько кокосовых рощ и горстка домиков — вот и все, что осталось от процветающей торговой деревни. Очевидно, восточный Серам и маленькие островки вокруг давно пережили свои лучшие дни.
Изгнание непрошеного гостя (из книги «Малайский архипелаг»)
Когда впереди показались три острова архипелага Горонг, ветер начал свежеть. Став более осторожным после сложного перехода между архипелагами Ару и Банда, я принялся искать место, где можно было бы переждать шторм, который обещал стать слишком серьезным для нашего легкого суденышка. Но на карте не было отмечено ни одной пристани, а острова в длину составляли не более семи-восьми километров и не могли служить надежным прикрытием. Вскоре ветер принял решение за меня, изменив направление и задув еще сильнее; это вынудило нас направиться в пролив между первыми двумя островами и искать укрытия за третьим из них.
«Альфред Уоллес», накренившись так, что планширь с подветренной стороны почти касался воды, начал разгоняться. Когда мы приблизились к проливу между островами, то увидели, как с обеих сторон под водой вздымаются бирюзовые коралловые заросли — чарующие, но смертельно опасные. Темно-синяя полоска воды, довольно узкая, представляла собой единственный проход через рифы — на него указывала кривая ветка, торчащая из воды. «Альфред Уоллес» летел, рассекая волны, мы все стояли на палубе, высматривая местечко, где можно было проскочить, а Янис, держась за мачту, пытался указать направление. Но проход невозможно было определить однозначно, и Янис показывал то в одну сторону, то в другую. Потом он в замешательстве снял кепку и принялся задумчиво чесать голову.
Имея шестинедельный опыт выруливания между коралловых рифов, я решил, что можно рискнуть и двинуться к наиболее вероятной цели, даже если Янис не может помочь. И вот мы помчались на всех парусах. Пролив здесь был таким узким, что мы не могли не только повернуть назад, но даже просто остановиться, потому что тогда ветер выбросил бы нас на рифы. Мы были на самой середине пути между островами, когда начался отлив. Сразу же картина резко изменилась. Там, где раньше виднелись лишь небольшие волны, встала стена крутых бурунов, словно бы движущихся нам навстречу, но на самом деле поднимающихся и опадающих на одном месте. Ветер, противоборствуя отливному течению, создавал сумятицу волн, движущихся в противоположных направлениях. Наша прау беспорядочно металась то влево, то вправо, выискивая дорогу меж рифами и попадая в водовороты. Короткие крутые волны плясали вокруг, барабаня по корпусу лодки, которая дергалась из стороны в сторону и вздрагивала, как поезд на стрелке. Это дерганье было достаточно сильным, чтобы долбленое каноэ, привязанное к крыше каюты, разболталось в своих веревках. Джо и Леонард закрепили каноэ дополнительными веревками.
«Альфред Уоллес», перепрыгивая с волны на волну, несся по бушующему морю, демонстрируя мощь и скорость, присущую судну, выстроенному мастерами с острова Кай. Откуда-то из глубины трюма доносились глухие удары, когда невидимые под водой ветки кораллов ударялись о корпус, но наше судно бесстрашно скользило вперед по бушующим волнам.
Поняв, что «Альфред Уоллес» не боится бурной воды, я испытал такое облегчение, что даже забыл сбавить скорость, когда мы подходили к берегу. Мы мчались сквозь буруны, приближаясь к берегу с такой скоростью, что могли бы врезаться в него, если бы Леонард не предложил мягко: «Может, стоит спустить хотя бы один парус?» Поразившись, как не догадался сделать этого раньше, я отдал команду, и Леонард с Джо спустили парус в два раза быстрее, чем обычно. Если сравнить нашу лодку с автомобилем, можно сказать, что она затормозила у самого берега, визжа тормозами и распространяя запах горелой резины. Янис бросил за борт основной якорь, и мы резко остановились на глазах у местных жителей, которые с явным одобрением наблюдали за лихими маневрами.
