Отец нахмурился, покачал головой и принялся за еду. Я терпеливо ждал, когда он заговорит.

– Ты решил поступать в Гарвардский университет.

– Да.

– На факультет…

– Востоковедения.

– Что же, все не так ужасно, как я думал.

– Во-первых, Брайан, эта новость вряд ли меня разочаровала, хотя я бы предпочел, чтобы ты учился здесь. Когда-то я тоже хотел поступать в Гарвардский университет, но существовало много вещей, с которыми мне приходилось считаться. Во-вторых, у меня есть пара вопросов. Ты понимаешь, что не сможешь жить дома?

– Конечно. Для этого есть общежитие. Хотя я надеюсь, что у меня будут деньги на отдельную квартиру.

Отец сделал многозначительную паузу. Он знал, что в общежитии я долго не протяну – уж слишком высоко я ценил личную свободу.

– А теперь – второй вопрос, самый интересный. Откуда ты возьмешь деньги?

– Я буду работать.

– В ущерб учебе?

– Черт возьми, но работают все!

– Последи за языком.

Я замолчал и сердито насупился. Отец оставил недоеденный завтрак и принялся за кофе.

– Я уважаю твое решение, Брайан. И хочу тебя уведомить, что я готов сколько угодно помогать тебе в денежном плане. Ты знаешь, что у меня есть такая возможность. Разумеется, я не буду разубеждать тебя, если ты решишь работать. Но если твоя учеба пострадает из-за работы – пеняй на себя.

– Конечно, пап.

– И… я хотел сказать тебе еще кое-что.

– Я внимательно тебя слушаю.

Отец ни разу не перебил меня. Он сидел вполоборота ко мне, курил и слушал. И мне сейчас меньше всего хотелось, чтобы он молчал.

После того, как я договорил, отец убрал ладонью волосы со лба, вздохнул и отвернулся. Я чувствовал легкость – будто выпустил из души что-то, что прижимало меня к земле и мешало жить. Нет чувства более приятного и одновременно гадкого, чем такая легкость.

– Я уезжаю вечером, Брайан, – заговорил отец. Голос его был таким спокойным, что мне стало страшно. – И возвращаюсь через неделю. У тебя есть семь дней для того, чтобы собрать вещи и уйти. Меня не интересует, куда ты пойдешь. Нет, молчи. К сожалению, я слишком мягкосердечный человек. Другой на моем месте поступил иначе – выгнал бы из дома и Лизу, и тебя. Но я люблю эту женщину. И она для меня много значит.

– И для меня тоже.

– Замолчи, Брайан. Ты достаточно сделал и достаточно сказал. – Отец подвинул пепельницу к себе. – Другой на моем месте сказал, что больше у него нет сына. Но я не могу этого сказать. Наверное, потому, что у меня больше нет детей, и я горжусь тобой вне зависимости от того, что ты делаешь. Но люди делают ошибки, Брайан. За ошибки нужно платить, и ты должен к этому привыкнуть. С этого момента ты становишься самостоятельным человеком. И ты не получишь от меня ни единого цента. Мне страшно даже предположить, что бы сказала на все это твоя мать.

– Да, думаю, ей было бы неприятно узнать, что через полгода после ее смерти ты привел в дом другую женщину.

– Иди к черту, Брайан, – ответил он и повернулся к окну.

Одежда, книги, портативный компьютер, несколько чистых блокнотов в твердой обложке, ручки и карандаши – все это поместилось в рюкзак и небольшую дорожную сумку (такие называют «охотничьими»), с которой я обычно отправлялся в короткие путешествия. Туда же я положил ботинки, решив, что отправлюсь в путь в кроссовках – никто не мог предвидеть всего, и я подумал, что лучше будет взять удобную обувь. Рассовал по карманам рюкзака другие вещи – расческу, зубную щетку и пасту, плеер. Потом устало опустился на кровать и задумался. Что-то я забыл, и это было очевидно. Снова поднялся и прошелся по комнате. Достал из шкафа альбом с фотографиями, положил его в рюкзак. После этого подошел к письменному столу и открыл один из ящиков.

Первым делом я достал оттуда серебряное кольцо с тонким изящным рисунком – подарок мамы. Я надел кольцо на безымянный палец правой руки. Затем извлек из тайника крестик на золотой цепочке. Я носил его с самого детства, снял после похорон мамы. И теперь снова держал его в руках.

– Сотовый телефон, – услышал я голос Лизы со стороны двери. Она стояла, скрестив руки на груди, и разглядывала меня.

– Мне он не нужен.

Я думал о том, что день мой был лишен смысла. Я катался на велосипеде и размышлял о жизни. Я не мог и предположить, что буду делать, куда пойду, где буду жить. Да что там говорить – идти мне было некуда. Вряд ли можно описать чувства человека, которому некуда идти, но уходить нужно, потому что другого выхода нет.

– Что ты будешь делать? – спросила у меня Лиза.

– Не знаю. – Я посмотрел в окно. На улице уже стемнело. – Он говорил с тобой?

– Да. – Лиза улыбнулась. – Он ограничился коротким словом «шлюха».

– Слава Богу, из дома он выгнал меня, а не тебя.

– По крайней мере, я бы знала, куда идти.

– На поиски очередного любовника?

– Ох, ну и дурак же ты, Брийян. – Она достала мундштук и принялась его чистить. – Я же говорила, что он меня не прогонит. Хотя бы потому, что не считал тебя достойным конкурентом.

– У него на лице было написано другое.

– Вероятно. Но вряд ли он найдет женщину, которая согласится его терпеть.

– Таких женщин больше, чем ты думаешь.

– Меня волнует твоя дальнейшая судьба, малыш, – сказала она.

– Во всяком случае, я поговорил, и у меня на душе поют птички.

– Видимо, они поют невеселые песенки.

– Это вопрос времени. – Я повертел на пальце кольцо – ощущение было новым и непривычным. – Хочешь поехать со мной?

– А ты этого хочешь?

– Пожалуй, нет. Хотя я в этом не уверен. Я ни в чем не уверен. Я тысячу раз спрашивал себя – зачем тебе было надо все это? И ответа у меня нет…

– Со временем ты все поймешь.

– Отдыхай, малыш. – Лиза поднялась. – Я не буду тебе мешать.

– Прощай, – сказал я. – Удачи.

– И тебе, малыш. Удачи во всем.

– Мадена, ты еще не готова? – притворно ахнула она. – Если мы опоздаем, это будет сущий позор.

– Это всего лишь спектакль…

– Сегодня ты опаздываешь в театр, завтра – на свидание, послезавтра – на работу или же на деловую встречу. Не надевай эти туфли. Ты не умеешь ходить на каблуках.