– Не все понимают, что происходит, Киллиан, – вернулся в мою голову Ариман. – Винсент и Авирона понимают. И они готовы предпринять необходимые шаги, чтобы повлиять на события.

– Я вижу.

– Им непросто. А вам непросто все это принять. Но придется.

– Ты уже принял решение?

– Однозначное.

– А Авиэль?

– Твой брат со мной.

Винсент замолчал, обводя сидящих за столом немного взволнованным и сосредоточенным взглядом. Он коротко изложил суть реформы и теперь ждал, что скажут каратели. Дана хмурилась, с трудом сдерживая злость. И мне кажется, я понимал, в чем причина. Но…

Каратели зашумели, задавая бессмысленные вопросы и пытаясь выяснить подробности. И разом замолчали, когда Ариман повернулся к Авиэлю и кивнул. Магистр поднял руку открытой ладонью, требуя внимания. Установившуюся тишину можно было потрогать, стоило немного приложить усилие и прикоснуться к ней подушечками пальцев. Но никто не шевелился. Наличие Аримана всегда обеспечивало идеальную дисциплину. Люблю советы с его участием.

– Спасибо, Киллиан, – тут же раздался в моей голове ехидный смешок.

Авиэль смерил нас обоих сердитым взглядом, вызвав приступ внутреннего смеха, с которым было очень сложно справиться, подождал несколько секунд и проговорил:

– Суть вашего предложения ясна. Вы можете приступить к работе, Винсент.

Тот благодарно вздохнул.

– Сообщи Авироне, – сказал Ариман, не сводя с карателя внимательный взгляд. Тот слегка побледнел и кивнул. – Она в Библиотеке. Можете быть свободны, – закончил он совет и повернулся к Авиэлю.

Их ждали какие-то жутко срочные и чрезвычайно важные дела. Как всегда. У меня было немного свободного времени, нужного для приведения мыслеобразов и мыслей в порядок. Я еще ловил себя на улыбке, но мгновенно посерьезнел, когда поймал взгляд Даны. С ней пыталась заговорить Веста, но Вавилонянка лишь зло отмахнулась, жестом, полным ярости и отчаяния, кутаясь в мантию. Я подошел к ним.

– Доброго вечера, дамы .

– Не сказала бы, что он добрый. Веста, я тебе уже сказала, я не пойду с тобой никуда, оставь меня в покое! – Дана повернулась к сестре, смерив ее гневным взглядом. – И провалитесь вы со своими спорными моментами!

Веста пожала плечами, посмотрела на меня с видом «что ж, желаю удачи», и ушла. Через несколько минут в зале Совета остались только мы с Даной. Даже Амирхан, до последнего возившийся с документами на столе, был вынужден уйти.

Дана не вставала с места. Она обиженно надула губы, пытаясь справиться со слезами.

– Я не понимаю, Киллиан!

– Я могу помочь?

– Объясни мне, какого черта он все свое время проводит с этой…

Она хотела вставить крепкое словечко, но передумала. Я мягко улыбнулся.

– Дана, ты ревнуешь его к работе? Ты же знаешь Винсента лучше, чем многие из нас.

– И что, черт возьми, ты хочешь мне сказать?

Что я делаю? Показываю ей, что ее отношения с Винсентом возможны. Зачем это мне? Мое стремление говорить правду и быть ей надежной опорой когда-нибудь приведет меня к пустоте.

– Между ним и Авироной ничего нет. Можешь мне поверить, я провожу в Библиотеке достаточно времени, чтобы это видеть.

– Правда? – Она посмотрела на меня почти с надеждой. Черт возьми, Дэйна, как ты красива.

– Винсент живет работой. И этой реформой. Авирона его наставница – в прошлом. А сейчас она лишь та, без кого он не смог бы работать.

– Почему?!

– Она знает больше его и меня вместе взятых, Дана. Ее учил сам Ариман. Пошли.

Я подал ей руку и замер в тревожном ожидании: как она поступит? Дана резко выдохнула, взяла меня за пальцы и встала.

– Куда?

– Отсюда. Если хочешь поговорить, поговорим. Если хочешь уйти, уходи. Только прошу. Это не та ситуация, которая стоит твоих слез или гнева. Ты веришь мне?

Она посмотрела на меня изменившимся взглядом.

– Да, Киллиан, я тебе верю.

Винсент

Середина 17 века н.э.

Ливан, Темный Храм

Небо еще не потемнело, хотя солнце опустилось за горизонт, а воздух стал по-ночному свежим. Мы с Даной сидим на каменном плато и смотрим вниз, на склон горы и на лес. За нашими спинами – Храм, как всегда, холодный и безразличный ко всему. А каким еще должен быть Храм? Какое ему дело до тех, кто тут появляется? Мы приходим и уходим, умирают даже бессмертные, а он молча хранит свою мудрость и не собирается ни с кем делиться. Думает, что мы поймем сами. Или надеется, что не поймем. Или уверен, что мы уже

все поняли

.

Дана одета в легкое платье – тут она может позволить себе открытую одежду, правила приличия остались далеко, кажется, что в другом мире. На сгибе локтя она держит мантию члена Ордена и время от времени рассеянно поглаживает черный бархат, так, будто хочет убедиться, что мантия еще при ней. Непохоже, чтобы она волновалась, хотя мое волнение она, конечно же, чувствует. Скорее всего, в какой-то мере оно передается и ей.

Я запускаю руку в потайной карман камзола и сжимаю браслет из храмового серебра, который прячется там от посторонних глаз. Выполняю эту нехитрую манипуляцию уже тысячу раз, но не извлекаю его на свет, просто осторожно щупаю металл. Чуть меньше двух тысяч лет минуло с того момента, когда я принес клятву верности Ордену и вместе с мантией и перстнем получил от Магистра это невзрачное на вид украшение. «Его ты подаришь той женщине, с которой захочешь разделить вечность, Винсент. Но второго шанса у тебя не будет. Ты сможешь сделать предложение только один раз». Тогда я подумал: один раз за бессмертную жизнь?

Всего лишь один раз?

– Тут красиво, – нарушает тишину Дана.

Абсолютно несвойственное ей высказывание – не припомню, чтобы она когда-нибудь восхищалась природой. Скорее всего, она почувствовала, что молчание затягивается, и решила сказать хотя бы что-нибудь. А заодно и прозрачно намекнуть мне на то, что я уже должен сообщить ей то, что хотел. Иначе с чего бы мне приезжать с другого конца света только для того, чтобы пересечься с ней в Храме?

– Дана, – начинаю я и в последний момент замолкаю, не решаясь продолжать. Серебряный браслет холодит ладонь. Я редко доставал его, так как в этом не было смысла, но каждый раз замечал, что он всегда остается холодным – другие вещи из храмового серебра мгновенно нагреваются до температуры тела своего владельца. Холодный и пустой . С чего бы ей отвечать мне «да»? И с чего бы ей вообще мне что-то отвечать?

Она по-прежнему смотрит вниз, на лес. Поднимается ветер, пока что легкий, но к ночи он превратится в ураган. Он играет ее волосами, не собранными в прическу и не перехваченными лентой. Она сидит вполоборота ко мне, и я могу видеть ее лицо: на нем нет ни намека на эмоции. Внешне она – само спокойствие, но по какой-то причине не поднимает на меня глаза.

– Дана, – снова начинаю я и, сделав короткую паузу, говорю фразу, которую повторял про себя уже миллион раз, но так долго боялся сказать вслух: – Согласна ли ты разделить со мной вечную жизнь?