Вначале они поговорили об общих друзьях, а потом Сёдзо спросил, в каком месте Токийского залива сейчас сбрасывают мусор, чем весьма озадачил своего собеседника.

— С чего это ты стал интересоваться такими вещами? — удивился тот. — Вы собираетесь там что-то строить?

— Да нет, у меня тут сугубо личный интерес.

Посмеявшись над этим признанием (право же, нашёл, чем интересоваться), приятель сказал:

— Сейчас идут работы на дальнем участке тринадцатой зоны. Официально это называется так: «Намывная территория с внешней стороны центрального волнолома».

— То есть речь идёт о…

— Знаешь, где находится Морской музей? Так это в той стороне, только дальше.

— Довольно-таки обширная территория. Я как раз в прошлое воскресенье ездил туда на автобусе.

— Ну и ну, с каких это пор ты пристрастился к прогулкам по искусственной земле?

— С недавних. Тамошний пейзаж произвёл на меня огромное впечатление. Сам не знаю, почему. Видимо, он напомнил мне пепелища моего детства. Как ни странно, в этом было даже что-то ностальгическое, словно я вернулся в родные места.

— Ну, это уж чересчур — в наши дни вспоминать про пепелища.

— Я и сам так думаю, но, понимаешь, в последнее время у меня возникла потребность нащупать какую-то точку отсчёта. Все эти тридцать лет мы работали как бы вслепую, и теперь хочется понять, кто мы и откуда.

— Это возрастное.

— Может быть. Но, мне кажется, дело не только в желании оглянуться назад. Вот посмотри: мы из кожи вон лезем, строя дома на крошечных пятачках, где земля ценится на вес золота, а, оказывается, существуют огромные пустующие территории! Причём, созданные человеческими руками! Разве это не потрясающе? Какие новые кварталы здесь могут быть возведены! Хоть по характеру я и не мечтатель, в голове невольно рождаются всякие фантазии. Вернее, нет, не совсем так. Как бы это проще сказать?.. Оказываясь там, я словно бы попадаю в другой мир. Должно быть, нечто похожее испытывает человек, оказавшись в пустыне. Там я ощущаю себя совершенно другим человеком. — Сёдзо сам удивился той горячности, с какой произнёс эту тираду.

— Понятно. Ну что ж, если хочешь, я могу выступить в качестве сопровождающего.

— Да нет, не стоит. Я люблю бродить в одиночестве. Интересно, а туда, где сейчас идут насыпные работы, пускают?

— Нет, туда нельзя. Как говорится, посторонним вход воспрещён.

— Вот тут мне как раз пригодилось бы твоё содействие.

— Вообще-то мусором занимается Департамент коммунальных отходов и чистоты города, но я попробую договориться.

Беседуя с приятелем, Сёдзо не мог отделаться от ощущения, что им руководит то ли чья-то воля, то ли какая-то неведомая сила, и дивился тому, что подобная несуразица могла прийти ему в голову.

Пролегающее по тринадцатой зоне прямое шоссе закончилось, и при въезде в протянутый по дну моря туннель, ведущий к намывным территориям с внутренней стороны центрального волнолома, Сёдзо высадился из такси. Был погожий субботний полдень. Рядом высилась огромная вентиляционная башня, — точно такое же сооружение стоит на Прибрежной магистрали, там, где начинается её подводный участок, по которому курсирует автобус из Синагавы.

В назначенный час из туннеля вынырнул джип; за рулём сидел человек в спецовке и жёлтом шлеме. Подобрав Сёдзо, джип снова устремился в туннель, заполненный двигавшимися в обоих направлениях голубыми мусоровозами. Хотя отсюда до центра города было рукой подать, Сёдзо волновался так, словно ему предстояло путешествие в далёкую неведомую страну.

По пути гид — он оказался мастером участка — объяснил, что обычные бытовые отходы поступают к ним уже в виде золы, то есть пройдя через мусоросжигательные заводы, которые имеются в каждом районе города. Напрямую же сюда доставляют только негорючий и крупногабаритный мусор.

Когда машина выехала из туннеля, с левой стороны показалась высокая земляная куча размером со средней величины холм.

— Неужели это мусор? — удивился Сёдзо, на что сопровождающий равнодушно ответил:

— Мусор и земля укладываются слоями, по принципу сэндвича. Сейчас вы видите высокую горку, но со временем она осядет.

— Сама по себе?

— Да, сама по себе.

Горка была довольно широкой у основания. На её плоской вершине работало несколько бульдозеров, разравнивавших землю. В нескольких местах из земли торчали трубы, образуя нечто вроде вентиляционных отверстий.

— Через них выходит скапливающийся внутри метан, — пояснил сопровождающий. — Прошу вас воздержаться от курения, это опасно.

Они поднялись на уже разровненный участок холма, над которым хлопотало бесчисленное множество чаек. Кое-где между ними мелькали и вороны. Белое и чёрное птичье оперение сверкало на солнце. Разжиревшие чайки не боялись людей и улетали лишь тогда, когда к ним подходили совсем близко. Всё вокруг: обширный участок уже готовой намытой земли с построенными на ней причалами, резервуары для газа и даже виднеющиеся вдали, за искрящимися в солнечных лучах водами залива, высотные здания центральной части Токио — было подёрнуто голубоватым смогом.

«Итак, горы исторгаемого Токио мусора создают для него же новые территории», — размышлял Сёдзо. Разумеется, этот гигантский круговорот инициирован людьми, их идеями и расчётами, и всё же ему трудно было избавиться от ощущения, что за действиями людей скрываются какие-то иные, куда более могущественные силы. В воздухе стоял прелый запах, смешанный с солёным дыханием моря. Сёдзо чувствовал, как внутри холма бурлит и клокочет метан, как под ногами медленно проседает земля. Он чувствовал суетливое движение Токио, самочинно вступившего в борьбу с заливом за жизненное пространство, он чувствовал его дыхание, температуру его тела…

Сев в джип, они направились к центральному волнолому, с внешней стороны которого шли насыпные работы. Обширный участок моря, превосходящий размерами всю территорию острова Цукисима, был отгорожен от остальной акватории залива высокой бетонной стеной, и оттуда уже начался сброс мусора.

По всей поверхности воды, сверкая на солнце, плавали набитые мусором виниловые мешки, преимущественно белого цвета. Сёдзо не ожидал увидеть такую картину. Никакого ощущения нечистоты не было и в помине — отражая прямые солнечные лучи, мешки сияли так, словно были покрыты серебряной фольгой или алюминиевым порошком. Кое-где виднелись голубые, реже — чёрные, превращая водную поверхность в красочную мозаику. Сёдзо никогда ещё не видел ничего подобного. Кто бы мог подумать, что это великолепное зрелище — обыкновенная мусорная свалка?!

Вдоль бетонной стены была проложена дорога. Пройдя по ней на противоположную сторону, Сёдзо принялся разглядывать сброшенную в воду груду мешков. Из их отверстий высовывалась всякая всячина: сумка с отрезанным ремешком, ржавая, покоробившаяся сетка для жарки рыбы, фотографии обнажённых барышень из какого-то журнала, пачка листовок, отпечатанных к весенним выступлениям трудящихся (и это при том, что горючий мусор не полагается складывать в один мешок с твёрдыми бытовыми отходами), будильник с отвалившимися стрелками, дырявые колготки, записная книжка в чёрной обложке, пучок спагетти, красная детская спортивная туфелька…

В каждой из этих отживших свой век и выброшенных за ненадобностью вещей ощущалась какая-то несокрушимая витальность, густая и терпкая аура повседневной жизни. На полках универмагов или маленьких магазинчиков эти обыкновенные предметы быта выглядели бы вполне заурядно, здесь же они сияли, словно только что добытая драгоценная руда, приковывали к себе взгляд, рассказывали каждый свою историю. Стоило посмотреть на ржавую сетку жаровни, и в воображении сразу возникала кухня, запах дымящейся сайры, сидящая за ужином семья. Будильник напоминал о раннем утре, когда так хочется ещё немного поспать, о холоде воды в умывальнике, о поездке на работу в битком набитой электричке. Красная детская туфелька тоже могла о многом поведать — об улыбке на лице девочки, радующейся купленной матерью обновке, о земляном поле прихожей, о том, как весело прыгать на улице через верёвочку.