«А почему бы мне не доехать до конечной остановки? Я давно не был в Харуми», — подумал он и, вопреки первоначальному плану, не стал выходить на Гиндзе. Там в автобус впорхнуло ещё несколько ребят. Из всех пассажиров он, кажется, был единственным взрослым.
Сёдзо всегда считал, что с причала Харуми открывается самый красивый вид на Токио — подобно тому, как Манхэттен лучше всего смотрится со стороны Нью-Йоркского залива. На противоположном берегу, за вечно зыбящимися иссиня-чёрными водами Токийского залива, виднеется Токийская башня, а слева и справа от неё, частично заслоняя друг друга, высятся небоскрёбы. Время от времени Сёдзо приезжал сюда в одиночестве и до темноты любовался их силуэтами. С каждым разом высотных зданий становилось всё больше, и зрелище растущего ввысь города вдохновляло его, придавало ему бодрости.
Когда, миновав район Цукидзи, автобус по мосту Катидоки въехал на остров Цукисима, на пешеходных дорожках по обе стороны трассы Сёдзо увидел группы школьников примерно одного возраста с его попутчиками, двигавшихся в том же направлении. В Харуми их шествие стало ещё более многолюдным. Проехав по широкой, свободной от прочего транспорта дороге, автобус свернул направо, туда, где находились какие-то складские постройки, и наконец остановился возле огромного, причудливой формы здания, напоминавшего перевёрнутую металлическую чашу. Именно сюда, к этой чаше, стекался ребячий поток, исчезая в её недрах. Ехавшие с Сёдзо школьники начали выходить из автобуса. Сам не зная почему, Сёдзо последовал за ними.
Если бы в этом большом, похожем на стадион здании проводился какой-нибудь праздник, при входе висело бы соответствующее объявление, но, вопреки ожиданию, Сёдзо не увидел ни рекламных щитов, ни растяжек. Никого из распорядителей тоже не было видно. Лишь дети толпой устремлялись в двери.
Не заметив поблизости ни одного взрослого, Сёдзо слегка оробел, но поскольку дети не обращали на него никакого внимания, он всё же решился и вошёл внутрь. Из-за высокого куполообразного свода и отсутствия каких бы то ни было поддерживающих его опор зал казался огромным. И всё это пространство было заполнено детьми. Их собралось, наверное, свыше десяти тысяч. А может быть, даже больше. И пришли они не на концерт и не на какое-то увеселительное мероприятие. По всему помещению ровными рядами стояли длинные столы с разложенными на них журналами и брошюрами, как видно, предназначенными для продажи. Продавцы сидели на складных стульчиках позади столов, а покупатели сновали в проходах между ними.
Несмотря на неимоверный наплыв посетителей, было на удивление тихо. Время от времени кто-то из продавцов подавал голос: «Цена — всего сто иен», или: «Взгляните, это о-очень интересная книжка», — но никаких зазывных криков не было слышно. Заглянув поверх ребячьих голов на разложенный на столах товар, Сёдзо увидел кустарным способом отпечатанные книжки в стиле манга,[2] или, как теперь принято говорить, «комиксов». Судя по всему, он попал на ярмарку любителей этого жанра, где создатели «додзинси»[3] выставляют на продажу свою самодельную продукцию.
Проходя по залу, Сёдзо не встретил не только ни единого взрослого, но даже юноши-студента. Значит, эти мальчики и девочки самостоятельно договорились об аренде помещения и собрали такое количество участников.
Многие ребята нарядились в карнавальные костюмы. Кто-то изображал телевизионных монстров, кто-то — пришельцев из космоса, были там и зверюшки, и герои сказок и мифов, и принцессы, и воины — от солдат в нацистской форме с каской на голове до бойцов народно-освободительной армии Китая. Среди ряженых можно было запросто увидеть и девочку в военной форме с автоматом наизготовку, и мальчика в обличии сказочной принцессы. Чувствовалось, что в костюмы вложено немало труда и фантазии. Лица ребят выражали величайшую серьёзность, никто не смущался, не дурачился, — бродя по залу, они пребывали в каком-то особом мире, созданном их воображением. При этом никого не заботило, что в их ряды затесался взрослый.
Зрелище было странное, однако оно не производило впечатления чего-то нездорового. Просто, отыскав для себя соответствующее прибежище, эти дети приняли тот самый облик, который родился в их мечтах и фантазиях.
И всё же, глядя на сомнамбулические фигуры ряженых мальчиков и девочек, невольно становилось грустно. «Неужели только здесь, на этом отдалённом искусственном острове, они способны реализовать собственные мечты и фантазии? — подумал Сёдзо. — Неужели Токио стал для них заклятым местом? А ведь этот город построили мы».
Возможно, если бы Сёдзо постоянно общался с детьми, увиденное не произвело бы на него такого ошеломляющего впечатления. Впрочем, наверное, не все родители этих школьников знают, где и чем с такой серьёзностью занимаются сейчас их чада.
Охваченный непонятным смятением, Сёдзо пробрался к выходу. Впереди, на выдающейся в море дальней части острова, виднелся парк. Туда и направился Сёдзо, минуя разгрузочную площадку у причала, которая была пуста, если не считать нескольких припаркованных там грузовиков.
Трава на газонах парка всё ещё оставалась жухлой, жёлтой. Выцветшая под перекрёстным воздействием ветров с суши и с моря хвоя вечнозелёных деревьев тоже казалась тусклой и безжизненной. Пейзаж был скорее таким, каким он бывает на исходе зимы, нежели ранней весной. В этот предвечерний час приморский парк был безлюден.
Сёдзо подошёл к парапету у края воды. Волны с шумом плескались о причал с толстыми железными сваями. Перед ним простиралось холодное иссиня-чёрное море, и только вдалеке его поверхность отливала тусклым золотом в лучах заходящего солнца. Небо на западе окрасилось в блёклые желтокрасные тона, а на его фоне вырисовывалась панорама Токио.
Сёдзо давно уже не был здесь и, разглядывая представшую его глазам картину, удивлялся тому, как много новых высотных зданий появилось за это время. Прежде на переднем плане отчётливо выделялись лишь Токийская башня и здание Международного торгового центра, по обе стороны от которых виднелись строения в десять с лишним этажей, а вдали, окутанные дымкой, маячили небоскрёбы Синдзюку. Ныне же повсюду: на обоих берегах реки Сумидагавы, в районе Синагава, в Омори — выросли башни высотой в двадцать и более этажей.
Кое-где эти новые высотные здания стояли целыми массивами, частично заслоняя друг друга, кое-где — порознь, никакого порядка в их расположении не просматривалось. Да это и неудивительно. Взять хотя бы компанию, в которой работал Сёдзо, — строя дома, они меньше всего задумывались об архитектурном облике Токио как целого; так было до сих пор, так, видимо, будет и впредь. Ни заказчики, ни строительные компании попросту не могут позволить себе такую роскошь. В условиях конкуренции главное — выжить, тут вопрос стоит жёстко: либо ты съешь, либо съедят тебя.
Всё это Сёдзо отлично понимал, и, тем не менее, ему вдруг показалось, что с некоторых пор здания из железа и бетона стали плодиться по собственной воле, без чьего-либо ведома. Он уже не мог сказать про себя и своих коллег: «Мы построили этот город». Скорее, они вызвали к жизни некую неведомую силу и отпустили её на свободу. Это была могучая сила, совсем не та, благодаря которой когда-то, словно грибы после дождя, вырастали домики из дерева и бумаги с черепичными крышами. Что-то стало неуловимо меняться. Неподвластная человеку, вышедшая из-под его контроля сила начала сама по себе расти, набирать обороты.
Белый катер пронёсся мимо, оглушительно тарахтя мотором. Поднятые им волны гулко бились о причал. Над головой у Сёдзо с сиплым криком пролетели чайки. Ветер сделался холодным. Сёдзо застегнул пиджак и поднял воротник.
«Я ничего не замечал, — продолжал размышлять он, — но эти дети наверняка уже почувствовали происходящие в Токио перемены. Недаром же они собрались здесь в таком количестве. Не одна-две группы, не три-четыре школы или даже района. Такое впечатление, что однажды ночью дети всего города увидели один и тот же сон и, никому ничего не сказав, устремились сюда».
