— А Брендан? — спросил Джон, обеспокоенный тем, что еще один молодой человек вовлечен в полицейскую интригу.

— Брендану беспокоиться нечего, — уверенно заверил Крис. — Если тебя снова вызовут, Брендан, требуй адвоката.

— Собственно, я не могу позволить себе адвоката, — признался Брендан. — Спасибо за то, что вы нынче для меня сделали. Расплачусь, когда будет возможность…

— Ха, — хмыкнул Крис, поворачивая на Олд-Шор-роуд. — Не надо. Ты ведь практически член семьи.

— Член семьи? Мы даже не знакомы, — сверкнул глазами юноша.

Крис в ответ тоже бросил на него сверкающий взгляд.

— Правда. Но Джон, позвонив мне, сказал, что ты приятель Агнес. Поэтому я занес тебя в список родственников.

— Неужели предполагаете… родственную связь между нами?

Джон чувствовал его нервозность, удивляясь, что Крис этого не замечает. Парня буквально бьет дрожь.

— Ну, — рассуждал Крис, — в тебе, действительно, очень много от Келли: убийственные голубые глаза, бойцовский дух. Кроме того, если ты в самом деле ирландский католик и демократ в нашем штате, вполне возможно, что мы родственники.

— И это все? — спросил Брендан. Вопрос повис в воздухе.

— Вполне достаточно, мой мальчик, — фыркнул Крис. — Конечно, всякое бывает.

Он притормозил, автомобиль гортанно заурчал, въезжая в каменные ворота «Звезды морей». Джон вздрогнул. Он приехал домой, чтобы из него уехать. Пребывание в полицейском участке больше прежнего убедило его в этой необходимости.

Полиция провела черту на песке, хотя вовсе не ту, которую он сам для себя провел. Уже неизвестно, какими чертами будет очерчена его жизнь. Он всеми силами души любит Хонор и девочек, но, похоже, каждый его шаг причиняет им боль. Когда-то давно объяснял дочерям, что способ выйти за рамки жизни заключается в том, чтобы дойти как можно дальше до края. Из этого правила Реджис, первородная дочь, вывела свою собственную философию.

Остается надеяться, что зашла она недалеко, что ее еще можно найти и вернуть. Он отыщет ее. Пойдет к Дьявольской пучине, влезет на утес, посмотрит, не там ли она прячется. Пойдет куда угодно, лишь бы отыскать. Потом приведет домой в целости и сохранности и уйдет. Не хочется никогда больше видеть страдальческое лицо Хонор, как прошлым вечером. Того, что он уже натворил, на всю жизнь хватит.

— Да-да… — пробормотал Крис, проезжая через виноградник. — Возвращаются воспоминания. Помнишь, как мы тут бегали ребятишками, Джон?

— Никогда не забуду, — тихо ответил он, разглядывая из окна машины каждый дюйм дорогой его сердцу земли.

— Прадед Джона, каменщик, невероятно сильный, талантливый мужчина, выстроил все стены, которые ты видишь, Брендан, как только сошел с ирландского парохода, — сообщил Крис.

— А прадеду Криса принадлежал дом и земля, — добавил Джон. — Он был истинным филантропом, щедрым к каждому встречному.

— Мой прапрадед, — тихо вымолвил Брендан.

Джон расслышал, а Крис не совсем.

— Что? — переспросил он со смехом.

— Ну, приехали, — сказал Брендан, когда автомобиль с рокотом остановился у главного здания Академии, каменного особняка, некогда принадлежавшего Франциску Ксаверию Келли, перед которым стояла на тротуаре сестра Бернадетта Игнациус, одной рукой обнимая старшую племянницу. К ним прижимались Агнес и Сес, у их ног сидела Сесла.

— Реджис! — крикнул Джон, выскакивая из машины.

— Папа! — крикнула она, оторвавшись от Берни.

— Детка… — Он умудрился взять себя в руки, стиснув ее в объятиях. — Как ты?

— Хорошо, пап, — заверила она. — Впервые за долгое время…

— Где ты была? — спросил он, отстранившись, но не выпустив ее из рук. — Почему убежала?

— Выяснилось, что недалеко убежала, — вставила Берни. — Ждала меня в библиотеке.

— Правда? — переспросил Джон.

— Я не могла далеко уйти, — кивнула Реджис. — Потому что должна с тобой поговорить. С мамой тоже, но сначала с тобой.

— Можно мне тут побродить? — обратился Крис к Джону. — Я отменю игру в гольф.

Джон кивнул, благодарно взглянув на него.

— Привет, Крис, — поздоровалась Берни. — Будь как дома. Все дороги ты знаешь.

— Конечно, сестра.

— Давай поговорим, — предложил Джон старшей дочке.

Брендан бросился к Агнес, обнял, прошептал что-то на ухо. Она выслушала, чмокнула его в щеку, схватила Сес за руку. Девочки на прощание быстро обняли Реджис, направились к берегу.

И тут Джон увидел, как Брендан бросил взгляд на Берни. Уходя вместе с Реджис, они оставляли их наедине. Сердцем он рвался к ним, но в эту минуту все его внимание было приковано к Реджис. Она в нем нуждается как никогда. Что бы ни рассказала, ему тоже есть что сказать своей дочери.

Сердце у Реджис выскакивало, желудок сжимался. Разговор с отцом — настоящий разговор — снился ей, страшил ее в последние ночи. Они шли по винограднику, где уже стоял аромат созревающих в конце лета ягод.

Скоро она пойдет с ним к Дьявольской пучине, к самому страшному месту, какое видела во всей своей жизни до Баллинкасла. Продемонстрирует храбрость, встав на самом краю, научившись у него доверять инстинктам и собственной силе. Но сейчас есть поблизости другое место, где говорить даже лучше, и оно им обоим известно.

Они стали взбираться на холм к длинной каменной стене, которая казалась отсюда позвоночником, спинным хребтом территории Академии, мощным каркасом, на котором держится земля. Реджис на ходу проводила по стене ладонью, вспоминая, как делала то же самое, когда была совсем маленькой, лет пяти. Стены теплые, согретые солнцем.

Дойдя до места, где была когда-то найдена шкатулка, оба одновременно остановились.

— Папа, я должна сказать тебе кое-что.

— Знаю, — кивнул он. — Я тоже.

— Насчет Баллинкасла, пап.

— Реджис…

— Ты должен меня выслушать.

— Говорить тут не о чем.

Вид у него был такой озабоченный, что на секунду ей захотелось все это оставить, не ворошить прошлое. Но она его слишком долго не ворошила и была уверена, что должна рассказать то, что знает.

— Я вспомнила, папа.

— Что же нового ты сейчас можешь вспомнить? — осторожно спросил он. — Все позади, Реджис.

— В том-то и дело, — сказала она. — Я думала, что воспоминания прочные, запоминаются навсегда. Но с того момента на утесе не доверяла своей памяти. — И взглянула на него, щурясь в свете солнца, клонившегося к закату.

А он просто смотрел на нее сверху вниз скорбным взглядом, словно желая оградить от дальнейшего. Но Реджис, заговорив, знала, что должна продолжить.

— Сначала ничего не помнила. — Она помолчала, глядя на тихую, сверкавшую за лугом воду. — Одна чернота. Видела только какую-то пелену вроде черного плотного занавеса. Долгое время помнила только это.

— Пусть так и будет, Реджис, — взмолился Джон.

Она затрясла головой.

— Слушай, пап. Я со временем вспомнила, как он орал, требуя у тебя денег, требуя, чтобы ты сказал, где зарыто пиратское золото. Между вами завязалась драка, ты твердил, что уже заплатил ему все, ничего больше не должен, объяснял, предупреждал… Я закричала, стараясь оторвать его от тебя, он толкнул меня локтем, очень больно, и я отлетела. Увидев это, ты обезумел, ударил его очень сильно — я слышала, как кулак хрястнул по голове. Он упал на землю, обливаясь кровью, ты схватил меня, уверяя, что все будет хорошо…

— Так и было, — решительно заявил Джон.

— Но это не все, — добавила Реджис.

— Хватит, детка, пусть все остается, как есть.

— Нет, папа. Слушай. Теперь я еще кое-что вспоминаю… — Она крепко зажмурилась. Что за воспоминания, что за страх, что за клочья кошмарных снов? Голоса, ощущения, толчок, шаг назад…

— Случившегося ничто не изменит, — сказал ее отец. — Я связался с дурным человеком. И раньше так часто бывало. Мне его просто не следовало нанимать. Однажды заплатил, потом никак не мог от него отделаться. Потом совершил ошибку, пригрозив ему в полном народу баре.