– Да.

– Он молодой?

– А ты ревнуешь?

В окно кинуло новую порцию дождя. Я положил в пепельницу сигарету, притиснул Таню к стене и, отыскав в локоне мочку уха, пожевал ее губами.

– Я ужасно ревнивый.

Таня отвернула головку.

– Не щекоти.

Я прикоснулся губами к ее приоткрытому рту, который бог создал специально для моего поцелуя. Таня чувственно прильнула ко мне. Вдруг порыв ветра с грохотом распахнул окно, и на лоджию ворвалась буря, обдавая нас брызгами и ледяным дыханием. Девушка отпрянула, несильно ударилась головой о стену и, прыснув со смеху, бросилась закрывать створки. Для верности она прошла вдоль лоджии и подергала за ручки остальные окна, проверяя их прочность. Все они оказались надежно закрытыми. Я поежился, сочувствуя припозднившимся путникам, и отряхнул с волос тяжелые капли дождя.

Таня обвила руками мою шею, прошептала в ухо:

– Ты все еще меня хочешь?

От робкого объятия, знойного шепота, душистого запаха волос во мне промчался ураган чувств, схожий с бурей за окном.

Хочу ли я ее? Да она ненормальная! Я хотел ее так, как не хотел ни одну женщину на свете! Вместо ответа я впился поцелуем в ее теперь уже жаркий рот. Встреча двух языков была подобна электрошоку. Я беспорядочно задвигал руками по ее упругой спине. Раздался звонок, на сей раз в дверь.

Я отлепил губы:

– У тебя что сегодня, приемный день?

Таня виновато ответила:

– По всей видимости. – И неуверенно добавила: – Может, соседка пришла?

– Может быть, – сказал я сквозь зубы, прекрасно понимая, что заявился все же Танин друг.

– Кто бы там ни был, двери открывать не будем, но все равно пойдем глянем, кто пришел.

Мы погасили сигареты. Таня схватила меня за руку и потащила в прихожую. Настойчиво трезвонил звонок, дергалась ручка двери. Таня взглянула в дверной глазок и, скорчив отвратительную рожицу, прижала палец к губам. Вид у нее был до того испуганный, что я сам порядком струхнул. Я даже голову втянул в плечи и присел, словно увидел, как мне на голову падает с крыши кирпич.

– Таня, открой! Я знаю, ты дома! В кабинете свет горит, – промычал за дверью нетрезвый голос, и ручка задвигалась быстрее. Девушка прокралась в кабинет, повернула выключатель, но за дверью все так же продолжали нагло мычать: – Открой, поговорить надо!

Знаками приказывая молчать, Таня увлекла меня в свою комнату. Неожиданно во мне проснулся волчий аппетит. Я осушил рюмку, положил на хлеб ломтик ветчины и, качнувшись с пяток на носок, принялся есть бутерброд.

– Из невольно подслушанного разговора с твоим другом – прости, не знаю, как по имени, – мне показалось, будто он не должен пожаловать сегодня к нам в гости, – сказал я с набитым ртом.

– А это и не друг, – промолвила Татьяна.

– Тогда кто ломится в наши двери? Дух святой?

– Нет, мой муж, – эдак простенько, но с коварной ухмылочкой сказала Танечка. – Как ты себя чувствуешь? Убила?

У меня подкосились ноги и пропало желание есть.

– Да нет, – застрявший бутерброд наконец оказался в желудке. – Но если ты думаешь, будто я сейчас выпрыгну в окно, то ты ошибаешься.

– Прыгать не придется, – на нее было противно смотреть. – Муж – бывший.

– Ну ты, мать, даешь! – я схватил большой ломоть хлеба и подцепил на вилку огромный кусок ветчины. – Когда успела?

– Иди ты к черту!

Многострадальная дверь начала сотрясаться под мощными ударами ноги. Таня вышла в прихожую. Я – как хвостик – за ней.

– Открой, стерва. Убью! – Дверь уже лаяла.

В меня вселился дух Ричарда Львиное Сердце.

– Может быть, откроем?

– Ни в коем случае, – боднула головой Таня.

На лестнице к пьяным выкрикам примешался старческий женский голос:

– Борька! С ума сошел! Посмотри, который час! Люди спать ложатся.

– Пошла на хрен, лярва старая! – раздался рык дикого зверя.

– Мерзавец! – взвизгнула старуха. – Сейчас милицию позову.

– Зови хоть папу римского. Танька, открой! – Дверь вновь содрогнулась от удара.

Все тот же сердитый голос урезонивал:

– Нет ее дома.

– Вот я сейчас сломаю дверь и посмотрю, дома она или нет, – пробормотал Танин благоверный.

– Да что же это делается-то, а? Люди добрые? – взвыла старуха.

– Это соседка напротив, бабулька, – пояснила Таня. Дух Ричарда во мне не угасал. Она схватила мои крепко сжатые кулаки, сказала, успокаивая: – Ну что ты, дурачок! Тебе нужны пьяные разборки, да? Пусть поупражняется. Дверь железная, не вышибешь.

Где-то наверху хлопнула дверь, по лестнице простучали каблуки. Густой бас потребовал:

– Уймись, Боря.

Таня продолжала знакомить меня с соседями:

– Максим, с четвертого этажа. Он его уведет. Пойдем в комнату.

Удары стихли, за дверью забубнили мужские голоса, а мы вернулись обратно. Хотя окна комнаты выходили на пустырь, а пьяный Борис, выйдя из подъезда, не мог их видеть, Таня погасила свет, задернула шторы и включила ночник.

– Налей мне рюмку, – попросила она, присаживаясь на кровать.

Я исполнил желание мадам, подал рюмку, до краев наполненную коньяком, и занял позицию в проходе между кроватью и стеной.

– Богатая у тебя биография, – сказал я, взял у Тани пустую рюмку и поставил на магнитофон.

– Ты насчет мужа? – Таня пососала дольку лимона.

– Да.

– Ошибка молодости. Прожили мы с ним всего несколько месяцев, потом развелись. Полагала – принц, оказался нищий. Ты не думай, я говорю это не из меркантильных побуждений, а в духовном плане. – Голос Тани дрогнул. Упреждая мой новый вопрос, она вздохнула: – Давай больше не будем говорить о нем. Вечер и так уже испорчен.

Я посмотрел на Таню: струящееся золото волос, томный взгляд… Для классического интима не хватало музыки. Я нажал кнопку магнитофона. Голос с отличной дикцией пропел: «Спасибо, жизнь, за праздник твой».

Еще раз окинул взглядом фигурку Тани от изящной лодыжки до волшебного профиля принцессы из мультяшки. «Пусть хоть десяток бывших мужей ломится сейчас в двери, сотня любовников лезет в окна и целая армия Семенов Анатольевичей звонит по телефону – мне плевать!» Я не мог более сдерживаться, опрокинул Таню и придавил к кровати.

Таня безмятежно спала на моем плече. Разомлевшая, она только что уснула. Я освободил руку от спутанных волос, нашарил в темноте брюки и вытащил зажигалку. Крутанул колесико – часы показывали двадцать пять минут третьего. Пора бежать домой. Я встал, быстро оделся. Обнаженное тело Тани, в обрамлении янтаря длинных волос, призывно белело в темноте. Во мне вновь разгорелся огонь желания. Но я подавил страсть и, застегнув брюки, вышел в прихожую. Повернул в замке ключ, ступил на залитую неоновым светом лестничную площадку. Чтобы не поднимать лишнего шума, я попытался осторожно прикрыть дверь, но язычок замка щелкнул со звуком выстрелившего пистолета, отозвавшись в подъезде эхом. Я спешно ретировался вниз.

На дворе царствовала новая фаворитка – зима. Снег сантиметровым слоем покрывал землю и все падал, падал, падал. Я наполнил легкие морозным воздухом, оглянулся и не мог поверить подвалившему счастью в образе такси, которое, высвечивая фарами снежинки, медленно приближалось слева. Наверное, Робинзон Крузо меньше обрадовался бы появившемуся на горизонте кораблю, чем я этой машине с горевшими наверху шашечками. Выскочив на проезжую часть, я замахал руками. Туземный танец заставил такси «проскользить» с полметра. Встав боком, оно замерло в отдалении. Из окошечка появилась голова в кепке с огромным солнцезащитным козырьком.

– Эй, ты чего там?

– Подбрось до перекрестка!

Голова с козырьком покрутилась по сторонам, осматриваясь.

– Ты один?

– Да.

– Ладно, садись!

Я влез в машину, поудобнее устроился на продавленном сиденье.

– Но! – сказал веселый таксист и прицокнул языком. – Пошла, родимая! – Он включил тумблер – «дворники» стали слизывать со стекол налипший снег. – Чего в свитере-то? Холодно!