Я почувствовал признательность к Тане, восприняв ее слова как сигнал к переходу на постельный режим, взял девушку за плечи и притянул к себе. Она смутилась и увернулась от поцелуя.

– Ты неправильно меня понял, – пророкотала она, чуть отодвигаясь. – Сюрприз другого рода. Ты хотел бы прогреметь как журналист?

– Не понял… – Мои мысли были сосредоточены на другом объекте: в большом вырезе халата я разглядывал великолепную грудь девушки.

– Ну, я имею в виду – стать известным журналистом.

Тут до меня дошел смысл сказанного, я тут же потерял к разговору интерес и убрал руки с Таниных плеч.

– Каким образом?

Глаза у нее загорелись:

– Что, если я подброшу тебе сенсацию, а ты напишешь статью?

«Шла бы ты со своими сенсациями!» – психанул я в душе, однако выпятил нижнюю губу, якобы подумал и сделал вид, будто заинтересовался.

– Ну?

Слегка возбужденная, Таня встала с коленей и сказала голосом старой интриганки:

– Идем со мной!

Я уныло взглянул на часы: время позднее, а на моем счету еще ни одного поцелуя, – и без особой охоты поплелся за девушкой в прихожую. Мы прошли мимо спальни в коридор, и Таня толкнула дверь с наклеенным изображением чернильного прибора и пера на стекле. Вспыхнул свет – мы очутились в кабинете с затхлым воздухом и старомодной мебелью. Сразу у стены стоял кожаный диван с откидными валиками, у окна стоял массивный письменный стол со столешницей, обитой дерматином, возле него – два кожаных кресла с никелированными ножками и подлокотниками – все доисторическая рухлядь. Современными выглядели книжные стеллажи, которыми сверху донизу были заняты две противоположных стены. На них теснились книги, большинство опять-таки в кожаных переплетах. Кожаная комната какая-то.

– Кабинет моего отца, – сказала Таня, когда я огляделся.

– Кстати, где он? Ты еще ничего не говорила о своем родителе.

На лицо Тани наплыла тень.

– Не так давно папа умер, – ответила она грустно.

– Прости за бестактность, но я не знал.

Девушка промолвила, глядя на большую фотографию, что стояла на столе:

– Слева – мой папа, справа – его близкий друг.

Танин отец, седовласый мужчина лет шестидесяти, показался мне человеком гордым, умным, значительным. Его товарищ, судя по всему, ровесник, с аккуратной бородкой под Николая II, так же производил впечатление незаурядной личности. «Старая гвардия», – окрестил я их, но в хорошем смысле слова.

– Поздний ребенок? – Я сел на диван – пружины хрястнули и больно впились в тело.

– Для папы – может быть. Я родилась, когда ему было сорок лет, маме в то время исполнилось только двадцать.

– Я тоже не из ранних. Мои родители произвели меня на свет, когда им стукнуло по тридцать три. Впрочем, не покажусь оригинальным, если скажу, что для мужчины и пятьдесят еще не возраст.

– А между мной и мамой, мамой и папой разница в годах ровно в два десятка.

– Магическое число, коль получилась такая прелестная девочка.

Таня обольстительно улыбнулась. У некоторых женщин кокетство бывает тяжеловесным и зачастую переходит в жеманство. У Тани же все движения тела, лица – и, хотелось бы думать, души – были просты и естественны, как у непорочного ребенка. Я млел, когда мягкий локон челки падал ей на ресницы и Таня по привычке смаргивала его. Подмигивание получалось умилительным.

Девушка подошла к стеллажам по правую сторону кабинета и, встав на мысочки, потянулась к одной из книжных полок. Короткий халатик задрался на немыслимую высоту, оголив два полумесяца сводящих с ума ягодиц и узкую, в один сантиметр, полоску бикини между ними. Глаза у меня стали в два раза больше обычного. Застарелая болезнь опять дала о себе знать, горячим потоком затопила пространство от живота и ниже. Я крепче сжал сладко нывшие бедра и, как неисправный пылесос, стал с шумом втягивать воздух.

– Проклятый тайник, никак не выдвигается! – Таня неистово дергала облицовочную планку книжной полки.

Намертво примагниченный взгляд не отрывался от двух полушарий ее попки.

– А?

– Тайник, говорю, не выдвигается. – Таня повернулась ко мне. – Помоги! – Когти дивана нехотя отпустили мои истерзанные бедра, я подковылял. – Возьмись за эту дощечку и потяни на себя, – сказала девушка. – Она должна выезжать.

– Со словом «тайник» у меня ассоциируется нечто такое, – я вырубил в воздухе квадрат, – ковер или картина, за ней массивная дверца. А ты так высокопарно: «тайник» – о ящике без ручек.

– Твой тайник хорош для замка, дворца или на худой конец виллы, где стены толщиной не менее полуметра. В современных панельных домах с десятисантиметровыми стенами можно устроить только дверцу от сейфа.

Таня нашарила что-то в ящике и извлекла папку-скоросшиватель синего цвета. В ней была аккуратно подшита толстая кипа бумаг.

– Это и есть твоя сенсация? – заигрывая, я попытался отнять папку. Мы вновь затеяли бой, в котором одна сторона была атакующая, другая – обороняющаяся. – Покажи.

– Не-а… – Достигнув стола, девушка присела на столешницу, болтая ногой. – Между прочим, эта папка дорого стоит. Ты один не разберешься в этих бумагах. Необходимо предисловие.

– Я понимаю. – Обхватив руками хрупкий стан, я крепко прижал Таню к себе, приблизил к ней лицо и застонал от наслаждения.

– Не поймешь, – сказала девушка, слабея, но в эту минуту на столе заверещал параллельный телефон. Таня вздрогнула и не очень учтиво сорвала с телефонного аппарата трубку.

– Алло? Кто это? – Я расцепил руки с намерением тактично убраться из кабинета, но Таня удержала меня, положив ладонь на плечо.

– Какой Семен Анатольевич? Ах, Семен Анатольевич!

Радостный возглас Тани не совпадал с выражением ее лица.

– Теперь ясно. Я вас слушаю. – Девушка помолчала, потом ответила: – Почему никому не говорить? Как раз это я сейчас и собираюсь сделать, – бросила она многозначительный взгляд в мою сторону.

– И много заплатите? Ого! Так щедро?! – в ее голосе звучала ирония. – Я не нуждаюсь в деньгах. – Таня секунду раздумывала, потом согласилась: – Ну, хорошо, я подожду день-другой. Мы можем встретиться завтра. Где, когда? Да, устроит. Я постараюсь освободиться к этому часу. Давайте я на всякий случай запишу номер вашего телефона.

Прислушиваясь к шуму дождя, яростно хлеставшего за окном, я, скучая, покосился на перекидной календарь, где на открытой странице Таня небрежно записала красным фломастером цифры 69-96-69. «Номер-перевертыш», – машинально отметил я.

Девушка бросила на рычаг трубку. Я с улыбкой уязвил:

– Очевидно, сенсация откладывается? Нашелся покупатель на ценный товар?

– Очевидно, – отозвалась Таня и встрепенулась. – Временно откладывается. Ты оказался прав, – сказала она невесело. – Деньги легко можно заработать, но только не благодаря моей внешности. Пойдем покурим. – Девушка соскользнула со стола, подошла к стеллажам, и я вновь удостоился лицезреть вышеупомянутые ягодицы, пока она укладывала на место папку и задвигала тайник.

Через коридор, где было три двери, и кухню мы вышли на просторную лоджию, застекленную двойными рамами. Свет не включали, достаточно было освещения из коридора. За окном во дворе от ветра раскачивались верхушки деревьев, а его порывы бросали в стекла пригоршни дождя.

Огонек зажигалки на краткий миг выхватил из полумрака задумчивое девичье лицо.

– Ты бы хотел завтра со мной встретиться?

Я очень удивился:

– А что, разве я уже ухожу домой?

– Пока нет, – описав дугу, красная точка опустилась в пепельницу. – Тем не менее расстаться придется: тебе утром на работу, надо быть в форме.

Ну что ж, галантный мужчина должен оставаться галантным до конца. Я показал, как это делается.

– С вами, моя богиня, я готов видеться на любых приемлемых для вас условиях.

Любезность не осталась незамеченной. Таня усмехнулась:

– В таком случае увидимся завтра в шесть часов у входа в Центральный парк культуры и отдыха.

– Там будет и Семен Анатольевич?