Вечер, около пяти часов. В окна смотрит осенний сумрак. В большой комнате — почти темно. Татьяна, полулежа на кушетке, читает книгу, Поля у стола — шьет.

Татьяна (читает). «Взошла луна. И было странно видеть, что от нее, такой маленькой и грустной, на землю так много льется серебристо-голубого, ласкового света»… (Бросает книгу на колени себе.)Темно.

Поля.Зажечь лампу?

Татьяна.Не надо! Я устала читать…

Поля.Как это хорошо написано! Просто так… и грустно… за душу берет… (Пауза.)Ужасно хочется знать — какой конец? поженятся они — иль нет?

Татьяна (с досадой). Не в этом дело…

Поля.А я бы такого не полюбила… нет!

Татьяна.Почему?

Поля.Скучный он… И всё жалуется… Неуверенный потому что… Мужчина должен знать, что ему нужно делать в жизни…

Татьяна (негромко). А… Нил — знает?

Поля (уверенно). Он знает!

Татьяна.Что же?

Поля.Я… не могу вам это рассказать… так просто, как он говорит… Но только — дурным людям… злым и жадным — плохо будет от него! Не любит он их…

Татьяна.Кто — дурен? И кто — хорош?

Поля.Он знает!.. (Татьяна молчит, не глядя на Полю. Поля, улыбаясь, берет книгу с ее колен.)Хорошо это написано! Она очень уж привлекательная… такая прямая, простая, душевная! Вот как видишь женщину-то, в милом образе описанную, так и сама себе лучше кажешься…

Татьяна.Какая наивная… смешная ты, Поля! А меня — раздражает вся эта история! Не было такой девушки! И усадьбы, и реки, и луны — ничего такого не было! Всё это выдумано. И всегда в книгах описывают жизнь не такой, какая она на самом деле… у нас, у тебя, например…

Поля.Пишут про интересное. А в нашей жизни — какой интерес?

Татьяна (не слушая, с раздраженьем). Мне часто кажется, что книги пишут люди… которые не любят меня и… всегда спорят со мной. Как будто они говорят мне: это лучше, чем ты думаешь, а вот это — хуже…

Поля.А я думаю, что все писатели непременно добрые… Посмотрела бы я на писателя!..

Татьяна (как бы сама с собою). Дурное и тяжелое они изображают не так, как я его вижу… а как-то особенно… более крупно… в трагическом тоне. А хорошее — они выдумывают. Никто не объясняется в любви так, как об этом пишут! И жизнь совсем не трагична… она течет тихо, однообразно… как большая мутная река. А когда смотришь, как течет река, то глаза устают, делается скучно… голова тупеет, и даже не хочется подумать — зачем река течет?

Поля (задумчиво глядя пред собой). Нет, я бы посмотрела на писателя! Вы читали, а я нет-нет да и подумаю — какой он? Молодой? старый? брюнет?..

Татьяна.Кто?

Поля.Вот этот писатель…

Татьяна.Он умер…

Поля.Ах… жалко как! Давно? Молодой?

Татьяна.Средних лет. Он пил водку…

Поля.Бедненький… (Пауза.)И почему это — умные люди пьянствуют? Вот этот, нахлебник ваш, певчий… он ведь умный, а — пьет… почему это?

Татьяна.Жить скучно…

Петр (заспанный, выходит из своей комнаты). Экая тьма! Кто это сидит?

Поля.Я… и Татьяна Васильевна…

Петр.Что ж вы огонь не зажжете?

Поля.Мы сумерничаем…

Петр.В мою комнату от стариков запах деревянного масла проходит… Должно быть, от этого во сне я видел, будто плыву по какой-то реке, а вода в ней густая, как деготь… Плыть тяжело… и я не знаю — куда надо плыть… и не вижу берега. Попадаются мне какие-то обломки, но когда я хватаюсь за них — они рассыпаются в прах… гнилые, трухлявые. Ерунда… (Насвистывая, шагает по комнате.)Пора бы чай пить…

Поля (зажигая лампу). Пойду, похлопочу… (Уходит.)

Петр.По вечерам у нас в доме как-то особенно… тесно и угрюмо. Все эти допотопные вещи как бы вырастают, становятся еще крупнее, тяжелее… и, вытесняя воздух, — мешают дышать. (Стучит рукой в шкаф.)Вот этот чулан восемнадцать лет стоит на одном месте… восемнадцать лет… Говорят — жизнь быстро двигается вперед… а вот шкафа этого она никуда не подвинула ни на вершок… Маленький я не раз разбивал себе лоб о его твердыню… и теперь он почему-то мешает мне. Дурацкая штука… Не шкаф, а какой-то символ… черт бы его взял!

Татьяна.Какой ты скучный, Петр… Тебе вредно жить так…

Петр.Как это?

Татьяна.Ты нигде не бываешь… только наверху у Лены… каждый вечер. И это очень беспокоит стариков… (Петр, не отвечая, ходит и свищет.)Знаешь — я стала сильно уставать… В школе меня утомляет шум и беспорядок… здесь — тишина и порядок. Хотя у нас стало веселее с той поры, как переехала Лена. Да-а, я очень устаю! А до праздников еще далеко… Ноябрь… Декабрь. (Часы бьют шесть раз.)

Бессеменов (высовывая голову из двери своей комнаты). Засвистали козаченьки! Прошение-то, поди-ка, опять не написал?

Петр.Написал, написал…

Бессеменов.Насилу-то удосужился… эхе-хе! (Скрывается.)

Татьяна.Какое это прошение?

Петр.О взыскании с купца Сизова 17 р. 50 к. за окраску крыши на сарае…

Акулина Ивановна (выходит с лампой). А на дворе-то опять дождик пошел. (Подходит к шкафу, достает из него посуду и накрывает на стол.)Холодно у нас чего-то. Топили, а холодно. Старый дом-то… продувает… охо-хо! А отец-то, ребятишки, опять сердитый… поясницу, говорит, ломит у него. Тоже старый… а всё неудачи да непорядки… расходы большие… забота.

Татьяна (брату). Ты вчера у Лены сидел?..

Петр.Да…

Татьяна.Весело было?

Петр.Как всегда… пили чай, пели… спорили…

Татьяна.Кто с кем?

Петр.Я с Нилом и Шишкиным.

Татьяна.По обыкновению…

Петр.Да. Нил восторгался процессом жизни… ужасно он раздражает меня… проповедью бодрости, любви к жизни… Смешно! Слушая его, начинаешь представлять себе эту никому не известную жизнь… чем-то вроде американской тетушки, которая вот-вот явится и осыплет тебя разными благами… А Шишкин проповедовал пользу молока и вред табака… да уличал меня в буржуазном образе мыслей.

Татьяна.Всё одно и то же…

Петр.Да, по обыкновению…

Татьяна.Тебе… очень нравится Лена?

Петр.Н-ничего… она славная… веселая…

Акулина Ивановна.. Вертушка она! Зряшная ее жизнь! Каждый божий день гости у нее, чаи да сахары… пляс да песня… а вот умывальника купить себе не может! Из таза умывается да на пол воду хлещет… дом-то гноит…

Татьяна.А я вчера была в клубе… на семейном вечере. Член городской управы Сомов, попечитель моей школы, едва кивнул мне головой… да. А когда в зал вошла содержанка судьи Романова, он бросился к ней, поклонился, как губернаторше, и поцеловал руку…

Акулина Ивановна.. Экой бесстыдник, а? Где бы взять честную девушку под ручку да уважить ее, поводить ее по зале-то вальяжненько, на людях-то…

Татьяна (брату). Нет, ты подумай! Учительница, в глазах этих людей, заслуживает меньше внимания, чем распутная, раскрашенная женщина…

Петр.Не стоит замечать таких… пошлостей… Нужно ставить себя выше… А она хоть и распутная, но не красится…

Акулина Ивановна.Ты почем знаешь? Лизал ей щеки-то? Сестру обидели, а он за обидчицу заступается…

Петр.Мамаша! Будет вам…

Татьяна.Нет, при матери совершенно нельзя говорить… (За дверью в сени слышны тяжелые шаги.)

Акулина Ивановна.Ну-ну! Окрысились… Ты бы, Петр, чем шаги-то вышагивать, самовар втащил… а то Степанида жалуется — тяжело, дескать…

Степанида (вносит самовар, ставит его на пол около стола и, выпрямившись, задыхаясь, говорит хозяйке). Ну, и как вам будет угодно, а только опять говорю — сил моих нет лешего этакого таскать, — ноженьки подламываются…