– Привет, младший брат, – тихо сказала она, выдавливая улыбку, когда я приблизился. – Выглядишь ужасно.

– Смотри, кто говорит, – пробормотал я. – Ты хоть спала? Ты сейчас похожа на маму.

– Оу, это удар под дых, – сказала она с неестественным смехом. – Немного понервничала. Нелегко спать, когда мужа нет рядом и, ну, сам понимаешь…

– Да, понимаю, – ответил я. – И, б…ь… прошло почти две недели, Эсме. Это очень плохо. Эдвард, наверное, разваливается.

– Так и есть, – тихо ответила она, с предчувствием глядя на меня.

Очевидно, ей было некомфортно, она выкручивала руки и волновалась.

– Что-то произошло? – нерешительно спросил я, подозрительно прищуриваясь.

Эсме никогда от меня ничего не скрывала, а сейчас, очевидно, у нее был секрет, и это меня доводило. Она была самым близким мне человеком, единственная, с кем я мог поделиться всем, и то, что она боялась мне говорить, – нехороший знак.

– Давай, э-э, поедем домой? – предложила она, разворачиваясь к машине.

Я схватил ее за руку, чтобы задержать, но она вырвалась из хватки и снова через силу мне улыбнулась.

– Все хорошо, Карлайл. Просто… не здесь, идет? – тихо сказала она. – Поговорим дома.

– Хорошо, – ответил я, пока она забиралась в машину.

Я обошел вокруг и сел на пассажирское сидение, пристегиваясь, пока она выезжала с парковки.

(3) RICO – амер. закон «О подпавших под влияние рэкетиров и коррумпированных организациях»

(4) Четвертая поправка к Конституции США регламентирует запрет на произвольные аресты и обыски.

(5) Исключительное право – статья закона Конституции США, говорящая, что доказательства, полученные незаконным путем, не могут быть использованы для обвинения в преступлении и во время проведения судебного процесса.

(6) «Плод ядовитого дерева» – это официальная метафора, которая используется для обозначения доказательств, полученных незаконным путем. Доктрина «плод ядовитого дерева» – это раздел статьи Исключительно право, которая запрещает использовать в криминальном суде улики, полученные путем нарушения законов США

ДН. Глава 70. Часть 4:

Дорога домой была напряженной, мы не произнесли ни слова. Мое нетерпение росло с каждой секундой, ее поведение меня волновало. Когда мы, наконец, заехали на подъездную аллею к их дому в парке Линкольна, я уже точно знал, что произошло что-то плохое – что-то, что мне явно не понравится. Она вылезла из машины и направилась к двери, не дожидаясь меня. Она оставила дверь открытой, исчезая внутри. Я замешкался на входе, странно нервничая, но сделал глубокий вдох и переступил через порог. Я закрыл входную дверь и направился в холл, мои шаги оборвались, когда я услышал быстрый шепот Эсме в офисе.

– Я не могу, Алек. Как я скажу ему? – спросила она.

– Ты знаешь его лучше, чем кто-либо, – ответил Алек. – Он верит тебе; он примет это лучше из твоих уст.

– Не имеет значения, кто это скажет, он никогда не примет это хорошо, – со злостью сказала она. – Он взорвется.

– Может, и так, но кто-то должен ему сказать. Заверяю тебя, Эсме, будет лучше, если это скажешь ты, а не Аро, – сказал Алек. – Он все равно выяснит, и лучше пусть он узнает сейчас.

– Узнаю что? – спросил я, замирая в дверном проеме и с ожиданием глядя на них.

Эсме посмотрела на меня, в ее глазах была тревога, мое сердце забилось быстрее. Она выглядела как олень, пойманный в темноте светом фар, в ее глазах застыл страх.

– Скажи мне.

Они стояла неподвижно, глядя на меня, а потом содрогнулась.

– Это, э-э… Эдвард. Он, э-э, переживал. Нет, он переживает. Он не мог просто сидеть на месте, а я не знала, что делать, чтобы остановить его. Я знала, что он собирается сделать. Или, я догадывалась, я подозревала. Но я не могла ему запретить. Не могла не позволить ему пойти на это, даже если знала, что должна. Он взрослый, и пусть это не то, что она хотела для него, и пусть ты будешь расстроен, но это его жизнь. Он так переживал, Карлайл. Ты должен понять. Он точно знал, что делал; я это видела по нему. Он все обдумал, он понимал последствия своего поступка. Вы двое были в тюрьме, а он не знал, к кому еще обратиться, он отчаялся…

– Эсме, – жестко сказал я, меня пронзила паника от ее слов.

Она что-то бормотала, ее фразы были расплывчатыми, но общий смысл до меня дошел. Я надеялся, что недопонял, но ее намеки были явными.

– Что сделал, черт побери, мой сын? Только не говори мне, что он…

Она нерешительно кивнула, и я резко замер, ужас сковал меня.

– Этого не может быть, – сказал я, яростно качая головой в знак отрицания, руки сжались в кулаки, гнев внутри рос. – Только не после всего, что я, б…ь, сделал, чтобы удержать его, как он мог пойти к ним…

– Он пошел, – тихо сказала она.

– Нет! – выкрикнул я. – Ты ошибаешься! Он не такой, на хер, глупый, Эсме. Он не мог быть таким тупым!

– Я не ошибаюсь, – ответила она, в ее глазах стояли слезы.

– Ошибаешься, – сорвался я. – Должна ошибаться! Как, черт возьми, ты можешь знать? Наверное, ты не поняла.

– Я поняла, – сказала она. – Он сделал это, Карлайл. Ройс был там с ним, и…

– Ройс? – закричал я, мысли путались. – Ты, наверное, б…ь, шутишь. Ройс сделал это с ним?! Клянусь, если он инициировал моего сына…

– Карлайл, – с силой сказал Алек, ярость в его голосе оборвала меня. – Следи за своим ртом. Ты гость в моем доме и говори с моей женой с уважением. Ты знаешь, что есть вещи, которые мы не можем и не должны говорить, если мы мужчины чести, а ты опасно близок к тому, чтобы сказать то, о чем потом пожалеешь.

– Но мы говорим об Эдварде, Алек, – сказал я, качая головой. – Это мой гребаный сын!

– Да, и он принимает собственные решения. Это его жизнь теперь, и ничто это не изменит, – парировал он.

– Должен быть… – срываясь, начал я.

– Нет, – жестко сказал он, обрывая меня. – Что сделано, то сделано. Ты знаешь, что возврата нет. Ты должен это принять.

– Я не могу! – выплюнул я. – Я не могу, б…ь, принять это, Алек! Эдвард для этого не создан! Он слишком молод и глуп! Он, на хер, слишком импульсивен! Он не знал, что делает! Он выбросил свою жизнь и зачем, Алек? Для чего?

– Для нее, – спокойно сказал он, награждая меня недоверчивым взглядом. – Как быстро ты забыл, Карлайл. Ты был когда-то восемнадцатилетним мальчиком, который поклялся Омерте, организации, потому что верил, что это единственный способ спасти женщину, которую ты любил. Ты был в точно такой же ситуации, и теперь не можешь стоять тут и говорить, что сожалеешь о том решении. Ты пожертвовал собой ради Элизабет, и Эдвард сделал то же самое ради Изабеллы. Ты серьезно можешь винить его за это? Ты можешь быть недоволен своей жизнью, но ты прекрасно знаешь, что спасение Элизабет – это единственное, о чем ты не жалеешь. Если б требовалась твоя жизнь в обмен на ее, ты сделал бы это без раздумий.

– Но, б…ь, я ее не спас! – закричал я, в моих глазах появились слезы, с которыми я изо всех сил боролся. – Она мертва, Алек, и если бы я никогда не принимал клятву, если бы не присоединился к этой жизни, она бы…

– Она что? – выплюнул он, обрывая меня. – Была бы еще жива? Даже ты в это не веришь! Если бы ты не принял клятву и не поручился за нее, она бы все равно сегодня была мертва, но мертва как раб! Ты дал ей шанс, Карлайл. Ты дал ей настоящую жизнь, где у нее была семья и образование, и все, что она хотела. Ты дал ей мир, и именно твоя клятва позволила этому случиться. Это сложно, но такова правда. Ее жизнь рано оборвалась, нельзя отрицать, но это не из-за твоей клятвы. А из-за нее самой.

– Как ты смеешь винить ее?! – закричал я на него. – Это не ее вина. Она не заслуживала смерти!

– Я не говорю, что она заслуживала смерти, – жестко ответил он. – Ее жизнь оборвалась, потому что она пожертвовала собой. Она сделал выбор, Карлайл. Она сделала ради Изабеллы то, что ты сделал для нее, и именно это сейчас делает Эдвард. Ты думаешь, твой сын так похож на тебя, он делает те же ошибки и сам разрушает себя, как и ты, но ты забываешь, что он еще и материн сын. Я вижу в нем Элизабет не меньше, чем тебя, если не больше. Он любит эту девочку, и готов пожертвовать собой, чтобы убедиться, что она выживет. Может, он глупый и импульсивный, но нет ничего наивного или детского в его решении. Так как ты смеешь злиться на Эдварда, но не винить за это же и его мать?