Потребовалось немало уговоров, чтобы она, наконец, успокоилась. Я клялся ей, что буду рядом, пока нужен, что эти ублюдки не смогут ее снова тронуть. Алек и я, вместе мы будем защищать ее; она на моем попечении, что значит – я буду охранять ее всеми силами.

Ее дыхание успокаивалось, краска сходила с лица, она начинала справляться с собой. Чем больше я говорил, тем спокойнее она казалась, поэтому я не останавливался, пока мое долбаное горло не заболело. Мы сидели на обочине дороге за час езды от города, я совершил с ней самую длинную сраную задушевную беседу столетия, уговаривая ее быть сильной, чтобы она не позволила этим мудакам увидеть и слезинки.

Мы вернулись на дорогу в шесть вечера после того, как она поклялась мне, что она в порядке, хотя по-прежнему молчала, пока я вел машину. Она тихонько плакала про себя, от каждого ее всхлипа боль в моей груди становилась сильнее. Мне было плохо, я не знал, что, б…ь, могу поделать, я просто поднимал руку и гладил ее, или держал за руку, пытаясь успокоить.

Вскоре она заснула, и несколько часов я вел в тишине, выпив немного адералла (3), который захватил из ванной при сборах. Я прекратил принимать это дерьмо много месяцев назад, но знал, что впереди длинная ночь, и я должен оставаться бодрым, чтобы рулить. Было четверть четвертого утра, я пробыл в дороге чуть больше девяти часов, я летел по пустынному шоссе в полной темноте. Тело затекло, Изабелле тоже было некомфортно, но я собирался доехать хотя бы до Калифорнии, прежде чем остановиться.

Подвинувшись, я убрал волосы с лица Изабеллы, заправляя их за ушко. Пробежавшись рукой по ее щеке, я ощутил дорожки высохшей влаги, оставленные слезами. Она поморщилась и выдохнула, у нее на шее, под волосами, я заметил красную отметину. Я застонал про себя, касаясь по ней пальцем. Я покачал головой, когда понял, что я оставил ей гребаный засос. Мне было противно от мысли, что я оставил на ней отметину, я опустил волосы, чтобы прикрыть его, не желая смотреть на эту хрень. Всю ее сраную жизнь ее избивали и мучили, она жила с постоянными синяками, и на память ей осталась охеренная куча шрамов, а я, урод, не контролировал себя и сам оставил на ней отметку. Да, она пройдет, но сам вид засоса на ее бледной коже заставлял меня ощущать себя полным дерьмом. Она была чертовым произведением искусства, а я по-тупому оставил гребаный след на безупречной коже.

Через еще один час за рулем я, наконец, пересек границу Калифорнии, останавливаясь у маленького городка под названием Юрек. Я припарковался у отеля, решив, что не найду ничего лучше в этом Богом забытом месте. Честно, мне было плевать на сраную антисанитарию, если мне предоставят приличную кровать, на которую я смогу упасть. Я сидел в машине пару секунд, не сводя глаз с Изабеллы. Я потянулся и нежно погладил ее по руке.

– Белла, детка, – позвал я. – Проснись, tesoro.

Она поморщилась и открыла глаза, несколько раз моргая и пытаясь придти в себя. Она потянулась и скривилась, хватаясь за шею. Начала растирать ее, сконфуженно оглядываясь по сторонам. Я нагнулся и, убрав ее руку, начал сам нежно массировать ей шейку, а она смотрела на меня, понимая, что эта хрень – от долгого сидения в такой позе.

– Который час? – выдавила она, ее голос был сиплым после сна и срывался. Она прочистила горло. – И где мы?

– Около четырех, и мы только что заехали в Калифорнию, – тихо сказал я. – Нам нужен гребаный отдых.

Она удивленно посмотрела на меня и кивнула, изучая отель через окно. Мы выбрались из машины и зашли внутрь, заказав комнату на втором этаже. Когда мы зашли туда, Изабелла тут же разделась и забралась в постель в одном лифчике и трусиках раньше, чем я успел выключить свет. Я пробормотал: «Б…ь!« и сделал то же самое, раздеваясь до одних боксеров и ложась рядом с ней. Кровать и близко не была такой удобной и большой, как наша дома, но мне было насрать. Она зарылась мне в плечо, я крепко обнял ее, и сон унес меня в забытье.

Я очнулся намного позже, комната была освещена. Сконфуженно осмотревшись, я понял, что один в постели. Резко сев, я глянул на часы, замечая, что уже почти одиннадцать утра.

– Белла? – в панике позвал я, мы были посреди долбаной неизвестности, а ее рядом не было.

Она знала, что я чертовски ненавидел просыпаться без нее.

– Я тут, – тихо сказала она из ванной.

Я вздохнул с облегчением и выкарабкался из постели, потягиваясь и приглаживая волосы рукой. Тело затекло, я все еще был уставшим, но знал, что нужно собираться и возвращаться на дорогу. Я подошел к ванной и обнял Беллу, замечая, что она стоит возле зеркала. Она мягко улыбнулась мне, и я наклонился, целуя ее шею у основания, напрягшись, когда она подняла руку и провела пальцами по засосу, который я оставил.

– Черт, прости меня за это, – быстро сказал я, чувство вины снова нахлынуло мощной волной.

В дневном свете он выглядел даже еще хуже, ярко-красный с пурпурными точками.

– Я не понимал, что так впиваюсь…

– Не извиняйся, – мягко сказала она. – Он не болит.

Я вздохнул и пробежался рукой по волосам.

– Какая разница, болит ли он, я не должен был оставлять на тебе отметину. Это просто, на хер, неправильно. Я нанес тебе вред, а у тебя этого дерьма было предостаточно, тебе не нужна добавка в виде отметин, оставленных моей гормонозависимой задницей.

Она закатила глаза.

– Это не одно и то же, – раздраженно сказала она. – Ты не хотел ранить меня, ты сделал это, потому что любишь меня. Даже приятно знать, что это след твоих губ.

Я уставился на нее.

– Это уродливо, – поежился я.

Дело дрянь, она слишком особенная и утонченная, чтобы разгуливать повсюду с отметиной на шее, как какая-то чертова дешевая шлюха.

– Он исчезнет, – просто сказала она, поворачиваясь ко мне лицом.

Она заглянула мне в глаза, и там я увидел обожание. Я улыбнулся, нежно целуя ее. Она молчала с минуту, а потом закусила нижнюю губу, нервно сжимая ее зубами, возвращалось беспокойство вчерашнего дня. Она нерешительно смотрела на меня, и в глубине ее глаз я видел, как растет волнение, мое гребаное предчувствие возвращалось. Меня начинало тошнить, желудок переворачивался, но мне нужно было быть сильным для моей девочки.

– Мы уже близко? – тихо спросила она, голос был едва ли громче шепота.

Я покачал головой.

– Нет, еще даже не половина пути. Сколько сейчас, одиннадцать? Если я поеду без остановок, мы будем там в три-четыре утра, – сказал я, вспоминая данные навигационной системы, оценивающей время прибытия.

– Оу, – сказала она, напряжение на ее лице немного уменьшилось.

Может, мы еще и не близко, но она знала, что вскоре будем.

– Ты хочешь поехать прямо сейчас? – внимательно глядя на нее, спросил я.

Она подняла глаза и снова закусила губу, раздумывая над ответом.

– Что мы будем делать, когда приедем? – нерешительно спросила она.

Я пожал плечами.

– Я должен позвонить Алеку, когда мы подъедем достаточно близко, но, наверное, мы еще раз остановимся в отеле и поспим, – сказал я.

Вряд ли мы можем заявиться в сраную резиденцию Свонов в три утра, поэтому, даже если сейчас мы помчимся в Финикс, сразу мы туда не попадем.

– Хорошо, – осторожно кивнула она.

Я приподнял брови, и она виновато улыбнулась.

– Хорошо, мы можем ехать прямо сейчас.

– Вот и отлично, – сказал я, коротко ее целуя.

Изабелла выскользнула из моих рук и пошла в душ, пока я одевался и спускал в машину сумки. Я замер, когда подошел к «Вольво» и достал телефон, набирая номер отца. Мне нужно было проверить его, знать, что, б…ь, творится в гребаном Форксе. Не буду, на хер, лгать – я волновался за него. Он рисковал своей жизнью ради нас, и я хотел убедиться, что он цел, но на телефоне стоял долбаный автоответчик. Я оставил короткое сообщение, говоря, что это я, и просто проверяю, все ли в порядке, сохраняя безразличный голос на случай прослушки.

Я помылся после Изабеллы, и мы оба оделись в дорогу, надевая удобные вещи, чтобы провести еще один день в дурацком «Вольво». Когда мы оба были готовы, я сдал комнату, и мы пошли к автомобилю. Уже было жарко, солнце зависло высоко в небе, поэтому я опустил верх машины, чтобы мы хотя бы могли наслаждаться гребаной погодой, если ничем больше нельзя. Я завел автомобиль и выехал на дорогу, направляясь к шоссе номер пять. Я включил радио, безумно раздраженный, что забыл свой гребаный IPod в спешке, и прокрутил станции в поисках чего-нибудь порядочного. Мы болтали, и не прошло и двадцати минут, как проснулся мой желудок.