Потому что прямо сейчас все казалось слишком легким, и все, что я запомнил – это что жизнь совсем не так проста и чертовски несправедлива. Жизнь-сука только и ждет, когда сможет поиметь тебя… но я не из тех, кто позволяет себя трахнуть.

Эдвард Каллен сам трахнет кого угодно, и я без колебаний поимею любое дерьмо, которое возникнет на нашем пути.

ДН. Глава 57. Часть 1:

Глава 57. Противоположность двоим

«Что является противоположностью двоим? Одинокий я, одинокая ты»

Ричард Вильбур

Изабелла Свон

– Ты не опоздаешь, брат? – спросил Эмметт, входя в гостиную, где сидели мы с Эдвардом. Я раздраженно вздохнула, этот вопрос за последний час я задавала бесчисленное множество раз. Эдвард застонал.

– Б…ь, я не еду, – пробормотал он, откидываясь на спинку дивана и скрещивая руки на груди.

Он надул губы и в целом выглядел довольно жалостливо, как маленький ребенок, потерявший щенка. Я мягко улыбнулась и покачала головой, потому что он вел себя смешно.

Эмметт рассмеялся.

– Что? Ты боишься, что Ньютон надерет тебе задницу? Я же советовал не терять форму, – игриво сказал он.

Эдвард снова застонал.

– Иди на хер, я не боюсь этого мудака. Я могу надрать ему задницу в любой день недели, – раздраженно выдавил он.

Эмметт снова засмеялся, и Эдвард выпрямился, поворачивая голову к брату. На его лице застыло раздраженное выражение.

– Прекращай быть киской, брат. Поднимайся и иди. Иззи Биззи будет здесь, когда ты вернешься, – сказала Эмметт.

Эдвард нетерпеливо зарычал и снова откинулся в кресле, не выказывая ни малейшего намерения уходить.

Шла вторая неделя июля, и по расписанию у Эдварда было посещение футбольного лагеря. Он объяснил, что команду вывозят на специальные тренировки, поэтому он семь ночей проведет в Сиэтле. Я не особо ждала этого события – я буду ужасно за ним скучать, но понимала, что он должен ехать. Он любил футбол и говорил, что для него это отдушина; там он мог тратить накопившуюся энергию и агрессию, снимать стресс.

Он играл с детства, с тех пор, как семья переехала в Вашингтон после гибели матери; и именно футбол познакомил его с Джейкобом Блэком и сделал их друзьями. Джейкоб тоже полюбил игру после гибели своей матери, как способ излить гнев, и оба сошлись на почве пережитого. Сейчас я лучше понимала природу их отношений с Джейкобом, и мне было понятно, что с ним Эдвард открывал часть себя, которая страдала. А потом человек, который его понимал, предал его. И точно так же я понимала поведение Джейкоба. Эдвард плохо поступил с его семьей, он причинил им боль, зная, как много они значат для Джейкоба после гибели мамы. Они оба наделали ошибок, и не могли теперь простить друг друга.

И ему, действительно, нужно было ехать, поэтому каждый раз, когда вопрос поднимался, я улыбалась и делала вид, что для меня это ерунда. Хотя, реально, не могу представить неделю без него. Так странно: я семнадцать лет прожила без Эдварда Каллена, но теперь не знаю, как жить, если его не будет рядом. Я так привыкла, что он всегда тут, возле меня; я могла выжить и сама, но… не хотела.

Казалось, Эдвард тоже хочет ехать и даже предвкушает поездку. После его дня рождения мы каждую минуту проводили вместе, и он казался счастливым, иногда вспоминая, что ему скоро ехать. Он начинал сыпать разными терминами, и я не понимала его, едва различая, что такое нападение, препятствие и прочее. Но я слушала, потому что знала, как для него это важно, и радовалась, что он делится со мной.

По мере приближения отъезда он начал говорить об этом чаще, и я понимала, что ему хочется ехать. Я продолжала улыбаться и внимать ему, пытаясь спрятать собственное возбуждение. Я убеждала себя, что Эдвард бы не думал о поездке, не будь он уверен, что с нами все будет в порядке, но стоило мне открыть глаза этим утром и увидеть выражение его лица, как все изменилось.

Он не улыбался. И не казался уверенным. Исчезла даже радость, которая сквозила в его мимике в последние две недели. Все, что я видела, это переживание и страх в глазах, отражение моих собственных чувств. Сначала меня это озадачило, но потом я поняла, что Эдварда отъезд тревожит не меньше, чем меня. Он тоже не жаждет расставаться.

Мы молчали и не разрывали зрительный контакт, думая о том, что приближается. Я знала, что поездка для него важна и не хотела, чтобы он пропустил ее. Всего лишь неделя, и он вернется ко мне.

– Ты должен ехать, – наконец, проговорила я, разрывая тишину в комнате.

Эти три слова я потом неоднократно повторяла.

– Я не поеду, б…ь.

Это по-настоящему странно: он будет всего в нескольких часах езды от меня, и если мне понадобится, он всегда сможет вернуться. Я справлюсь и сама – я делала это всю жизнь. Я полагалась только на себя. Я слишком привыкла к комфорту и поддержке, которые дарил мне Эдвард, нужно попробовать жить без этого. Он хотел для меня свободы, а я хотела, чтобы он всегда был рядом. Но это невозможно. Мне стоит найти баланс между Эдвардом и собственной независимостью.

Он не видел в этом логики и весь день настаивал, что не поедет. Он говорил, что это глупости и не стоит того, что у него есть миллионы причин остаться в Форксе. Я спросила его, какие еще, и он замолчал, не в силах объяснить, почему дела не подождут неделю. Упрямство Эдварда всегда казалось мне очаровательным, но сейчас оно раздражало.

– Ты должен ехать, – повторила я, глядя на него.

Он проигнорировал меня и продолжал смотреть в экран телевизора, но я видела, что его глаза каждые несколько секунд дергаются в сторону часов. Он знал, что опаздывает, так же как и знал, что я права… он должен ехать.

– Б…ь, я не еду, – снова пробубнил он, но уже не таким жестким тоном, как раньше.

Я вздохнула с раздражением, не уверенная, что говорить, как убедить его. Он должен быть в Университете Вашингтона в Сиэттле в пять часов вечера, чтобы поехать в лагерь, а уже было начало второго.

– Знаешь, ведь Эмметт прав. Я буду тут, когда ты вернешься, – мягко сказала я.

Его глаза дернулись в моем направлении, на лице промелькнула злость.

– Конечно, будешь. Где еще тебе быть? Клянусь Христом, я убью, на хер, любого, кто попытается тебя забрать, – резко сказал он.

Я вздохнула, понимая, что ошибкой было говорить это, когда он настолько раздражен и не решается меня оставить.

– Не переживай за нее, мужик. Я знаю, она любит бунтовать, но я прослежу, чтобы она не попала в неприятности, – игриво пропел Эмметт, заходя сзади дивана.

Он наклонился и сжал мои плечи, усмехаясь.

– У меня есть на нее планы на этой неделе. Она будет так занята, что даже не заметит твоего отсутствия.

Я усмехнулась от такого заявления и ни на секунду не поверила. Я знала, что они планируют чем-то занять меня, но это не отвлечет от разлуки. Какая разница, что я делаю, если я ощущаю его отсутствие так же, как и наслаждаюсь присутствием.

– Ты, на хрен, можешь навлечь на нее худшие неприятности, чем она сама. Подумай, может, поэтому я и не еду? – раздраженно спросил Эдвард.

Я вздохнула, а Эмметт хрюкнул.

– Ты едешь. Поэтому отрывай свой зад от сидения и давай дуй, упрямец, – сказал он. – И знай, что я не возьму ее туда, где будет небезопасно, она для меня словно сестра. Если ты не можешь оставить ее на неделю, ты еще большая киска, чем я думал, или просто не доверяешь ей.

Эдвард прищурился и его лицо гневно напряглось.

– Иди на хер. Я не чертова киска. И я ей верю. Ты не знаешь, о чем, б…ь, говоришь.

– Боишься, что она растеряется без тебя? – спросил Эмметт.

– Нет, я знаю, она справится, – сорвался Эдвард. – Она сильная, не сомневайся в этом, черт тебя дери.

Эмметт кивнул.

– Тогда почему ты не едешь, спрашиваю снова? – Эдвард уставился на него, но не ответил, очевидно, не имея объяснения.

Входная дверь открылась, и зашел доктор Каллен. Он замер на пороге в гостиную, осматривая нас троих.