Джаспер останется ближе к дому из-за Элис. Я знал, что он мог пойти в куда лучшее место, чем Университет Вашингтона в Сиэттле, но также понимал его причины остаться. И от них его мать была бы не в меньшем восторге. Она увидела бы в этом жертву настоящей любви. Она бы, действительно, гордилась им за его самоотдачу и зрелость при принятии такого решения.

Было тяжело признавать это, но, несмотря на все мои поступки, эти двое мальчиков – мое самое большое достижение в жизни. Я столько сделал херни за эти годы, и единственно то, что мои старшие сыновья остались нетронутыми, что они смогли выбрать своей собственный путь, казалось мне правильным. Они были тем, что я не смог разрушить; жизни, которые я не испортил. И какая разница, что случится. Эти двое будут в порядке. И именно это позволяет чувствовать, что моя жизнь не так уж и ужасна, что я оказался не таким уж плохим отцом. И, возможно, я не был бы самым большим разочарованием в жизни для моей покойной жены.

Но моя радость и гордость завтрашним событием меркла перед тем, что надвигалось. Событие, которого я боялся больше всего; событие, которое наконец-то заставило меня прекратить молчание и начать действовать. Больше не будет времени, чтобы решать; время истекло и мои надежды, что вещи решатся сами собой, не оправдались. Я должен разобраться со всем прежде, чем оно усугубится, потому что через два дня, я знал, так может случиться.

Потому что через два коротких дня, двадцатого июня, Эдварду, наконец-то, исполняется восемнадцать лет.

Я не до конца был уверен, о чем он думает, где его мысли, каковы планы на будущее, но так надеялся, что слова, произнесенные мной в офисе недели назад, сбудутся. Надеялся, что у него нет намерения следовать по моим стопам, что он не собирается поехать в Чикаго и обречь себя на такую жизнь. Но я также знал, что вещи меняются в мгновение ока, и хорошо знал, что Аро жаждет заграбастать его. Он хотел, чтобы последний principe della mafia последовал по его пути, марионетка, которого он купит и превратит в холодного расчетливого солдата. И это меня пугало. Пугало как отца, и я знал, что, будь Элизабет жива, ее бы это убило.

Я также знал, что Аро умеет убеждать и не стесняется манипулировать людьми, и боялся, что он начнет тянуть руки к моему сыну. Боялся, что он вовлечет Эдварда в свою жизнь, и именно поэтому мне пора действовать. Я должен принять защитные меры. Я не мог оставаться в стороне и готовить собственную защиту, потому что, если все обрушится, моя защита потерпит поражение, и все мы сгорим в огне.

Моему младшему исполняется восемнадцать, и он, наконец-то, станет совершеннолетним с точки зрения закона, и его могут забрать у меня. Именно поэтому сегодняшний день так важен, именно поэтому я сижу напротив зятя, смотрю в эти страшные глаза и жду приговора. Алек и Эсме прилетели этим утром на выпуск Эмметта и Джаспера, а также, чтобы отпраздновать день рождения Эдварда. Дети уехали в Порт-Анжелес после обеда, а Эсме была наверху, раскладывая вещи в комнате Изабеллы на время их визита, давая нам с ее мужем возможность поговорить. Она знала, что я планирую; она знала, что я, наконец-то, решился заговорить. Знала, что я буду просить его принять мою сторону и отставить все его клятвы Боргате, чтобы помочь моему ребенку и девушке, которую он любит. Эсме верила, что любовь победит, что он не сможет отмахнуться от такого, но я не был уверен.

– Она не похожа на principessa della mafia (2), – начал он, разрушая тишину.

Я медленно кивнул.

– У меня были те же мысли. И я почти сказал это ей, когда брал второй образец ДНК. Ее кожа чересчур бледная, и она не похожа на чистокровную итальянку, – сказал я.

– Но ты в этом уверен, – ответил он, выговаривая слова как утверждение, а не как вопрос, но я все равно кивнул.

Он знал, что я бы не осмелился заговорить об этом, не будучи полностью уверен.

– Оба образца это подтвердили, – тихо добавил я.

– Principessa della mafia. Perche non lo vedo prima d'ora? Ha perfettamente senso (3), – пробормотал он про себя, покачивая головой. – Я всегда подозревал, что там больше, чем просто девчонка. Всегда казалось бессмысленным, что старший Свон сделает что-то подобное убийству твоей жены, только потому, что Изабелла его внучка. Аро мог это принять, но для меня это нелогично. Конечно, он ужасно обращался с внучкой, но не настолько ужасно, чтобы Боргата его наказала. Это могло бы стать затруднением, но не настолько серьезным, чтобы за это убивать. Но это… за это стоило убить.

Я поежился от его слов, зная, что он не это имел в виду, но само звучание фразы мне не нравилось. Ничто не стоило гибели моей жены. Наверное, он заметил мою реакцию, потому что быстро продолжил.

– Я не говорю, что она должна была умереть. Ты знаешь, что я чувствую по отношению к этому. Я до сих пор жалею, что не сделал больше, чтобы прекратить ее попытки, когда она пришла ко мне после похорон твоего отца. Но я никогда не думал, что Свон может оказаться настолько гнусным.

– Никто не думал, Алек, – сказал я, не желая, чтобы он ощущал вину.

Это не его вина. Он кивнул и отвернулся от меня, разглядывая ковер на полу. Очевидно, он снова погрузился в мысли, перебирая информацию.

– Трудно поверить, что она одна из нас, – сказал он через мгновение спокойным голосом. – Я не говорю, что не верю тебе, потому что я верю, Карлайл. Но это так нереально – открыть после стольких лет, что маленькая девочка-рабыня – внучка Маркуса и Дидимы. Что ее мать, Рене, на самом деле – Бри, и что ей каким-то образом удалось выжить.

Я кивнул.

– Я знаю. Мне самому потребовалось время, чтобы это принять.

– Как могло так получиться, что женщина, живущая в сарае в Финиксе, и ребенок, спящий в этом доме, обе окажутся родственницами… его, – сказал он. – Среди всех людей…

– … Аро, – тихо сказал я, завершая его мысль.

– У него были выжившие кровные родственники, – сказал он, покачивая головой и вздыхая. – Племянницы.

Я кивнул, подтверждая это. Столько людей потерялись в хаосе семидесятых, когда разразилась подпольная война между организациями, и многих так и не нашли. Началось все с того, что Джозеф Колумбо, лидер клана Профацци, открыл итальянско-американскую Гражданскую Лигу Прав и сделал зрелище из нашего образа жизни, привлекая ненужное внимание закона к пяти главенствующим криминальным семьям в Нью-Йорке. Ближайший к нему клан, Гамбино, потребовал ответа за его действия, и это привело к битве между организациями, которая вышла за пределы Нью-Йорка и распространилась по всей стране.

Началось с убийства Колумбо, а затем разразилась массовая резня, из мести убивались целые семьи и шли против всего, во что верила наша организация. Итальянские кланы клялись не трогать женщин и детей, но жажда крови ослепила их, и они забирали невиновных. Это было тошнотворно, но я понимал их. Понимал, потому что годы спустя попал в ту же ситуацию. Я едва не начал убивать невинных из жажды расплаты.

Мой отец отослал нас с Эсме сюда, в Вашингтон, пока битва не закончилась, и именно тогда мы познакомились с Алеком и Джейн, еще детьми. Нам повезло, нас не тронули, но многие другие пострадали. Маркус и Дидима были случайно обнаружены сожженными в поле. Все смирились, что их дочь тоже погибла, в те времена не было теста ДНК, и опознать ребенка, когда его лицо пострадало, не было возможным. Позже было найдено тело девочки за несколько миль от поля в Айдахо, которая была возраста Бри, и все решили, что это она. Я не знаю, чей ребенок похоронен в склепе рядом с Маркусом и Дидимой, но точно не их. Их дочь выжила. Выжила посреди этой резни.

Он снова смотрел на меня.

– Ты знаешь, у меня долго было ощущение, что ты скрываешь что-то, но никогда не думал, что это, Карлайл. Так странно, что девушка вдруг становится погибшей племянницей Аро; так же странно, как если бы Джимми Хофф завтра показался из-за перекрестка Линкольн-авеню и Орчард-стрит в парке Линкольна в Чикаго.

– Ну, ты не можешь быть уверен, Алек. Я с недавних пор верю, что все возможно, – сказал я, покачивая головой.