Когда все закончилось, я просто уставился на нее, совершенно ошеломленный. Все это казалось почти сном, как будто не было никакой гребаной возможности, чтобы это дерьмо случилось. Кстати, вся сегодняшняя ночь казалось почти нереальной. Я дал ей воды, чтобы запить вкус во рту, чувствуя себя почти плохо, что мой член побывал в ее сладком ротике. Она была так невинна и чиста, а я тут, на гребаной вечеринке, увожу ее подальше и залезаю ей в ротик. Она лучше этого дерьма, она не должна делать минеты на заднем сиденье гребаной машины, как я сам привык делать это в своей прежней жизни.

Иисусе, сам факт того, что мы сделали это дерьмо в моей машине уже поражал.

Я клялся, что никогда не буду кувыркаться на заднем кожаном сиденье своего автомобиля, и только что сделал это без всякой задней мысли. Но это был не простой трах, все было так, будто мы, нахер, освятили ее. Как будто это дерьмо было совершенно правильным.

Через пару минут на улице начали взрываться фейерверки, и Изабелла подпрыгнула, закрывая уши. Она в панике посмотрела на меня, и только тут я понял, что она впервые видит это дерьмо. Я ухмыльнулся в предвкушении, что разделю еще один ее первый момент, и вытащил ее из машины, когда мы привели себя в порядок. Я прислонился к боку Вольво и притянул ее к себе, крепко обнимая и удерживая рядом с собой. Фейерверки взрывались и взрывались, ее глаза расширились от шока, когда она смотрела на вспышки и мерцания разноцветных огней. Эти моменты с ней я любил больше всего, те простые мгновения, которые большинство людей воспринимает как должное. Это те вещи, которые я сам принимал как должное очень долго, прежде чем она вошла в мою жизнь, и только сейчас я начал это дерьмо замечать.

Какое-то время мы тихо наблюдали за фейерверками, просто наслаждаясь нашей близостью. Толпа начала рассеиваться, и я ухмыльнулся, удивленный, что уже, черт побери, полночь. Я повернул ее лицом к себе и когда снова начали взрываться ракеты, я наклонился и поцеловал ее. Я отдавал ей все, что мог, показывал всю свою гребаную страсть, которую можно вложить в один поцелуй. Это был мой первый «поцелуй в полночь», и раньше, должен признать, я считал, что это дерьмо только для кисок, но сейчас я хотел только одного – целоваться. Потому что говорят, что то, что ты делаешь в полночь, будет повторяться и в следующие годы твоей жизни, и это давало мне странную надежду. Ведь это только мы, вдвоем, вдали от всех, рядом, пылающие после оргазма. Не могу назвать это огнем после слияния, ведь, по сути, не было никакого проникновения, но именно это мы чувствовали. Ощущение удовлетворения и удовольствия.

Я оторвался от ее ротика и нежно пробежался пальцами по ее губам. Они были красные и припухшие, и влажные от нашей смешанной слюны.

– Ты понимаешь, насколько ты важна для меня? Ты вообще можешь себе представить, как я тебя люблю? – спросил я, думая, на самом ли деле она осознает, как много она изменила в моей жизни. Она была, нахер, всем для меня, а я недостаточно ей это говорил. – Я был сломлен, пока ты не пришла в мою жизнь. Я никогда не думал, что такое возможно, что я найду такую, как ты. Моя мама частенько говорила мне похожие вещи о судьбе, и теперь, вспоминая это, я прихожу к выводу, что ты – моя судьба. Ты была послана мне, чтобы мы могли спасти друг друга. Ты не была единственной, кто нуждался в помощи. Я был потерян и разрушен, и ты спасла меня. Теперь ты – моя жизнь.

Я мог подписаться под каждым гребаным словом. Не так давно я убедил себя, что влюбиться – все равно, что утонуть, что позволить себе любить кого-то – значит потерять себя. Но я ошибался, потому что правда была в том, что я уже тонул. Я едва оставался на плаву, и когда я нашел любовь, я наконец-то начал открывать себя. И я обязан ей за это, и я сделаю все и ради нее встречусь с чем угодно. Потому что без нее я никто, и у меня ничего нет.

– Счастливого Нового Года, детка, – прошептал я. Она уставилась на меня и выглядела ошеломленной пару мгновений, прежде чем на ее губах скользнула маленькая улыбка, а с губ сорвался воздушный смех. Я вопросительно глянул на нее, интересуясь, что такого смешного я сказал.

– Знаешь ли ты, что прямо сейчас ты ни разу не сказать «блядь»? – спросила она. Она произнесла это мягко, голос был глубоким и чарующим. Когда это слово сорвалось с ее губ, мой член снова начал подергиваться, сам звук чего-то настолько вульгарного из уст кого-то настолько сладкого завел меня. Я уставился на нее пораженный, и она начала, черт побери, краснеть и виновато улыбаться, как будто, нахер, знала, что она со мной делает. Она определенно может быть маленькой гребаной дерзкой девчонкой, учитывая эту ее озорную сторону.

Я по-прежнему пытался понять это дерьмо и обнял ее, держа крепко. Я тихо засмеялся, когда понял, что она была права, я излил ей свое сердце и умудрился сделать это без единого ругательного слова.

Определенно, она меня меняет.

– Да, думаю так и есть… блядь, – игриво сказал я. Она засмеялась и сильнее подалась ко мне, я крепче ее сжал.

– Эдвард? – мягко спросила она, когда фейерверки начали утихать. Я зарылся ей в шею, вдыхая ее чарующий аромат, наслаждаясь ее теплом.

– Хм? – спросил я, покрывая влажными поцелуями ее кожу. Она довольно вздохнула и зарылась пальцами в мои волосы.

– Я тоже тебя люблю, – тихо сказала она. – Я никогда не мечтала о будущем, пока не встретила тебя, и я действительно хочу, чтобы у нас оно было. Моя мама раньше говорила о судьбе, и она всегда повторяла, что не нужно оставлять надежду, что я заслуживаю большего. И я действительно думаю, что она говорила о тебе. Думаю… мы просто ждали друг друга, чтобы начать жить.

Я улыбнулся ей в кожу, снова целуя шею. – Ты не представляешь, как мне нравится слышать это дерьмо, Белла, – промурлыкал я. Я отбросил ее волосы в стороны и пробежался языком по ее шейке, обводя мочку уха. – Могу я остаться с тобой? – тихо прошептал я, смеясь и отрывая ее от себя, потому что это было чертовски убого. – Господи Иисусе, что со мной, я цитирую гребаного Каспера.

Ее брови нахмурились, и она глянула на меня. – Каспер? – спросила она. Я тихо засмеялся и кивнул, убирая от нее руку, чтобы пригладить свои волосы. Моя игра с ней казалось такой смешной.

Иисусе, я действительно становлюсь мягким.

– Да, Каспер. Знаешь, дружелюбное привидение и всякое такое? – спросил я, приподнимая бровь, надеясь, она понимает, о чем, блядь, я говорю. Но она продолжила смотреть на меня с удивлением. Я вздохнул и снова пробежался рукой по волосам, немного раздраженный, но старался сдерживаться. Не ее вина, что она не знает об этом дерьме. – Не имеет значения, это просто смешной гребаный фильм. Он тупой, тебе, наверное, понравился бы.

Она прищурилась, по ее лицу пробежала вспышка гнева. Я застыл, сконфуженный, чем это вызвано. – Что ты пытаешься сказать? – спросила она, в ее голосе скользнули стальные нотки. Я нахмурился от удивления, и только тут до меня дошло, что, блядь, я сказал.

– Иисусе, детка, я не это дерьмо имел в виду. Я не пытался сказать, что тебе он понравится, потому что он тупой или ты тупая, – быстро проговорил я. Ее глаза еще больше сузились, и я громко застонал. – Блядь, ты не тупая, это не так. Все неправильно звучит. Ты же знаешь, я так не думаю. Меня всегда удивляет, насколько быстро ты схватываешь информацию, какая у тебя интуиция. Ты должна быть охеренно глупой, чтобы не видеть, насколько ты умна, – я замолчал, мои собственные слова совершенно сбили меня с толку. Безумство, насколько легко она может разрушить мое спокойствие и заставить меня выглядеть, как гребаный идиот. Гнев на ее лице, казалось, окончательно исчез, но брови по-прежнему были нахмурены от удивления. – Мне, наверное, стоит прекратить нести всякую хрень, да?

Она уставилась на меня еще на мгновение, прежде чем уголки ее губ дрогнули. Она развернулась и прислонилась ко мне спиной, я снова ее обнял. – Спасибо, – тихо сказала она через минуту.

– За что? – спросил я, зарываясь ей в шею. Она вздохнула и откинула голову, чтобы предоставить мне лучший доступ.