Я шел в направлении лестницы, с меня капала грёбаная долбаная вода и растекалась по всему чертовому полу, но я ничего не мог с этим сделать, кроме как раздеться здесь и сейчас. И я, блядь, давно бы это сделал, так как не отличался особой стеснительностью, но я не был до конца уверен, что Эсме бы одобрила то, что я разгуливаю по дому с болтающимся членом, раскачаивающимися во все стороны яйцами и так далее.

Изабелла подошла к первой ступеньке и уже собралась подняться по лестнице, когда Эсме вышла из кухни. Она с улыбкой взглянула на меня, прежде чем переключить свое внимание на Изабеллу. – Изабелла, дорогая, Карлайл хочет видеть тебя в своем кабинете, как только ты сможешь. – Изабелла напряглась, замерев на месте. Она повернула голову, чтобы взглянуть на Эсме, и улыбнулась, но было видно, что улыбка эта вынужденная. Я разглядел в её глазах намек на тревогу.

– Да, мэм, – тихо сказала она. – Спасибо. – Она кратко взглянула на меня с толикой паники во взгляде, прежде чем развернулась и начала подниматься по лестнице. Я повернулся к Эсме, вопросительно изогнув бровь.

– Эй, он же не собирается испортить ей чертово Рождество, не так ли? – спросил я. Эсме улыбнулась и покачала головой.

– Нет, я уверена, что он улучшит его в миллион раз, детка, – сказала она. Я немного прищурил глаза.

– Как? – спросил я.

– Почему ты не подождешь и не спросишь у неё? Я уверена, что она расскажет тебе, – заявила она мне и многозначительно улыбнулась. Я закатил глаза, но всё же немного улыбнулся, так как было дьявольски хорошо чувствовать, что Эсме все знает.

– Да, она мне расскажет, – сказал я, покачав головой. – Она не скрывает от меня это дерьмо.

Глаза Эсме несколько расширились, и она скептически посмотрела на меня. – Не скрывает? – спросила она. Я отрицательно покачал головой, и она кивнула. – Значит, она рассказывала тебе о своей жизни в Финиксе?

Я пожал плечами. – Ну, говорила. Я подразумеваю, что это точно не самая любимая ее тема, учитывая всё то дерьмо, что творила с ней твоя сумасшедшая грёбаная невестка. Я, черт возьми, зол на твоего мужа из-за всей этой хрени, между прочим. Передай ему, что за это я собираюсь когда-нибудь напинать его грёбаную задницу. Он должен был удушить её сраной подушкой или чем-нибудь другим, когда они еще были детьми.

Эсме расхохоталась: – Ты же знаешь, что не можешь винить Алека за то, что делала его сестра. И мне хотелось бы увидеть твои попытки избить моего мужа, – сказала она, подталкивая меня локтем. – Он вырубит тебя куда быстрее.

Я усмехнулся: – Да ладно, я с легостью сделаю его, если только он будет вести грёбаную борьбу честно. Но, зная его, не удивлюсь, если он будет просто стоять, пока я напихаю ему несколько раз, а потом достанет грёбаный пистолет и пульнет мне прямиком между глаз.

Она вздохнула и покачала головой. – Он так не поступит, – сказала она. Я закатил глаза.

– Stronzata (херня, бредятина), ты знаешь, что он, блядь, именно так бы и сделал. Дядя Алек клёвый и всё такое, но его постоянное молчание может быть чертовски пугающим, – сказал я. Когда я был маленьким ребёнком, он обычно использовал свои приемчики, чтобы вытрясти из меня мое дерьмо. Он из тех типов, которые говорят только тогда, когда им нужно сказать что-то важное, а в остальное время он сидит и слушает, поглощая всё, что говорят окружающие, и наблюдает за их поведением. Когда ты маленький ребёнок, это пугает, так как ты чувствуешь себя так, будто находишься под каким-то грёбаным микроскопом, а он только и ждет, когда ты напортачишь. Если Алек был дома, я ненавидел оставаться у Эсме, это вызывало у меня долбаные припадки. Иногда мама и папа сдавались и брали меня с собой, но в большинстве случаев отец смотрел на меня с видом «прими это как грёбаный мужчина», и они уходили. А я всё время находился на грани, потому что Алек – ублюдок, и никогда не знаешь, чего от него ожидать. Неудивительно, что в организацию он подался в качестве грёбаного наёмного убийцы.

У меня всегда было ощущение, что мама считает его жутким, потому что, когда он был рядом, она всегда взирала на него с опаской, а он держал с ней дистанцию, как будто, чёрт возьми, знал, что пугает её или по какой-то другой причине. После маминой смерти он стал часто появляться у нас вместе с Эсме, так что, по истечении времени, я несколько привык к нему. Он, мать его, казался безвредным, и, видимо, у него все же было грёбаное сердце, хотя бы по отношению к Эсме, раз уж она оставалась с ним так долго, и мы неплохо проводили время все вместе… хотя время от времени он всё ещё выколачивает из меня дерьмо.

– Мой муж может быть молчаливым человеком, но он не черствый, – сказала она, глядя на меня. – Он переживает за тебя, ты знаешь это.

Я улыбнулся. – Я знаю. Но какого хрена он сейчас не здесь? Он нашел занятие получше, чем зависать с нами на Рождество? – спросил я. Она вздохнула.

– Он хотел приехать, но не знал, как Изабелла отнесется к тому, что он останется в доме, – сказала она. Я удивленно посмотрел на неё, а она слегка улыбнулась. – Он сказал, что знает, раз уж он нервирует тебя, то, безусловно, напугает и робкую девочку Свон, особенно из-за его связи с Джейн. Я полагаю, что это даже хорошо, что он не приехал, учитывая то, что она боялась даже меня.

Я сухо рассмеялся: – Да, уж Алек бы окончательно испугал её до чертиков. Всё же это любезно с его стороны. Наверное, я не буду гнобить его, когда увижу в следующий раз, в конце концов, он, черт возьми, внимателен к Белле, – сказал я. Глаза Эсме чуть расширились, после его она рассмеялась.

– Белла? – спросила она, и я застонал, закатив глаза.

– Да, Белла. У тебя с этим какие-то грёбаные проблемы? – спросил я. Она продолжала посмеиваться и покачала головой.

– Нет… Просто это напомнило мне о твоей матери, вот и всё, – сказала она. Я прищурил глаза.

– Почему это то, что я называю её Беллой, напоминает тебе о моей матери? – спросил я. Она растерянно смотрела на меня прежде, чем в её глазах отразилось нечто похожее на долбаную панику. – Правду, Эсме. Потому что я знаю, блядь, что ты что-то знаешь, а я не люблю людей, которые скрывают от меня какое-либо дерьмо.

Она вздохнула и покачала головой. – Я не знаю, о чем ты говоришь. Это напомнило мне о твоей матери, потому что она любила это слово – bella.

Я еще больше прищурился. – Неужели это имеет такое большое значение, что ты даже не можешь рассказать мне? – спросил я. Она взглянула на меня и пожала плечами.

– Это не мой секрет, – только и сказала она. Закатив глаза, я мотнул головой.

– Ну конечно, – пробормотал я с раздражением. Он вздохнула и, протянув ко мне руку, нежно потерла мою спину.

– Извини, детка, тебе придется спросить это у своего отца. Я не могу выбалтывать его тайны, точно так же, как и свои. Говоря об этом: разве не лицемерно разозлиться на человека, который не затягивает тебя в петлю, в то время, когда ты сам пытаешься вытащить из этой петли своего отца? – спросила она. Я уставился на неё, зная, что она, черт возьми, права, но мне не нравилось, что придется спрашивать его.

– Пытаюсь? – спросил я через секунду, когда, наконец, понял, что она имела в виду. – Ты намекаешь, что у меня не получится? Он знает? Христос, он из-за этого дерьма вызвал её к себе в кабинет? – я чувствовал, как во мне назревает небольшая паника, и Эсме, скорее всего, почувствовала это, так как закатила глаза.

– Ой, парень, хватит быть таким параноиком, – сказала она. – Я же уже сказала тебе, что он собирается сделать кое-что хорошее. Расслабься.

Я вздохнул, покачав головой. – Я пытаюсь расслабиться, но, черт возьми, гораздо проще сказать, чем сделать. Ты вообще представляешь, насколько это сложное дерьмо? Я всё время жду, когда всё это обрушится или взорвется прямо перед нашими грёбаными головами в момент, когда мой отец поймет, что я влюблен в его грёбаную рабы… – Я остановился, даже не в силах договорить это сраное слово. Я услышал хихиканье Эсме и посмотрел на неё, изогнув бровь. – Что-то охеренно забавное? – спросил я.