Она вздохнула: – Я не помню, – пробормотала она. Некоторое время я не мог поверить в это, а она смотрела в сторону от меня.

– Ерунда, – жестко сказал я. Она подняла на меня взгляд и застыла, вид у нее был как у лани, пойманной в ловушку. – Почему ты лжешь мне?

Она качнула головой, просто глядя на меня, она как будто боялась, что попала в неприятности из-за лжи. Черт, неужели она так боялась сказать мне? – Э-э, он просто.., – начала она, шумно выдыхая и закрывая глаза. – Он сказал, что думает… Я имею в виду, что ты не был с другими девушками, поэтому он подумал, что, наверное….

Я терпеливо лежал и ждал, пока она путалась в словах, все еще ни хрена не понимая, что сказал Эммет. Я вздохнул, когда она остановилась, и снова приблизился, рукой взяв ее за щеку, вынуждая ее посмотреть на меня. Наши глаза встретились, и я не разрывал визуального контакта, пока не наклонился и не поцеловал ее. Ее губы незамедлительно раскрылись, и я выпучил глаза, когда почувствовал, как кончик ее мягкого влажного языка нерешительно коснулся моей нижней губы. Я приоткрыл рот и углубил поцелуй, сталкиваясь своим языком с ее. Удивительно, что в этот раз она, черт возьми, взяла инициативу на себя, такого поворота я совсем не ожидал. Мы продолжили целоваться, наши губы двигались медленно, но страстно, языки синхронно повторяли движения друг друга. Проклятье, даже просто целовать ее было охренеть как горячо. Член начал твердеть и я застонал ей в рот, когда ощутил, как ее рука двигалась по моей шее, к волосам. Она пробежала пальцами сквозь мои локоны, крепко хватая меня и притягивая еще ближе. Ее дыхание сбилось, и я почувствовал, как задрожали ее пальцы. Это на миг испугало меня, и я попытался отстраниться, опасаясь, что для нее это было слишком, что после всех сегодняшних событий она не может терпеть такое, но когда начал отклоняться, она схватила меня еще крепче и подалась вслед за мной. Я открыл глаза, и наш поцелуй прервался, когда я увидел выражение ее лица. Ее глаза были закрыты, и налицо были ускоренное дыхание и дрожь. Я был ошеломлен и, черт возьми, заинтересовался, знала ли она, что чувствует. Для меня это было ясно как белый день. Моя девочка была возбуждена.

Я потянулся к ней и положил ей руку на бедро, она вздрогнула от моего прикосновения, но глаза не открыла и не прекратила целовать меня. Снова закрыв глаза, я полностью погрузился в ощущения ее рта на моем, ее рук в моих волосах и начал легко поглаживать ей бедро. Она задрожала и издала стон, который прошел по нервам прямо к моему члену. Он стал тверже, чем когда либо, и я быстро оторвался от нее, разрывая поцелуй. Она открыла глаза и просто лежала и смотрела на меня, тяжело дыша. Я был прав; и когда ее шоколадные глаза встретились с моими, я увидел в них последние искры. Она вздохнула еще несколько раз, а потом попыталась выровнять дыхание.

Я, черт возьми, так хотел ее, больше, чем что-либо еще в этой жизни. Твердость в штанах была почти мучительной, но я знал, что сейчас не время переходить на новый уровень, только не после того, что она сегодня пережила. Он не коснулся ее, не изнасиловал, но он напугал мою девочку, и ей нужно было время, чтобы со всем справиться. Я не хотел давить на нее или подталкивать, даже если ей казалось, что она готова идти дальше.

– Мы должны остановиться, – прошептал я, дыхание срывалось. Она наблюдала за мной с минуту, и я увидел, как маска боли проскользнула по лицу. Моргнув несколько раз, я тряхнул головой. – Не потому что не хочу, просто…. Ты понимаешь… не сегодня, – промямлил я. Она кивнула и начала покусывать нижнюю губу, вид у нее был нервозный. Я прикоснулся рукой к ее лицу, провел пальцами по губам, которые слегка припухли от жарких поцелуев. Она выпустила губку изо рта и слегка улыбнулась. Я вернул ей улыбку и еще раз легонько поцеловал.

– Ты удивительная, – пробормотал я, проводя носом по линии ее подбородка, после того, как мои губы оторвались от нее. Она вздохнула.

Я отодвинулся и откинулся на подушку, обхватывая ее руками. Я быстро притянул ее к себе, крепко сжимая. Она перевернулась на бок и прижалась спиной к моей груди, ее волосы покрывалом рассыпались по подушке. Я подтянул ее чуть вверх, не отнимая от нее рук, но поднимая повыше, чтобы она не касалась моего напряженного члена. В этом было много неправильного, и даже если подросток внутри меня не хотел ничего, кроме того, чтобы прижаться к ее маленькой упругой попке.

В комнате было тихо, слышны были только звуки нашего дыхания и шум сквозняка. Изабелла поднесла свои руки к моим, все еще обнимающим ее, и мы сплели наши пальцы. Вторую руку она прижала к груди. Через миг я ощутил ее дыхание и порхающие поцелуи, которыми она покрывала мои кисти, слегка побитые после ударов Джеймса. Стало интересно, поняла ли она, раз увидела раны и начала их целовать. Я улыбнулся про себя и прикрыл глаза, наслаждаясь ароматом ее волос. Было так охренительно, черт побери, просто лежать рядом с ней и обнимать ее.

Мы лежали так некоторое время, не говоря ни слова и не двигаясь. Свободной рукой она поглаживала мое предплечье, и поэтому я знал, что она не спит. Я не мог видеть ее лицо, не знал, что она чувствует, улыбается или наоборот, но эта тишина меня озадачивала. – О чем ты думаешь? – мягко спросил я, стараясь быть тихим, чтобы не нарушать покой в комнате. Она слегка подпрыгнула, но не прекратила поглаживать мою руку, поэтому я понял, что не слишком сильно ее испугал.

– Просто мне стало интересно… э-э… я не знаю, – пробормотала она. – Это глупо.

Я нахмурился с недоумением, мое любопытство только возрастало. – Ничто, о чем ты думаешь, не может быть глупым. Можешь говорить мне все, что угодно, и спрашивать меня, о чем хочешь. – Она вздохнула и продолжила потирать мне руку, храня тишину.

– Ты думаешь.., – начала она, но потом остановилась и глубоко вздохнула. Ее рука начала дрожать, и я забеспокоился, чем мог испугать ее. Не люблю, когда она боится. Я так хотел отогнать ее страхи прочь. – Ты думаешь, ты бы мог когда-нибудь… э-э… полюбить кого-то… вроде меня? – нерешительно спросила она, произнося слово «любовь» шепотом. Ее рука дрогнула, и я замер, сбитый с толку ее вопросом. Я не ожидал, что она спросит это, не ожидал, что она даже будет думать об этом, но теперь все понятно.

– Э-э, я хочу сказать.., – начал я, несколько раз моргнув и пытаясь очистить рассудок и постараться быть логичным. Я был ошеломлен, что она произнесла это слово. До того, как я смог собрать мысли воедино и ответить, она заговорила, и в ее голосе прозвучала паника:

– Эммет просто сказал, что он думает… ты…. Просто забудь, что я сказала, хорошо? Я же сказала, это глупо, – проговорила она. Она, очевидно, пыталась скрыть это, но я отчетливо слышал опустошение в ее голосе. Она восприняла мою нерешительность как отказ, но я не имел это в виду. Просто она только что говорила о гребаных орешках, а потом вдруг подняла вопрос любви, вопрос, о котором даже я не решался заговорить, и я замер.

– Я не смогу никого любить, кроме тебя, Изабелла, потому что таких, как ты, больше нет, – выпалил я. Она застыла и слегка задрожала. – Черт побери, все это звучит неправильно, Господи. Если ты спрашиваешь меня, люблю ли я тебя, то да, Изабелла, мой чертов ответ „да». Я нахрен люблю тебя.

Ее рука в моей дрогнула и еще крепче сжалась. Я ощутил, как все ее тело слегка дрожит, а дыхание прерывается. – Ты… меня любишь? – прошептала она.

Я вздохнул: – Да. Может быть, для меня это чересчур быстро, но я не могу отрицать это дерьмо. Я даже не знал, что такое платоническая любовь, пока не появилась ты и теперь я знаю. И я надеюсь, что из-за этого ты не прекратишь все это, хоть я и не жду от тебя ответных чувств. Я говорил тебе, что буду с тобой, какая бы ты ни была, – cказал я, не желая давить на нее из-за своих романтических чувств.

– Но я люблю, – сказала она. – Я правда люблю тебя, Эдвард.

Когда эти слова сорвались с ее губ, я почувствовал офигенный подъем в груди, более сильный, чем когда-либо. Сердце бешено забилось, будто хотело взорваться. Чувства были такие сильные, что почти причиняли боль. Я вспомнил слова отца, которые он говорил тете Эсме однажды, что он до боли любил мою мать, но эта боль была хорошей, я тогда, черт побери, не понимал значения этих слов, а теперь понял. Потому что эта боль в груди, которая рождалась прямо в сердце, была не плохой. Это была самая великая боль, которую я испытывал в жизни. Боль от поглощения настоящей любовью, такая сильная, что перехватывала дыхание.