– Хорошо. Потому что никто не может прикасаться к моей девочке, если она этого не хочет, – жестко сказал я. Она улыбнулась и вспыхнула, я так любил этот румянец на ее щечках.

– Спасибо, – прошептала она. – За то, что защищаешь меня, ты знаешь, как я этого боюсь.

Я тихо вздохнул, кивая головой. – Ни одна женщина не должна подвергаться насилию. Этому нас всегда учила мама и проверяла, поняли ли мы. Когда-то она повторяла, что вне зависимости от обстоятельств, вне зависимости от ситуации, женщина всегда должна иметь выбор в сексуальной жизни. Она знала об этой проблеме рабов, что многие в организации порабощали людей, и она, черт возьми, ненавидела это, но не могла прекратить. Слишком тяжело, слишком сложно для нее. Но с одним смириться она не могла – с тем, что одни люди используют для своего удовольствия других. Она не раз повторяла, что женское тело – это храм, в который ты не смеешь входить без спроса. Конечно, я был просто гребаным ребенком, и по-настоящему еще ничего не понимал, но это так въелось в память, что я запомнил ее слова и окончательно понял их, когда повзрослел.

Она кивнула, соглашаясь, и подняла на меня глаза, а потом медленно наклонилась ко мне и прижалась губами к моему рту. Я нежно поцеловал ее в ответ, стараясь сохранить поцелуй невинным, ни в коем случае не желая давить на нее. Она оторвалась от меня и легонько улыбнулась, откидываясь на подушку. – Ее слова звучат так, будто она была хорошей, пылкой женщиной, – мягко сказала она. Я улыбнулся и закивал.

– Да, была. И этот вопрос много для нее значил. Она… хм, – я замер и нервно пробежался пальцами по волосам. Трудно было говорить об этом, но я чувствовал, что по какой-то причине она должна знать. Я хотел разделить с ней то, чего никогда и никому не рассказывал. Не знаю, говорили ли братья Элис и Розали об этом, думаю да, ведь они понимали наше отношение к данной проблеме. И именно поэтому отец так трепетно относился к этому вопросу, поэтому он вполне мог убить любого, кто осмеливался совершить подобное под крышей его дома. – Моя мать была… э-э-э… изнасилована, – нерешительно сказал я.

Она выпучила глаза и уставилась на меня. – Была? – удивленно спросила она. Я кивнул и продолжал перебирать пальцами ее волосы.

– Да, когда она была еще очень молодой. Я не знаю деталей. Но она этого не стыдилась, не стыдилась называть себя пережившей это. Ей не нужно было работать, у отца была куча денег, но она тратила почти все свое время на помощь жертвам изнасилования, нанимала для них адвокатов, помогала справиться с этим. Отец не любит об этом говорить, но он до сих пор ежегодно жертвует хренову кучу денег для Чикагского центра помощи жертвам сексуальных преступлений, где работала мама, он назван в ее честь, – пробормотал я.

– Вау, – мягко ответила она, удивленно глядя на меня. Я кивнул и вздохнул. Мы просто смотрели друг другу в глаза, прежде чем я придвинулся и притянул ее к себе, а она положила голову мне на грудь и прижалась ко мне. Я чмокнул ее в макушку.

– Поэтому я не хочу, чтобы у тебя создавалось впечатление, будто ты должна разрешать мне касаться тебя. Твое тело – это твой храм, и я в него не войду, если ты не хочешь, – сказал я. В тот момент, когда с моих губ слетели эти слова, я рассмеялся, поняв, как они прозвучали. Я не войду? Господи, я могу быть еще большим идиотом? – М-да, это прозвучало бредово, не обращай внимания, – сказал я, все еще смеясь и качая головой. Изабелла приподняла голову и сконфуженно глядела на меня.

– Что в этом смешного? – спросила она. Я застонал – ну конечно, она, черт возьми, не увидела скрытого смысла в моих словах.

– Забудь, это все ерунда, – сказал я. Она прищурилась, очевидно не удовлетворенная моим объяснением.

– Я хочу знать, – сказала она и я прикрыл глаза, понимая, что, черт побери, не могу не объяснить ей, если она просит. Я полностью ей подчинялся, она обвела меня вокруг пальца.

– Когда человек получает оргазм, это называется «кончил». «Они кончили», понимаешь, – с запинками произнес я. Она выжидающе смотрела на меня, с таким серьезным выражением лица, что это заставляло меня нервничать. – Поэтому когда я сказал, что не войду, прозвучало будто я.., ну ты знаешь,.. не кончу в тебя. – Она уставилась на меня с удивлением, и я простонал. – Ты мало знаешь о сексе, да?

Она нерешительно кивнула и выглядела смущенной. – Ну, я понимаю, что происходит и что люди делают… – промямлила она. Я вздохнул.

– Секс – это намного больше того, что кто-то вставляет что-то куда-то. В нем есть прикосновения и забота, ласки и уважение. Он позволяет человеку испытать удовольствие. И черт… Как мне это объяснить? Когда наступает точка наивысшего напряжения, то начинается что-то вроде приятной щекотки, а потом вдруг раздается взрыв и тебя накрывает самым потрясающим удовольствием, которое охватывает тебя всего. Это, м-м, это трудно объяснить. Ну, как будто ты вот-вот чихнешь, эта короткая пауза, когда чих нарастает в тебе, и ты замираешь, а потом вдруг тебя накрывает. Ты понимаешь, о чем я?

Я чувствовал себя проклятым идиотом, когда говорил это. Как, черт побери, я могу объяснить оргазм кому-то, кто понятия не имел о близости? Слава Богу, вместо того, чтобы смотреть на меня как на дурака, она засмеялась и кивнула: – Да, приятные ощущения, как будто напряжение перед освобождением, – сказала она. Я улыбнулся.

– Да, точно. Похоже на это, только сильнее в тысячи раз. Все тело пощипывает, а потом расслабляется, превосходные ощущения, черт побери. Это и означает испытать оргазм. Но тебе не нужно проходить через все до конца и заниматься полноценным сексом, чтобы достичь вершины, можно все сделать лишь касаниями и ласками. Люди называют это дерьмо по-разному, оргазм или эякуляция, или кончить, или щелкать орешки, без разницы, это все одно и то же.

Ее глаза расширились, и она резко покраснела, отводя от меня взгляд. Я нахмурился и попытался перебрать в уме все, что только что сказал, надеясь, что не был чересчур вульгарным. Я пытался быть деликатным, посвящая ее в это дерьмо. – Изабелла? Я что-то не то сказал?

Она взглянула на меня и сонно улыбнулась. – Щелкать орешки? – нерешительно спросила она, приподнимая брови. Я пожал плечами.

– Да, иногда это так называют. А что?

Она отрицательно мотнула головой и все еще выглядела смущенной. – Просто… э-э… Эммет говорил об этом сегодня, сказал мне спросить у тебя, когда я не поняла это выражение, – мягко сказала она. Я в шоке уставился на нее, а потом застонал и закатил глаза.

– Вот осел, – сказал я, тряхнув головой. – Какого черта он говорил с тобой о щелканье орешков? – Мне не слишком нравилась мысль о ее разговорах с другими о сексе. Особенно этот осел, он бывает грубым.

Она пожала плечами. – Он сказал, что это было твое любимое времяпровождение, что он никогда не думал, что ты бросишь своих девушек и что ты, наверное.., – начала она, но потом оборвала фразу и снова пожала плечами, отворачиваясь от меня и вспыхивая, вид при это у нее был почти испуганный.

– Что я, наверное, что? – серьезно спросил я, желая знать, что такого мог сказать ей брат. Я понял, что если Роуз знала, то и он тоже, черт побери, знал, но мне было нужно знать, какого черта он говорил ей что-то, имеющее связь с нашими отношениями.

– Это неважно, – быстро сказала она, тряхнув головой. Я слегка прищурился.

– Это важно. Что он сказал? Я имею в виду, да, получать оргазм приятно. Но мне не нужны все эти сучки для этого, я их больше не хочу. Я говорил тебе, что ты единственная в моей жизни девушка, которую я хочу, и не изменю своего мнения. Я могу сам довести себя до оргазма, и я не стесняюсь этого дерьма, – проговорил я, наблюдая за ней. Ее глаза слегка распахнулись, но через секунду она улыбнулась с искорками серьезности в глазах.

– Можешь сам довести себя до оргазма? – спросила она нерешительно, вопросительно глядя на меня. Я застонал и прикрыл глаза.

– Да, могу. И ты можешь, поэтому я предложил тебе коснуться себя. Но это не относится к делу, ты стараешься отвлечь мое внимание от вопроса. Что сказал Эммет? – спросил я.